«Люблю я вас, дети, и ваши забавы…» Люблю я вас, дети, и ваши забавы, Люблю ваши слезы, капризы и смех. Вы чисты, как боги; как боги, вы правы. Не нужно вам правды, не нужен вам грех. Кровавые пытки, удары и муки — Для вас это сказка, для вас это бред. Цветы вас пленяют, вас радуют звуки; Сомненье вам чуждо, разлада в вас нет. Каинит Ушел я в глубь распавшихся времен, И в недрах меркнущих мгновений Стою беззвучьем окрылен. Я не хочу толпящихся сомнений, Я — каинит, восстания глава, Я — отблеск дьявольских видений. Напрасна лживая молва Рабов божественного плена: Кровавые дрожат слова! Отступники немого тлена, Горите вы в сиянье голубом. Постыдных дней живительная смена! Я не умру раздавленным рабом, Погибну я, восставший, как борец; Я горд собой, своим умом, — Я знанья луч, предвечности творец. «Не хочу я напрасного…» Не хочу я напрасного Искажения грез; Много есть и прекрасного Среди гнева и слез. Пусть приводы и молоты Мстить сумеют за честь, И о гибели золота Пусть узнают все весть. Не хочу я обратного Совершенья пути,— И от ложа развратного Я хочу отойти. Не хочу подражания — Боязливости грез; И пойму я желания Среди гнева и слез. «По тесной улице, взиравшей безучастно…» По тесной улице, взиравшей безучастно, Я шел угрюмый, жаждущий, больной; Звучала тьма упреками напрасно… Я шел угрюмый, жаждущий, больной, Фигуры темные скользили торопливо; Мне голос чудился невнятный, неземной… Фигуры темные скользили торопливо; Дрожал усталый свет печальных фонарей; Шли женщины безумные пугливо… Дрожал усталый свет печальных фонарей; Звучала тьма упреками напрасно, Зияя глубиной открывшихся очей. И было все преступно, сладострастно… «В узком коридоре, ощупью-рукой…» В узком коридоре, ощупью-рукой, Я блуждал объятый жадною тоской; Я блуждал в смятенье между темных стен Не было движений, непрерывных смен. И впотьмах набрел я на любовь земли, Женщину нашел я на полу, в пыли; С нею в страсти корчась, стали мы играть, — И успел покров я с Вечности сорвать. Но лица не видел женщины я той, Был я с ней, как раньше, страстный и слепой. И опять пошел я вдоль немой стены, И опять мне снились тягостные сны. «Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от борьбы…» Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от борьбы, И надменно не бегите от веления судьбы. И в лучах сверхмерной жизни, предвкушая сны небес, Не забудьте чрез зигзаги видеть Вечности отвес. Там, где Вечность, есть и бездна. Бездна Вечности раба. А для нас, людей раздолья, дорога в крови борьба. Если будете дремать вы в сладострастии утех; Если только вы поймете звезды, тело, блеск и смех; Если пытки и мученья не сумеете изъять, — Вам придется в лоно скуки возвратить себя опять. Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от судьбы И в горниле мстящей жизни куйте меч вы для борьбы. Поэту Я расчленил мечты с насмешкой ядовитой. Стих — образ утренний — сияющий кристалл Беспомощно лежит твоей рукой убитый. Но чую я в тебе исчадье скрытых сил, В глаза мне брызжут чары окрыленья; Поэт сомнительный разрушенных могил, Безвременно умри для бездн и возвращенья! На пиршество слепцов явился ты незван, Но понял я тебя, собрат по вдохновенью: Вкусил я полусны, вериги и обман, И вере дань отдал, как отдал дань сомненью. «Беспредметный, внепространный, запредельный дух…» Беспредметный, внепространный, запредельный дух, Звуком странным, маловнятным не тревожь мой слух; Между комнат, на пороге, там, где луч блестит, Ты колеблешься безмолвно. Грозно все молчит. В беспредельности безмерной, вне предела дней, Мчится в вечности бездонной вечных рой теней, — Звуком странным, маловнятным не тревожь мой слух, Беспредметный, внепространный, запредельный дух. «Пустыня времени, блуждание теней…» Пустыня времени, блуждание теней, Твоя таинственность меня гнетет! Меня томят однообразье дней… А день за днем с беззвучностью идет. Суровых дней настойчивый уклон, К ступеням тартара ползущий, как змея, Меня влечет, как зыбкий звон, Как отблеск вечности в просторе бытия. |
