Что-то с силой ударило его в лицо. Хала закричала.

Расширяющаяся траектория, плавное скольжение, ритмичный блеск. Радужные стеклышки, подвешенные на невидимую леску, кружились в танце, бросая на стены комнаты яркие блики.

– Ничего себе! Это что, та самая, наша?

Вадим улыбнулся застывшей в дверях Алисе.

– На даче была, среди старого хлама.

Модульная игрушка завершила цикл, стекляшки застыли в ожидании команды. Алиса прошла в центр комнаты. Хлопнула в ладоши, и над головой вновь поднялся пестрый ветер. Вадим заметил, что двигается сестра все медленнее, да и стоит с трудом. Прикрытый светлым платьем живот казался огромным. Врачи говорили – будет тройня. Счастливый папаша от таких новостей чуть в обморок не упал.

– Красиво как! Но ты рано с этим. Неужели забыл? Еще два месяца. Мы и мебель покупать будем позже.

Вадим пожал плечами. Но Алиса знала его всю жизнь, и тон ее голоса не предвещал ничего хорошего:

– Что это значит? Тебя не будет, да? Опять удумал что-нибудь? – На щеках Алисы проступили красные пятна. – Неужели поедешь?!

– Тут такое дело, мне придется, – принялся объяснять Вадим. – Хотел бы, но срок подачи заявок на КиберЭкспо уже подходит. Без отчета о полевом применении нам нечего показывать. Если сейчас протянуть время, то релиз придется отложить на следующий год.

– Ну и отложите!

– Ты что, не понимаешь? Думаешь, мы одни работаем над подобным проектом? Через год я могу оказаться двадцатым в очереди и никому на фиг не нужным. Нужно ехать сейчас. Всего восемь недель, и я дома.

Алиса пошатнулась и со злой гримасой оттолкнула кинувшегося на помощь брата.

– Ты что, больной?! Там война! Почему здесь нельзя найти людей? Почему нужно ехать под бомбы? А родителям сказал уже? Мама знает?!

Объяснять было бесполезно, но Вадим попробовал:

– Здесь уже по-другому. Мы приглашали добровольцев, но только время зря потеряли. Эти люди, кто вырвался из среды, приехал на обучение, уже прошли определенный курс. Подстроились задолго до подключения к программе. Это напрасная трата огромных ресурсов. Программу нужно попытаться наложить на чистое сознание…

Алиса не слушала. Всхлипывала, стирая слезы рукавом.

– Тебе плевать на нас, – сказала она. – Работа важнее, это я давно поняла. Но ты только сделай одолжение. Мне, маме с папой. Вернись оттуда, слышишь, Вадим?

Удушливый запах пыли и гари, крики, треск. Перед глазами вертится лихорадочный хоровод. Небо, земля, люди. Белое, черное, ярко-красные брызги.

Они бежали куда-то в орущей толпе. Завалов слабо помнил, как чуть не упал, наткнувшись на затоптанное тело. Он видел десятки таких. Некоторые были еще живы. Хала неслась впереди, отпихивая с дороги визжащих от ужаса людей. Рюкзак колотил по спине. Завалов хотел его бросить, но не мог. Краем сознания он еще держался за мысль: внутри что-то важное.

В подъезде пятиэтажки, затаившись с десятком растерянных беглецов, Завалов перевел дух и обнаружил, что лицо вымазано в крови. Болели зубы, расколовшиеся от удара. Потрогал щеку. Кровь сочилась из рваной раны, но он упорно ощупывал лицо. Пальцы наткнулись на что-то твердое. Завалов потянул и вытащил мелкий осколок оплавленного пластика. Кровь щекотно заструилась по подбородку, закапала на футболку. К горлу подступила тошнота, звуки окружающего мира сделались невыносимо громкими. А потом на улице послышались шаги, и терзающий больную голову плач смолк.

Хала зажала рот, и Завалов увидел, что она дрожит.

– Что такое?

– М-молч-чи. Тихо. Н-ни звука.

Хала заикалась механически, как вышедший из строя автомат, и нервно ощупывала коробочку за ухом.

Не сговариваясь, они поползли к провалу в стене, ведущему в пустую квартиру. Завалов двигался на четвереньках, тихо матерясь, когда осколки стекла впивались в ладони. Позади слышались шорохи – люди расползались по углам. В дыру юркнул тощий мальчишка в лохмотьях. Завалов провалился следом. Хала плюхнулась последней, откатилась в тень. Хрустнул сломанный ободок голоигрушки. Обстановка в квартире была старая. Мебель застала, наверное, еще первый Союз. Слой мусора на полу, в котором отчетливо выделялись обертки от гуманитарных пайков с русскими и английскими этикетками.

