— Кто это сказал? — спросила тетушка Мари.

— Я, Мор Клейн, — с гордостью ответил старик. — Виктор Штерц тоже принимает участие в этом деле.

Вообще-то Мор Клейн, рассыльный шестидесяти трех лет, иудейского вероисповедания, оказался отнюдь не единственным в городе, кто был прекрасно осведомлен относительно планов путча. Еще четвертого числа посол Вилмош Бём звонил из Вены премьер-министру Дюле Пейдлу. Он сообщил, что с Антантой достигнута договоренность о преобразовании правительства; решено ввести в его состав новых министров — четырех от буржуазии и двух от крестьянства. В следующую минуту телефонистка передала это сообщение слово в слово дантисту Чиллери. В тот день румыны заняли город.

— Нам нельзя медлить ни секунды! — заявил энергичный Чиллери, глядя глубоко посаженными крохотными глазками на сидевшего напротив него грузного человека — писателя Пекара.

Генерал Шнецер. пригладил волосы, расчесанные на прямой пробор, и, вдохновленный Чиллери, вместе с элегантным владельцем машиностроительного завода Фридрихом немедленно отправился в отель «Риц». Они поднялись в апартаменты подполковника Романелли и заявили ему, что все готово к путчу. Это произошло 4 августа.

— Господа! — остановил их Романелли.

— Мы, патриотически настроенные… — опять заговорил Фридрих.

Романелли прервал, его, подняв руку.

— Довольно, — сказал он. — Соблаговолите зайти ко мне завтра.

В тот день путч осуществлен не был. Среди путчистов возникли разногласия по вопросу о том, как поведут себя румыны, вступившие только что в столицу. По вызову подполковника Романелли военный представитель Италии в Вене герцог Боргезе тотчас сел в самолет и прилетел в Будапешт.

На следующий день, 5 августа, невысокого роста генерал и очень высокий штатский вновь появились в «Рице». Тотчас их приняли вместе герцог Боргезе и подполковник Романелли. Визитеры заявили, что смещают правительство.

— Я протестую против всякого насилия, — заявил герцог Боргезе. — Я возлагаю ответственность на вас. Имейте в виду, господа, обеспечивают порядок в городе сейчас румынские части.

— Вы правы, — сказал Фридрих. — Ваше сиятельство, зачем говорить о насилии? Воля нации…

Герцог Боргезе пожал плечами. Вскоре два венгерских господина удалились. Они пошли по Дунайской набережной прямо в отель «Хунгария», в главную ставку румынских оккупационных войск. Здесь после непродолжительного препирательства с дежурным офицером о них доложили заместителю начальника штаба оккупационных войск Василеску, так как генерал Панаитеску был далеко. Им пришлось полчаса дожидаться в приемной. Василеску в обществе адъютанта и переводчика принял их стоя и сесть не предложил.

Шнецер на немецком языке изложил ему причину прихода. Василеску некоторое время хранил молчание, затем заявил:

— Если в Будапеште прольется кровь, я возложу ответственность на всех вас, а путч мы подавим оружием.

Воцарилась тишина.

«Поганый валах», — подумал Шнецер.

— Если прольется кровь? — удивился Фридрих.

Генерал промолчал. Затем что-то сказал переводчику, и тот перевел:

— Господину генералу больше нечего вам сообщить.

Василеску кивнул, и два венгерских господина удалились.

Вооруженный солдат проводил их до выхода.

— Плевать нам на них, — сказал на улице Фридрих.

Такова была ситуация на шестой день августа.

По заранее разработанному плану, составленному заговорщиками еще до прибытия эрцгерцога Иосифа, выступление должно начаться во второй половине дня. Все участники путча делятся на отряды. Каждый отряд имеет командира и состоит из двадцати вооруженных полицейских и прикомандированных к ним офицеров и штатских-контрреволюционеров. Из Главного полицейского управления все отряды выступают одновременно, затем расходятся по министерствам; там они арестовывают министра и заставляют его подписать заявление об отставке, стереотипный текст которого заблаговременно составил профессор университета Якаб Блейер.

