— Так и есть! я этого ждал! — воскликнул дядя Джон. — Клянусь честью! непременно приглашу проповедника: пусть он прочитает тебе правило об обязанностях жён!

— И мужей, прибавьте, — сказала тётушка Мария.

— Да, да! — воскликнула Нина. — Я бы сама хотела познакомиться с этими правилами.

Нина часто говорила не подумав: дядя Джон лукаво посмотрел на Клейтона. Нина не могла воротить своих слов. Она вспыхнула и поспешила переменить разговор.

— Во всяком случае, я знаю, что тётушкина жизнь гораздо тяжелее жизни всякой домохозяйки в свободных штатах. Мне кажется, чтоб нанять слугу, для исполнения всех ваших работ, достаточно башмаков., которые вы изнашиваете, преследуя негров. Там все такого мнения, что леди Южных Штатов ничего не делают, как только лежат на мягкой софе; никто и верить не хотел, когда я говорила, что у наших леди столько хлопот; что и вообразить нельзя.

— Однако твои хлопоты, Нина, тебя не очень изнурили, — сказал дядя Джон.

— Они изнурят, если вы дядюшка не будете вести себя лучше. Старание исправить мужчину убьёт хоть кого.

— На эти слова одному джентльмену следует обратить особенное внимание, — сказал дядя Джон, пожав плечами и с усмешкой посмотрев на Клейтона.

— Что касается меня, — сказала тётушка Мария, — то я знаю только одно: я была бы рада отделаться от негров. Иногда жизнь кажется мне таким бременем, что право не стоило бы хлопотать из-за неё.

— Неправда, мой друг, неправда, — сказал дядя Джон, — при таком очаровательном муже, как твой, который старается устранить от тебя всякого рода заботы, жизнь ни под каким видом не должна быть в тягость.

— Позвольте, — сказала Нина, вглядываясь в даль дубовой аллеи, — что там такое? Не я буду, если это не старый Тифф с своими детьми!

— Кто этот Тифф? — спросила тётушка Мария.

— Старик, — сказала тётушка Несбит, — из числа тех несчастных семейств, которые поселились где-то около сосновой рощи... Ничтожные создания... Не знаю почему, у Нины есть расположение оказывать им покровительство.

— Пожалуйста, Гордон, удержи её, — сказала тётушка Мария в то время, когда Нина побежала им навстречу.

— Поступи с ней, как дядя!

— Перестань, сделай милость, — сказал мистер Гордон, — берегись; иначе, я сам расскажу про тебя. Не сама ли ты отправила корзину с провизией к несчастным скоттерам и бранила меня за то, что я принимаю в них участие.

— Бранила! Мистер Гордон, я никогда не бранюсь!

— Ах, извините, я хотел сказать, что вы упрекали меня!

Всякому известно, что женщине нравится, когда выставляют на вид её сострадание к ближнему; и потому тётушка Мария, которая лаяла, как говорится в простонародной пословице, беспредельно злее, чем кусала, сидела в эту минуту в полном самодовольствии. Между тем Нина выбежала в аллею и вступила в откровенный разговор с старым Тиффом. Возвращаясь на балкон, она не поднималась, но прыгала по ступенькам, в необычайном восторге.

— Дяденька Джон! Какая радость предстоит нам! Вы все должны ехать! Непременно! Как вы думаете, какое удовольствие ожидает нас? Милях в пяти отсюда намечается собрание под открытым небом. Поедемте... пожалуйста! Все, все!

— Вот это кстати, — сказал дядя Джон. Я сейчас же поступаю под твои знамёна! Я готовь во всякое время к восприятию всего лучшего. Кто хочет, тот может пересоздать меня во всякое время.

— Нет, дяденька Джон, — сказала Нина, — пересоздать вас трудно. Вы похожи на громадную рыбу, которая очень больно кусается; не успеют её вытащить на берег, как она захлопает хвостом и только думает, как бы снова нырнуть в воду, и снова предаться прежним грехам. Я знаю по крайней мере трёх проповедников, которые надеялись поддеть вас на удочку; но ошиблись в расчёте.

