Да, рост числа изданий и тиражей, многомиллионные обороты книготоргов, заполненные до отказа читальные залы библиотек — все это бесспорно замечательно, но должно сопровождаться пропорционально растущей ответственностью за добротность, точность печатного слова. Какими непоправимыми издержками сопровождается малейшее упущение в этом предмете, тревожно заметил писатель Л. Пантелеев: «Мы хорошо знаем, какой могучей и доброй силой является печатное слово. Но мы забываем, в какое зло может превратиться современный печатный станок, если он начнет размножать миллионными тиражами даже самую маленькую лжинку». Сделанное пятнадцать лет назад, это предупреждение не потеряло своего значения. Повседневно слышатся взволнованные голоса, заявляющие о раздражающих «лжинках», способных запутать неосведомленного читателя.

Литературовед С.М. Брейтбург поднял вопрос о недопустимости фактических ошибок в художественной литературе. Ученый отстаивал принципиальное положение, что в беллетристике точность фактического материала так же обязательна, как и во всех остальных видах и жанрах литературы. «Устранение фактических ошибок здесь должно быть признано столь же принципиально важным в художественно-литературном отношении, сколь и практически необходимым для редакционно-издательского процесса» [17, с. 27]. Безвременная кончина помешала московскому литературоведу развить высказанные в статье соображения.

Как жаль, что о неточности, небрежности и недобросовестности некоторых публикаций редко когда говорится в таком непримиримо-осуждающем тоне, с высокой гражданской ответственностью, как в статье академика Д.С. Лихачева «К вопросу о подделках литературных памятников и исторических источников» и еще ряде его выступлений. Уличенных в фальсификации исторических источников Д.С. Лихачев предлагал привлекать к суду общественности как дезорганизаторов производства [67, с. 150].

Соответствует общему «духу времени» и постановка вопроса об использовании точных методов и критериев в литературной науке. Член-корреспондент Академии наук СССР А.С. Бушмин констатирует, что идея применения их в науке о литературе приобрела большую актуальность. Справедливы его слова о том, что «проблема точности науки распространяет свои права и на литературоведение. Каждая наука должна быть точной, но в своем роде... Точность мышления и точность выражения мысли, точность доказательств и точность выводов — все это необходимые условия успеха в любой области научной деятельности. Никакая специфика предмета не освобождает исследователя от соблюдения этих условий. Принцип точности — принцип науки вообще» [18, с. 85]. Однако то, что ясно и бесспорно в теоретическом плане, не всегда удовлетворительно реализуется на практике.

В статье профессора И.Г. Ямпольского «Сигнал неблагополучия» приведено более восьмидесяти примеров искажений и домыслов в литературоведческих исследованиях и учебниках из «круга чтения последнего времени». Автор этого печального обзора имел все основания заявить: «Пренебрежение к точности представляет собою абсолютно ненормальное явление, с которым следует бороться. Думаю, что оно стало чересчур распространенным, чтобы не обращать на него внимания» [141, с. 185].

Сказано сильно и убедительно! Вот только, простите, не в первый раз. Кто не знает, что ведь и обращали внимание, и боролись, и повышали чувство ответственности! «А возу все нет ходу...»

Мы не видим в этом ни роковой предопределенности, ни, тем более, какого-то попустительства. Все инстанции согласны, что в работе с печатным словом нужен глаз да глаз, но подчас, наведя порядок в одном месте, бессильны употребить меры, чтобы то же самое не повторилось в другом. При желании можно подобрать сотни опечаток-близнецов, кочующих ежемесячно из книги в книгу, и ошибки, в которых узнаешь старых знакомых.

Почему же приложенные усилия не дают оптимального результата? На наш взгляд, главным образом потому, что не проведена четкая пограничная линия между ответственностью и возможностями. Доходит до того, что нередко на газетных страницах какого-нибудь автора упрекают за ошибки, допущенные... явно по вине типографии, или патетически восклицают: «Куда смотрел корректор?», тогда как опытный глаз сразу разберется, что в тексте такая чепуха, которую не мог бы пропустить ни один мало-мальски смыслящий корректор — значит, виноват кто-то другой!

Ответственность должна непременно исходить из предоставленных возможностей, а возможности — подниматься до ответственности. Там, где возможности ущемлены или недостаточно используются, по сути дела, не с кого и спрашивать. Об ответственности говорят и пишут вдоволь, а вот о возможностях у многих представление смутное и неопределенное. Вернемся к той же статье «Сигнал неблагополучия». В ней все ошибки зачислены гуртом по одному ведомству. Названы фамилии авторов книг и статей, в которых что-то неблагополучно. Но, позвольте, давно миновали времена, когда автор лично вручал типографщику свой манускрипт, был и редактором, и корректором, и выпускающим, а иногда, как Эразм Роттердамский, и наборщиком своей книги. Сейчас, и помимо автора, есть с кого спросить, если в книге проскочили неприятные ляпсусы. В частности, среди ошибок, преданных И.Г. Ямпольским общественному порицанию, встречались и такие, которые под силу было обнаружить не только специалисту-редактору, но и квалифицированному корректору, изучавшему литературу в школе-десятилетке.

Значит, основная причина того, что досадный «мусор» не удалось своевременно вымести с печатных страниц, заключается как раз в не полностью использованных возможностях. Ошибка, где бы она ни произошла, — это всегда следствие упущенных возможностей в нужный момент ее исправить!

Во многих странах мира известна эмблема чехословацких заводов «Шкода» в Пльзене — крут, в который вписана стрела с крыльями и глазом. Это символическое изображение, где круг означает всестороннее развитие, стрела — стремление к цели, крылья — технический прогресс. А глаз — это символ точности. В книге, ставящей целью способствовать повышению точности текстов, необходимо сказать, какими возможностями он обладает.

Директор Пробирной палатки и поэт Козьма Прутков едва ли был первым, кто заронил недоверие к человеческому глазу, изрекши: «Если на клетке слона прочтешь надпись „буйвол“, не верь глазам своим». Как известно, вышеупомянутый «сановник в области мысли», по свидетельству его остроумных биографов, высказывался так самодовольно, смело и настойчиво, что заставлял уверовать в свою мудрость.

Но то, что было позволительно Козьме Пруткову, странно слышать из уст ученого. Между тем один знаменитый физик XIX века (приводя данный пример, западногерманский профессор К. Штейнбух деликатно не называет фамилию физика) будто бы сказал, что если бы его оптик сделал ему столь несовершенный прибор, как человеческий глаз, он прогнал бы такого оптика как ни на что не способного [131, с.126].

Поскольку есть и другие авторитетные указания на несовершенство нашего зрительного аппарата, всего удобнее этим и объяснять бесконечные недосмотры в печати. В самом деле, если на орган зрения нельзя в каждом отдельном случае положиться, то не с кого и спрашивать за зрительную ошибку — опечатку. Досадно, но факт, что шутливый совет «не верить глазам своим» сплошь да рядом понимают в буквальном смысле.

В интересной, сейчас необоснованно забытой книжке Г. Смиса «Те, кто делают газету» (на выход ее в русском переводе «Правда» откликнулась сочувственной рецензией в номере от 18 сентября 1925 года) наше внимание привлекла небольшая главка под названием «Торжествующая ищейка запятых». В ней рассказывается о чрезвычайном происшествии в редакции большой нью-йоркской газеты. Все, от главного редактора до машинистки, потрясены тем, что на первой странице очередного номера крупным шрифтом отпечатано: