Я также послал эту книгу Хелен Хейз. Она ответила очень теплой запиской с приглашением снова повидаться. Мы договорились встретиться вечером 11 марта 1936 года после спектакля, в котором она играла королеву Викторию. На следующий день я записал свои впечатления об этой встрече в дневник - что для меня было совсем необычным делом, так как я вел дневник нерегулярно и в основном записывал в него результаты деловых переговоров.
Эта запись хорошо отражает мои переживания того времени.
”В этот день я автоматически выполнял работу в конторе, все время думая лишь об одном: разрушит ли личная встреча образ Хелен Хейз, созданный моим воображением?
Чтобы быть в хорошей форме, я собирался пару часов отдохнуть перед театром. Однако в последнюю минуту срочные дела задержали меня в конторе, и мне удалось прилечь только на полчаса. Наконец надев цилиндр и смокинг, я отправился в театр.
Даже моросивший в тот вечер дождь не мог испортить моего настроения. Я сидел во втором ряду в проходе и отлично видел каждое движение лица мисс Хейз. Меня поразил ее усталый вид и глубокие морщины на лице и шее. Казалось, она преждевременно состарилась от напряжения и тяжелой работы. Однако ее игра была безупречной, именно такой, какую ожидаешь от блестящей актрисы. Зрители забывали, что сидят в театре и смотрят спектакль с участием Хелен Хейз. Перед ними была сама королева Виктория, и они восхищались этой бесстрашной маленькой женщиной, ее наивностью и пикантностью.
Время от времени глаза Хелен пробегали по лицам зрителей первых рядов. Я тайно надеялся, что она ищет меня, и мне казалось, что, встретившись со мной взглядом, она прекратит поиски. Сцена с Дизраэли чуть меня не погубила. Она была полна такой нежности и красоты, что я почувствовал катящиеся по щекам слезы. Перед моими глазами создавалось непревзойденное произведение искусства.
Дизраэли и Виктория обожали друг друга, но их любовь и преданность существовали как бы в другой плоскости, возвышаясь над плотской страстью. Каждый из них недавно потерял супруга, теплая память о котором все еще была доминирующим чувством, скрашивавшим оставшиеся несколько лет жизни.
После представления я послал ей за сцену свою визитную карточку. Немедленно появилась энергичная молодая женщина и увлекла меня за собой в загадочные проходы за сценой. Не могу ли я подождать несколько минут, пока мисс Хейз снимет грим? Я оказался среди еще шестерых ее знакомых,которые пришли поздравить ее с успехом и представить друзей.
Наконец дверь крошечной непритязательного вида уборной открылась, и мисс Хейз вышла в коротком халате, похожем на мужской, явно одетый больше для тепла и комфорта, чем для красоты. Из-под него виднелись так хорошо описанные известным критиком ’’ноги школьницы”, все еще в черных хлопчатобумажных чулках, которые Виктория носила в последнем действии. Пара домашних туфель и копна растрепанных волос дополняли картину. Пока мисс Хейз обменивалась любезностями с гостями, я старался держаться в стороне, дожидаясь их ухода. Однако я был замечен. Приятный теплый голос позвал: ’'Доктор Хаммер, подойдите, пожалуйста, я скоро буду готова”.
Я был представлен гостям — ее знакомым из Лондона. Через несколько минут они ушли,и я остался один перед легким занавесом, за которым одевалась мисс Хейз. Несмотря на разделявший нас занавес, она продолжала непринужденную беседу. ’’Спасибо за орхидеи, я никогда не видела ничего более прекрасного! И за розы. Дайте мне взглянуть, как вы одеты”, — сказала она, внезапно появляясь в халатике из-за занавеса.
”Вы в смокинге, — воскликнула она, — а я должна одеть платье с закрытой шеей. Понимаете, я простужена, и мне следовало бы сидеть дома. К тому же у меня что-то с желудком,видимо,съела что-то не то вчера вечером в ресторане”.
Я выразил ей свое сочувствие и предложил отложить встречу. Но она не хотела об этом слышать. ’’Жалко только, что я буду для вас плохой компанией — я ничего не могу есть и пить, кроме сельтерской воды”.