С улицы грубо окрикнули, из подъезда ответили плачем и причитаниями. Грохнула автоматная очередь, за ней – еще одна. Крики, эхом заскакавшие по лестничным пролетам, оборвались. В хлипкой двери осталось два ряда отверстий, один над другим. Завалов лежал, зажмурившись и уткнувшись лбом в бетонное крошево.

«Что происходит? Откуда они повылазили, с оружием?»

В подъезде кто-то скулил.

Хала поднялась, коротко выглянула в провал.

– Ушли. Поднимайся. Нужно выбраться через окно.

Она прокралась к дверям комнаты. За стеной не утихали стоны.

– Стой, – тихо позвал Завалов. – Там же кто-то ранен…

– Пошли!

Хала скрылась за перекосившимися дверями комнаты. Завалов выглянул в провал и оторопел. Горло пережало, волна тошноты и головокружения накрыла его, заставила попятиться.

В спину, как раз под рюкзаком, уперлось что-то острое. Завалов вздрогнул и обернулся. Мальчишка в лохмотьях махнул самодельным ножом из металлического осколка перед лицом. Со злостью дернул за рюкзак:

– Дай!

Он не видел двери в комнату и не успел заметить, как в коридоре появилась Хала. Металлическая рама складного стула врезалась в голову с глухим стуком. Мальчик упал. Хала размахнулась и ударила еще раз.

– Идем, Вадим. Нельзя стоять.

Завалов ринулся к мальчишке, попытался нащупать пульс.

– Ты его убила!

– Убила, – подтвердила Хала. – Ему нужны твои вещи, но ты лучше отдашь что-нибудь мне, если живым выведу. Идет?

– У меня нет ничего для тебя, – пробормотал Завалов, растирая лицо грязными ладонями.

– Не важно. Продам, обменяю.

Завалов сел на пол и крепко зажмурился. Ворот футболки стал мокрым от крови. Хотелось зарыться под землю. За стеной стонали, и этот звук скреб по нервам, как гвоздь по стеклу. На соседней улице послышался десяток одиночных выстрелов. В небе с ревом пронесся беспилотник.

«Почему именно я? Пусть они заткнутся! Я не хочу это слушать. Это не мое дело. Я домой хочу!»

– Стой! Куда!

Вадим подскочил и сквозь провал выбрался в подъезд. Осмотрелся, прикрывая нос рукавом. Горький запах порохового дыма, соленый – свежей крови. Кто-то схватил за ногу. Завалов обернулся и отвел взгляд. Там уже нельзя помочь. Потряс за плечо парня, сжавшегося в углу. Тот упал. Вместо одного глаза – рыхлое мясо. На стене остался грязно-бурый росчерк. Завалов отпрянул и наступил на чью-то руку. Шарахнулся, едва сдержав вопль.

На курсах было иначе. На столе манекен, имитирующий пострадавшего с проникающим в брюшную полость. Вокруг десяток студентов. Кто-то пошутил насчет слишком подробной имитации первичных половых признаков у резинового пациента. Главное, не смеяться и руки держать ровно – игла настоящего шприца может согнуться при попытке проткнуть искусственную кожу. Препод ругается, кричит: «Вы что, на вечер юмора собрались? Вот посмеетесь потом…» За окном солнце, и декоративные яблони в университетском скверике цветут. Весна.

Завалов смотрел на женщину, сидящую у стены и держащую прижатыми к животу руками что-то темное и влажное. Глаза открыты и запорошены пылью. Ее соседка, боком лежащая в кровавой луже, медленно пошевелилась. Вскрикнула, когда Завалов тронул ее за руку.

– Нам чуть посидеть где-нибудь. Нас найдут, – прошипела Хала.

– Кто найдет? – со злостью спросил Завалов, расстегивая ремень на брюках.

– Ваши! Они всегда приходят и всех увозят. Брось ее, пойдем.

Завалов, несмотря на слабое сопротивление, задрал многослойную юбку и перетянул ремнем разорванное бедро. Женщина пыталась визжать и кусаться, потом затихла.

– Хватит, пойдем!

– В задницу пойди, обезьяна, – пропыхтел Вадим, пытаясь взгромоздить на руки обмякшее тело.