Машину подбрасывало на ухабах, но никто из увлеченных рассказом бойцов на это никто не обращал никакого внимания.
- ...Оба рожка расстрелял к чертовой матери, - продолжал Евгений. - Сразу упал за камень, на теплое еще, мною же нагретое место, судорожно дыша, на потное лицо сразу земля с травой налипла. Вытер рукавом. Посмотрел туда, где должен был быть Феликс. Он там и был, с гранатометом в руках. Успел вовремя. Я сменил рожки в автоматах, хорошо, еще готовясь к операции, изолентой их скрепил, чтобы в бою не терять время. Феликс подполз ко мне, укрылся за моим камнем. 'Бей сейчас по окну, - переводя дыхание, сказал Феликс. - А я пока джип этот хренов раздолбаю'. И снова я высунулся из-за камня, но уже теперь не сверху него, а справа, и начал палить... Когда пуля пробила мне правую ногу, я даже не понял, что произошло, так, обожгло слегка кожу. В горячке боя я совершенно перестал контролировать себя и практически полностью открыл для поражения всю правую часть своего тела, вояка, блин... А боль прилила волной потом, но так, что я закричал от боли и снова откатился за камень. Тем временем грохнул взрыв. Достал их Феликс, джип вспыхнул разом. Он-то стоял внутри сарая, а тот был весь покрыт кровельным железом - вот и представь, как там 'чичики' зажарились...
Евгений сплюнул.
- Мне было очень больно. Ужас, как больно. И чем сильнее становилась боль, тем быстрее, как мне казалось, немела голова. Я перестал чувствовать буквально все - губы, веки, щеки, нос... Снова прогромыхал взрыв, и вслед тотчас затрещал автомат, и еще через минуту я услышал голос Феликса - над самым своим ухом: 'Вот и снайпера нет. Все мертвые. Все кончилось, Женя' 'Молодец', - пробормотал я и потерял сознание.
Когда очнулся, было уже совсем темно. Мне сразу стало холодно. Наверху, высоко на небе, горели звезды, много, маленькие, дрожащие, ясные, тихие, бесстрастные, холодные, но тем не менее чрезвычайно манящие - на уровне подсознания, - как вода, как женщина, как дом. Как родной дом, куда хочешь вернуться.
'Закурить хочешь?' - спросил Феликс. 'Нет', - ответил я. 'Рана неопасная, - сказал Феликс. - У тебя пробита мышца. И только. Я продезинфицировал и перевязал ее. Рана неопасная, но крови ты потерял немало. Так что лежи, набирайся сил...' Я слабо засмеялся. 'Ты пытаешься меня успокоить?' - спросил я Харченко. 'Я пытаюсь тебя развеселить, - усмехнулся Феликс, - Но, как видишь, у меня это плохо получается. Ладно...' Я приподнялся на локтях, огляделся. Мне показалось, что вокруг одни только камни. И долина вдалеке. Но мы же ведь находились в поселке - ранним утром. Я спросил об этом Феликса. Харченко рассказал мне, что он унес меня оттуда. Там было оставаться слишком опасно. Из нашей группы в живых больше никого не осталось, рассказал еще Феликс. Подкрепление боевиков застало нас врасплох. Агент из местных соврал, а может, не знал, что боевиков было в два раза больше, чем он сообщил. Другая группа, человек десять, хорошо вооруженных, стерегли подступы к поселку со стороны заросшего лесом ущелья. Они не предполагали, что мы подойдем со стороны русла пересохшего ручья, чтобы не оставлять следов. И, услышав стрельбу, они, естественно, бросились на помощь. Но мы-то ведь не знали, не знали, что еще десяток 'чехов' имеются у нас за спиной. Рация уничтожена, поведал заодно мне Феликс, и поэтому вызвать вертолет мы не смогли. Вот он и нес меня полдня на спине, только бы уйти подальше от поселка. Как можно дальше. 'Вот блядство!' - только и сказал я, выслушав старлея. Феликс подогрел на маленьком костерке воду, сварил мне кофе, потом еще дал мне антибиотиков и две тонизирующие таблетки из походной аптечки. Не поверишь, минут через пятнадцать я почувствовал себя бодрым и почти здоровым. 'Пора нам', - сказал Феликс. Он взвалил меня на свои широкие плечи и понес. Где-то через каждый километр, может меньше, он останавливался, бережно клал меня на землю, ложился рядом и закрывал глаза, и отдыхал сам. И снова вставал, забрасывал, кряхтя, меня на спину, и понемножку двигался дальше. Молча. Молча, понимаешь? И только молча это было возможно. На очередном привале, когда вокруг были одни горы, видя, что сил у парня уже просто нет, - исчезли они, растаяли, ушли, - я тихо сказал Феликсу: 'Иди один, мать твою. Я подожду. Иди один. И пришли за мной вертолет. Так будет проще, Так будет легче. Мать твою!' Феликс, не обращая на меня внимания, встал, хрипло дыша, взвалил меня на спину и продолжил путь.
