В конце концов звуки моих шагов смешались с коротким эхом. Видимо, я приближался к стене, к препятствию. Я вновь поднял лампу.
Да. Впереди девственная тьма. Серый камень вокруг. Я пошел туда.
Темно. Далеко. Тени разыгрывают долгий спектакль, свет скользит по неровной поверхности, его лучи разбрасывают по каменным стенам яркие пятна. Потом слева от меня открылся боковой туннель. Я миновал его и продолжал идти. Кажется, скоро должен быть еще один. Вот. Два…
Третий — чуть дальше. Затем четвертый. Я праздно полюбопытствовал про себя, куда они все ведут. Никто мне никогда ничего о них не говорил. Может, вообще никто не знает. В причудливые гроты неописуемой красы? В иные миры? В тупики? В кладовые? Когда-нибудь, может быть, когда будут время и желание…
Пять…
И еще один.
Мне нужен был седьмой. Добравшись до него, я остановился. Я думал о тех, кто прежде меня прошел этим путем. Потом решительно зашагал вперед —, к большой, окованной металлом двери. На стальном крюке, вбитом в стену справа, висел огромный ключ. Я снял его, отпер дверь и повесил ключ обратно, зная, что страж с нижней площадки проверит дверь и вновь запрет ее при следующем обходе; и меня заинтересовало — не в первый раз, — с какой стати надо запирать дверь, если ключ висит тут же. Такое впечатление, будто опасность могла навалиться изнутри. Я спрашивал об этом, но никто из тех, кому я задавал этот вопрос, ответа, похоже, не знал. Традиция, говорили мне. Джерард и Флори — каждый в отдельности — предложили, чтобы я спросил Рэндома или Фиону. Те, в свою очередь, предполагали, что об этом должен знать Бенедикт, но не помню, чтобы я спрашивал у него.
Я налег на дверь — никакого результата. Я поставил лампы и попробовал еще раз, посильнее. Дверь скрипнула и медленно открылась вовнутрь. Я поднял лампы и вошел.
Дверь за моей спиной сама собой закрылась, и Фракир — дитя Хаоса — яростно запульсировала. Я припомнил свой прежний визит и то, почему никто не брал сюда дополнительной лампы: голубоватое сияние Образа, прочерченного на гладком черном полу, освещало грот достаточно, чтобы видеть, куда ступаешь.
Я зажег вторую лампу. Первую поставил у края Образа, а со второй обошел его по периметру, поставив ее у дальнего конца. Неважно, что сам Образ обеспечивает достаточное освещение. Я находил эту чертову штуку призрачной, холодной и откровенно пугающей. При дополнительном освещении я чувствовал себя в ее присутствии много лучше.
Я осмотрел хитросплетение линий — пока шел в тот угол, откуда положено начинать. Успокоил Фракир, но собственные предчувствия подавил не полностью. Если это внутри меня бушует Логрус, то интересно, какой будет моя реакция на сам Логрус сейчас, когда я несу в себе и Образ. Бесплодные размышления…
Я попытался расслабиться. Глубоко вздохнул. На мгновение прикрыл глаза. Присел, встал. Опустил плечи. Нет смысла тянуть…
Я раскрыл глаза и поставил ногу на Образ. Вокруг нее немедленно поднялись искры. Я сделал еще шаг. Искр стало еще больше. Еле слышное потрескивание. Еще шаг. Сопротивление — когда я делаю следующее движение…
И все вернулось ко мне — все, что я чувствовал, когда шел в первый раз: холод, легкое потрясение, простые и трудные участки. Где-то внутри меня имелась карта Образа, и я словно читал по ней, пока двигался по первой кривой, а сопротивление нарастало, искры роились, волосы шевелились, потрескивание, какая-то дрожь…
Я достиг Первой Вуали, и это было похоже на прогулку в аэродинамической трубе. Каждое движение давалось с превеликим трудом. Хоть и не без смысла; это все, что требовалось. Надо было ломить вперед — и ты продвигался, хоть и медленно. Фокус заключался в том, чтобы не останавливаться. Начать снова было бы невероятно трудно, а в некоторых местах просто невозможно. Сейчас требовалось непрерывное продавливание. Еще несколько мгновений — и я пройду. Дальше будет легче. А вот Вторая Вуаль — это просто смерть…
Поворот, поворот…