— По моему мнению, — сказала тётушка Мария, — эти собрания приносят не столько добра, сколько вреда. Тут собираются, так сказать, подонки общества, между которыми в течение одной недели больше выпивается вина, чем в шесть недель во всяком другом месте и в другое время. Притом же на этот случай прекращаются все работы; а мистер Гордон приучил негров так, что они считают за величайшую обиду, если им не позволят делать того, что делают другие. Нет! В нынешнем году я подавлю ногой все эти причуды, и не позволю им отлучаться, кроме воскресенья.

— Жена моя знает, что её ножка была известна всему округу по своей красоте, и потому держит меня постоянно под ней, — сказал мистер Гордон; — она знает, что я не в силах сопротивляться хорошенькой ножке.

— Мистер Гордон! Возможно ли говорить подобные вещи? Я должна думать, что, говоря такой вздор, вы совсем выживаете из ума! — сказала мистрисс Гордон.

— Вздор! Это, по вашему, вздор! Позвольте же сказать вам, что правдивее этих слов вы не услышите на собрании, — сказал дядя Джон. — Но оставим это... Клэйтон, вы верно поедете! Пожалуйста без отрицаний! Уверяю вас, что ваше лицо будет приличнейшим украшением этой сцены; что же касается до мисс Анны, то, я полагаю, — извинят такому старику как я, если он скажет, что её присутствие осчастливит это собрание.

— Я подозреваю, — сказала Анна, — Эдвард боится, что его примут там за человека, который может оказать услугу собравшимся. В кругу незнакомых людей его не иначе принимают как за пастора и нередко просят прочесть молитвы, употребительные в семейном кругу.

— Это обстоятельство в некоторой степени подтверждает ложное понятие, что отправление религиозных обрядов вменяется в исключительную обязанность наших пасторов, — сказал Клейтон. — По моему мнению, каждый христианин должен быть готов и способен принимать их на себя.

— Я уважаю подобное мнение, — сказал дядя Джон. — Человек не должен стыдиться своей религии, как воин не должен стыдиться своего знамени. Я уверен, что в сердцах многих простых, честных мирян, скрывается более религиозного чувства, чем под белыми, накрахмаленными галстуками и воротничками пасторов; — и потому первые должны высказывать избыток этого чувства. Я говорю не потому, что не имею уважения к нашим пасторам; напротив, они прекрасные люди, — немного тяжелы, да это не беда! Ни один из них, однако ж, не представит душе моей случая попасть прямо в рай, потому что я люблю таки иногда облегчать своё сердце крепким словцом. Да и то сказать, с этими неграми, управляющими и скоттерами, мои шансы к спасению страшно ограничены. Я не могу удержаться от перебранки, хотя бы это стоило мне жизни. Говорят, что это ужасно грешно, а мне кажется, ещё грешнее удерживаться от справедливого гнева.

— Мистер Гордон, — сказала тётушка Мария упрекающим тоном, — думаете ли вы о том, что говорите.

— Думаю, друг мой, думаю во всякое время. Не подумав, я ничего не делаю, кроме только тех случаев, как я уже сказал, когда нечистая сила берёт верх надо мною. И вот ещё что скажу вам, мистрисс Джи: надо бы приготовить всё в нашем доме, на случай, если какой-нибудь пастор вздумает провести с нами недельку или более; мы соберём для них сход или что-нибудь в этом роде. Я всегда люблю оказывать им уважение.

— Постели для гостей у нас готовы во всякое время, — сказала мистрисс Гордон с величавым видом.

— В этом я не сомневаюсь. Я хотел сказать об экстренных приготовлениях, о тучном тельце и тому подобном.

— Так завтра утром мы отправляемся? — сказала Нина.

— Согласны, — отвечал дядя Джон.

Весть о предстоящем собрании произвела в Канеме сильное волнение. В людской все были заняты этим событием от тётушки Кэтти до Томтита. Женщины и девицы захлопотали о своих нарядах, потому что эти собрания доставляли негритянкам, особливо молоденьким, возможность выказать свою красоту. Поэтому не успел ещё Тифф сообщить известие о собрании и удалиться, как Томтит протрубил об этом во всех хижинах, примыкавших к правой стороне господского дома, присовокупив, что мисс Нина отпускает на собрание всех негров. Вследствие этого, старик Тифф очутился на первом плане в группе негритянок, между которыми Роза, повариха, была замечательнее прочих.