И мы еще так прошли какой километр, а может быть, и больше. И когда Феликс в очередной раз уже, я не помню, взвалил меня на плечи, я что есть силы укусил его за ухо. Феликс закричал от неожиданности, сбросил меня на камни, врезавшиеся мне в спину, и несколько раз ударил меня по щекам, приговаривая что-то матерное, видимо, чтобы я пришел в себя. 'Иди один и вызови вертушку, - как заведенный, повторял я. - здесь уже всюду наша территория, и мы оба выживем, мать твою! Помощь придет, мать твою!' 'Отставить, людоед хренов, мать твою! Вместе пойдем!' Феликс больно двинул меня кулаком по зубам.
'Да, я людоед, и потому я бессмертный. - Я прорычал ему из последних сил, - Я буду жить вечно! Понял? Понял?! Я никогда не умру! Никогда! Поэтому брось меня и свяжись с нашими' Он выругался. Но вдруг напряженно к чему-то прислушался. У меня уже не было сил следить за происходящим. Я чувствовал, что теряю сознание. Рокот вертолетного двигателя я все же услышал и это придало мне сил. Я толкнул старлея в плечо, и показал ему на появившуюся в предрассветном небе 'вертушку'. А Феликс неожиданно заплакал. Он плакал, не стесняясь. Обильно. И долго. Он перестал плакать только тогда, когда к нам подбежали десантники, спрыгнувшие с вертолета. Поисковая группа, мать их... 'Мы здесь с корешем погулять вышли в горы, - с трудом раздвигая губы в улыбке, сказал я бойцам, - и заблудились видать'.
...Очнулся я уже в госпитале. Мне рассказали потом, что Феликс пронес меня на плечах ровно тридцать шесть километров. Изменился я после этого...
- А как же все-таки тебя выперли? - не унимался Генрих. - Сам же сказал, что из твоего отряда кроме тебя с Феликсом больше никого не осталось.
- Так-то оно так, - хлопнул себя по колену Евгений. - Но они же потом всей шоблой прилетели на место боя, забрали убитых и вместе с ними все вещи. А на пленке все мои художества запечатлены! Как тут отмазаться? Едва не посадили... Ну, я изображал сильный стресс после ранения, после всего...
- Как потом пошло?
- Похлопотали за меня, - многозначительно возвел глаза к потолку Евгений. - оформили контрактником и направили в фильтрационный лагерь в Веденское, помойку разгребать. Он на территории Ингушетии находится, туда свозят всех задержанных подозрительных типов с этого региона, да из Дагестана.
- Ну там тебе было где разгуляться, - протянул Генрих.
- Я был обязан делать четко и безукоризненно свою работу. Непонятно? Я объясню. Даже убивать ты должен совершенно, насколько можешь. - Евгений улыбнулся мягко. - Даже бить ты должен красиво и предельно эффективно. И никогда... - Теперь его улыбка превратилась в неприятную усмешку. - Никогда ты не должен терять контроль над собой, вот, например, как потерял сейчас его я, сев вот так некрасиво и неудобно... - И он снова несмотря на бронежилет, оружие и рюкзак, закинул ногу на ногу. - Я кстати не люблю без нужды мучить людей, но они наших ребят пытали не в пример страшнее.
- О ваших делах не доложили куда следует?
- Мы мучили врагов, - просто сказал Неверов. - Они не должны были сюда приходить, в нашу страну, угнетателями, и более того и еще более того, грязными и отвратительными убийцами.
- А-а, и чтобы оправдать себя перед собой, - Генрих расправил плечи, - дескать, мол, не месть руководит тобой, не страх и не обида, а стремление к высшей справедливости, стремление к наведению конституционного порядка, ты делаешь перед собой вид, что борешься с террористами вообще, а не с отдельными людьми конкретно.
- Я не делал вид! - возмутился Неверов, не соглашаясь ни с кем, и тем более с собой. - Я так думал и я так думаю. Эти люди все потенциальные боевики или их непосредственные пособники. Чтобы подавить в тех краях сопротивление, нужно зачищать их всех, да!