Я прошел. Я знал, что теперь некоторое время путь будет легким. Я зашагал немного увереннее. Наверное, Флори права. Этот отрезок показался мне чуть легче, чем в первый раз. Я справился с длинной кривой, затем с резким разворотом. Искры добрались теперь до верха сапог. Голова была забита тридцатыми апрелями, семейной политикой Дворов, где люди сражались на дуэлях и умирали «в ответ на ответ» за наследственное оскорбление и прокладывали хитрый путь сквозь кровавые ритуалы подтверждений статуса и возвышений. Хватит. Я с этим покончил. Прочь. Может, кому это и любезнее сердцу, но крови там пролито куда больше, чем в Янтаре, и все ради проклятого мелочного превосходства над приятелями…
Я стиснул зубы. Было трудно сосредоточиться на непосредственной задаче. Это воздействие Образа — конечно, теперь я и это вспомнил. Еще один шаг… Ноги покалывает… Треск искр — словно буря… Одну ногу перед другой… Приподнять, опустить… Волосы уже стоят дыбом… поворот… поднажать… Выводим «Звездную вспышку» перед осенним шквалом, Льюк на парусах, ветер за нашими спинами словно дыхание дракона… Еще три шага, и сопротивление возрастает…
Я на Второй Вуали, и впечатление такое, будто пытаюсь вытащить машину из грязной канавы… Все мои силы направлены вперед, а результат усилий бесконечно мал. Я двигаюсь медленно, как по льду, и искры танцуют вокруг талии. Я — синее пламя…
Внезапно накатывает отчаяние. Даже Время бросило меня одного. Есть лишь то, чем я стал: без прошлого, без имени, всей сутью своей борющийся против инертности дней, — равновесие столь тонко сбалансированное, что мне следовало бы навечно застыть здесь на полушаге, если не считать того, что отсутствие масс и сил не затрагивает волю, очищает ее, так что необходимость двигаться вперед перевешивает физические страдания…
Еще шаг, еще — и я прохожу — став старше на века — и иду вновь, и знаю, что намерен закончить путь, несмотря на то что приближаюсь к Великой Кривой, которая крута, сложна и длинна. Совсем не так, как в Логрусе. Сила здесь искусственна, не аналитична…
Вселенная будто вращалась вокруг меня. Каждый шаг приносил мне ощущение, будто я то исчезаю, то вновь появляюсь, будто меня то рассыпает на атомы, то воссоздает вновь, рассыпает и собирает, я умираю и возрождаюсь…
Наружу. Внутрь. Затем еще три кривые, следом за ними — прямая. Я пру вперед. Головокружение, тошнота. Промок до нитки. Прямая на исходе. Дуги — одна за другой. Поворот. Поворот. Еще один поворот…
Когда искры сомкнулись надо мной, словно клетка из молний, и я понял, едва-едва волоча ноги, что дошел до Последней Вуали… Недвижимость и неодолимое стремление вытеснить…
Но на этот раз я чувствую себя как бы закаленным и давлю вперед, зная, что победа будет за мной…
Я прошел, в ознобе, и мне осталась одна короткая дуга. Однако три последних шага бывают труднее всех предыдущих. Как будто, изучив тебя как следует, Образ не хочет выпускать из своих объятий. Я сражался, лодыжки ныли, как на финише эстафеты. Два шага… Три…
Кончено. Стою неподвижно. Задыхаясь и дрожа всем телом. Покой. Нет разрядов. Нет искр. Если это не смыло настройку на синие камни, то не знаю, что еще может это сделать.
Сейчас… скажем, через минуту… я могу отправиться куда захочу. Из этой точки в этот миг громадной власти я мог приказать Образу доставить меня куда угодно и был бы туда доставлен. Едва ли стоит тратить желание на то, чтобы сэкономить подъем по спиральной лестнице и вернуться к себе в комнату. Нет. У меня были другие планы. Через минуту…
Я поправил одежду, причесал пятерней волосы, проверил оружие и спрятанный Козырь, подождал, когда успокоится колотящийся пульс.
Льюк получил ранения в битве при Крепости Четырех Миров, сражаясь с бывшим другом и союзником Далтом — наемником, сыном Осквернительницы. Далт мало меня волновал — разве что представлял возможную помеху, поскольку теперь он, кажется, состоял на службе у хозяина Крепости. Но, даже учитывая любую разницу во времени — которая, вероятно, не так велика, — я видел Далта практически сразу после его стычки с Льюком. Что, по идее, должно означать, что он находился в Крепости, когда я дозванивался к нему через Козырь.