Из информации Шнецера и его компании складывалось впечатление, что можно не опасаться вмешательства Антанты или румын, если поставить их перед свершившимся фактом, в том случае, разумеется, если…

— Прольется кровь! — с тревогой воскликнул писатель Дюла Пекар, совершенно лысый человек, ростом в сто девяносто пять сантиметров; он прекрасно говорил по-французски и оттого считался важной персоной. — А особа его величества…

Это происходило на последнем совещании политических главарей путчистов, примерно в полдень, в апартаментах эрцгерцога на втором этаже отеля «Бристоль». На этом тайном сборище председательствовал эрцгерцог Иосиф, которого заговорщики по предварительному соглашению провозгласили регентом-правителем Венгрии.

— Каким образом? — спросил эрцгерцог.

— Прольется кровь! — повторил Пекар.

Чиллери пожал плечами.

— Не прольется! — сказал Блейер. — По моему скромному мнению, они, не задумываясь, подпишут. Они уже и так оскандалились!

— Оскандалились? — спросил эрцгерцог Иосиф. — Как это понять?

Фридрих объяснил. Эрцгерцог почувствовал явное облегчение. Затем обсудили состав нового кабинета, который призван будет заменить профсоюзное правительство. На первых порах министерства возглавят должностные лица, исполняющие обязанности статс-секретарей; объединенные контрреволюционные партии в этом временном правительстве представит…

— Шнецер! — сказал Фридрих.

— Чиллери! — сказал Блейер.

— Фридрих! — сказал Чиллери.

Эрцгерцог Иосиф пожелал, чтобы, кроме названных трех господ, в правительство вошел профессор Блейер. По этому вопросу договорились сразу. Затем, с трудом владея собой, заговорщики вступили в оживленную дискуссию относительно кандидатуры на пост премьер-министра временного правительства. Но конкретного предложения никто не внес. Пекар не сводил алчного взгляда с эрцгерцога, Блейер скромно опустил глаза, генерал Шнецер приглаживал волосы. Эрцгерцог смотрел на него.

Тут Фридрих положил на стол свою огромную лапищу.

— Ваше высочество, — сказал он сдавленным голосом, — любезные друзья мои. — Он искоса поглядывал на Шнецера. — Я бы предложил генерала Ференца Шнецера, если…

— Если? — повторил эрцгерцог.

— Если мы хотим во главе государства поставить энергичного солдата. За это многое говорит. Испытанный патриотизм и решительность господина генерала, — он сделал в сторону Шнецера поклон, — наилучшая тому гарантия. Что касается политической стороны дела, — разумеется, я высказываю всего лишь предположение, — то, учитывая щепетильность добропорядочных граждан нашего отечества и принимая во внимание настоятельные рекомендации представителей Антанты о сплочении всех патриотических сил нашего общества, я опасаюсь, не создаст ли известные трудности обстоятельство, что мы наметим на этот высокий пост военного человека.

— Хм! — многозначительно изрек эрцгерцог и сморщил лоб. — Соображения вашего превосходительства, во всяком случае, заслуживают того, чтобы их тщательно обдумать.

Он в нерешительности поглядывал на присутствующих. Ему не хотелось, чтобы его заподозрили в намерении установить военную диктатуру.

«Ich bin schon so miide»[20], думал он.

Шнецер сидел с пунцовым лицом. Фридрих улыбался. Как бы то ни было, но из вероятных кандидатур он обезвредил самого опасного соперника. Господа рассматривали друг друга, взгляд эрцгерцога был прикован к профессору Блейеру.

— Да будет мне дозволено заметить, — начал Чиллери и затем разъяснил, что, кто бы ни оказался выдвинутым на пост премьера, он должен пользоваться полнейшим доверием сторонников переворота, ибо ни в коем случае нельзя дать повод к подозрению, будто при отстранении профсоюзного правительства объединенные контрреволюционные партии руководствуются не самым чистым и самым пылким патриотизмом, а в некотором роде скрытыми германофильскими тенденциями.

Блейер, немец по происхождению, сидел с кислой миной.