К сожалению, запись в моем дневнике на этом кончается, но я хорошо помню тот вечер. Мы провели его в русском ресторане, выпили массу шампанского и до утра слушали исполнявшиеся на скрипке цыганские песни.
На следующий день я послал ей записку с извинениями, беспокоясь, что слишком большое количество выпитого накануне шампанского может отрицательно повлиять на ее здоровье. К записке я приложил вечернюю сумочку, сделанную из купленной в ’’Эрмитаже” парчи восемнадцатого века с золотыми и серебряными нитками. В ответной записке она писала: ”Я хотела такую сумочку с тех пор, как девчонкой, бывало, часами простаивала перед окнами вашего магазина, восхищаясь выставленными в окнах сокровищами”. Она заверила меня, что шампанское не только не повредило ей, но что, проснувшись утром, она почувствовала себя заново родившейся.
Больше мы не встречались, время от времени обмениваясь вежливыми записками. Мое увлечение постепенно прошло, оставив воспоминания об очаровательной, необыкновенной женщине.
Через магазин я познакомился еще с одной дамой. Хотя мы знали друг друга всего неделю, она навсегда осталась в моей памяти, и ей предстояло стать самой важной женщиной в моей жизни, моей постоянной и верной любовью.
Когда в 1933 году мы организовали выставку антиквариата в Чикаго, нас посетила красивая и богатая молодая дама по имени Френсис Толман. Она сразу же подружилась с Виктором и купила у него несколько исключительно ценных предметов. Позже, в 1934 году, она одолжила нам купленные предметы для выставки в магазине и приехала в Нью-Йорк в качестве нашей гостьи, где мы и познакомились.
Френсис была женой Элмера Толмана, сына чикагского банкира. Они жили в предместьях Чикаго в огромном поместье с озером и площадкой для игры в гольф. Френсис была его второй женой. Первая предпочла светскую жизнь Европы, где после нескольких неудачных браков с титулованными европейскими сутенерами их дочь покончила жизнь самоубийством. Элмер был значительно старше Френсис и большую часть времени был пьян, несмотря на все усилия Френсис его ограничить.
Когда я встретился с ней в Нью-Йорке, она уже несколько лет была за ним замужем и чувствовала себя все более несчастной. Она очень любила Элмера,он был добрым и щедрым мужем,но не хотел больше детей и нуждался в лечении от алкоголизма. Через много лет Френсис однажды мне сказала: ’’Элмер не мог пройти мимо бара, как ты не можешь пройти мимо телефона. Не знаю, с какой из этих привычек легче ужиться”,
В Нью-Йорке Виктор однажды пригласил Френсис с приятельницей в ночной клуб и позже привез их ко мне в Гринвич-Виллидж, где мы и познакомились. Френсис влюбилась в мой дом, и мы влюбились друг в друга. В течение последующей недели мы были неразлучны. К этому времени я практически не жил с Ольгой и хотел, чтобы Френсис разошлась с мужем и вышла за меня замуж. Ее разрывали противоречивые чувства — стремление ко мне и нежелание причинить боль Элмеру.
В конце недели она вернулась в Чикаго, так и не решив, что делать. Она обсудила нашу проблему с членами своей семьи, в то время как я в Нью-Йорке с невероятным волнением ожидал их решения. Семья решила, что Френсис следует постараться забыть меня и наладить жизнь с Элмером. В конце концов, Френсис последовала их совету. Она написала мне полное трогательной боли и нежности письмо, в котором сообщила о своем решении.
Хотя мы больше не виделись, она продолжала мне писать, и я посылал ей ответные письма на почтовый ящик в Чикаго.
Недавно между страницами старого дневника я нашел два письма того времени, и полные боли слова Френсис перенесли меня в один из самых тяжелых периодов нашей жизни.
Первое письмо было написано в 1937 году. Френсис писала о том, как трудно ей жить с Элмером, когда ее сердце принадлежит мне. Она чувствовала ужасную вину, но не могла не добавить слова ”люб-лю”, хотя написала его вверх ногами. Второе письмо было написано в 1940 году. Френсис только что вернулась с Элмером из Флориды и жаловалась, что его алкоголизм прогрессирует и у нее с трудом хватает сил это выдержать.
