Подавляющее поле как-то не так действовало на Жака, который уже знал, как скрыть свой свет. Раньше он не мог видеть настроение людей, но сейчас почти каждый на борту словно начал смутно транслировать свои чувства.

Шепотки на ста диалектах Готика щебетали по всему кораблю, словно пытаясь рассказать ему о его судьбе — призрачное эхо миллиона бывших пассажиров, десятков миллионов за те прошедшие века, что судно рассекало космос.

И, конечно, корабль был наполнен обычными разговорами на разных вариантах Имперского готика — какие-то из диалектов были отрывистые, какие-то более текучие, диапазон акцентов от мягких до грубых, от шипящих до гортанных.

«Огромный флот из таких кораблей, как этот, курсирует по галактике…»

«Они вылавливают подающих надежды псайкеров…»

«Неуправляемых, извращенных псайкеров беспощадно травят на многих мирах. Против них проповедуют, их убивают. Инквизиция карает их. Планетарные губернаторы уничтожают…»

«И в тоже время чистые, непорченые псайкеры отбираются. Их отправляют на Терру в таких же Черных кораблях…»

Психический дар был плотиной, через которую злобное безумие сил варпа могло вторгаться и опустошать миры, могло превращать человеческую расу в грязных рабов зла.

Но в тоже время этот дар был надеждой на будущее, на галактику, в которой наша раса, свободная и сильная, могла защитить себя ментально.

А пока Бог-Император должен защищать разрозненные многие миллиарды своих подданных беспощадной жертвенной силой. Ибо на первом месте стояло страшное уравнение: то, что в конечном итоге спасет человечество — эволюция высшего сознания — на пути своего долгого и уязвимого созревания легко могло уничтожить человечество, если допустить разврат, скверну, извращение и разрушение. Лишь абсолютная беспощадность искалеченного, живущего только за счет машины тирана и растянутых сил его свирепого, но все еще хрупкого Империума, позволяла человечеству идти по рвущемуся канату над пропастью.

«Жертвуй…»

Жертвуя и со своей стороны, это правда. Разве не Император изнурял и мучил себя неустанным бдением?

«Жертвуй…»

Но жертвуя также и собственных подданных…

Из всех собравшихся на Черном Корабле лишь небольшой доле — самых лучших и ярких — суждено стать псайкерами на службе Империума. Большая часть будет связана с душой Императора для их же собственной защиты.

«Связывание душ — это мучительная пытка…»

Ужасный психический ритуал выжигает зрительные нервы и оставляет псайкеров навечно слепыми.

«Жертвуй…»

Многие из находящихся на борту, те, кто обладает заурядным талантом, будут служить, отдав свою жизненную силу на поддержание ненасытной души Императора, чтобы он и впредь продолжал быть маяком и защитником. После соответствующей продолжительной подготовки к ритуалу эти псайкеры будут использоваться в течение нескольких недель или месяцев, а после того, как их души полностью истощатся, они умрут.

«ЖЕРТВУЙ!»

Но это не доставляло Императору удовольствия. О, нет. По слухам, каждая поглощенная им душа наполняла его муками и болью. Такой жестокой была цена за то, что человечество выживало во враждебной вселенной.

«ЖЕРТВУЙ!»

Все пассажиры на борту были не старше двадцати стандартных лет. Большинство были намного младше — такие, как сам Жак. Особенно одна девочка… он заставил себя не думать сейчас о ней. Когда экипаж провел тесты и проверил свой человеческий груз, стало очевидно, что почти все на борту шли на смерть.

Достойную смерть, необходимую смерть. Но все же смерть.

Ну и чем же эта судьба отличается — не считая достойности — от судьбы быть убитым у себя дома?

Разница была…

«ЖЕРТВУЙ! ВО ИМЯ БОГА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!»

Некоторые дети плакали. Кто-то молился. Кто-то буйствовал. Тех, кто буянил, связывали. Позднее Жак понял, что именно этот Черный Корабль нес на себе намного больше индивидуалистов с недавно обращенных в имперскую веру миров, чем все остальные подобные корабли. Но всё же большинство хранили холодное спокойствие и даже принимали горячее соучастие в уготованной им судьбе; таких превозносили. Благочестивая преданность крайне желательна при жертве души.

Смерть ледяной рукой сжимала сердце Жака. В душе он торговался с судьбой, обещая посвятить свою жизнь без остатка служению Империуму — если только ему позволят это сделать.

Он всё еще хорошо помнил данную ему отсрочку и досаду на себя за то, что не смог предвидеть её.

— Ты можешь скрыть свой свет, парень, — говорил ему страдающий зобом служитель почти с уважением. — И без всякой тренировки. Это очень редко бывает. Тебя, без сомнения, изберут. Я подозреваю, что тебе не требуется связывание души. И вполне допускаю, что говорю сейчас с будущим инквизитором…

Выслеживать себе подобных, но сбившихся с пути? Подвергать чистке своих собратьев — тех, кто поддался скверне? Уничтожать психически больных родичей без угрызения совести?

Да.

Жак провел оставшуюся часть путешествия, чувствуя радостное возбуждение, но и жалость. Жалость к большинству своих попутчиков, и был рад, что его судьба может быть иной. Они видели, что он молится Императору так, как его обучали. Они думали, что Жак тихо готовит свою душу в ожидании жертвоприношения. Его пример успокаивающе действовал на окружающих. Мысленно он уже был тайным агентом, которому известно то, чего не знают другие.

— И, тем не менее, этот человек-Арлекин смог раскрыть меня, — чуть слышно пробормотал Жак. — Что же это должен быть за человек?

И он вновь убрал карту таро.

Далеко впереди начал вырисовываться Кефалов. Отсюда город напоминал серый мозг после трепанации, высотой не менее десяти километров. Его округлые извилины были крепче любых костей. По мере приближения к нему поезда, стали видны огромные окна, ворота, отверстия вентиляции. Издали кажущиеся просто блестками и проколами, на самом деле они были размером с самые высокие деревья.

Вереница военных реактивных самолетов вылетела из одного из таких отверстий, оставляя след в небесах цвета синяка на сильно избитом теле. Грязные мрачные облака озарялись вспышками, высовывая змеиные язычки молний. Скоро где-то в наступающую растительность полетят бомбы, образуя проплешины, быстро заполняющиеся цветами, паразитирующими на гниющих останках.

Каменный мозг лениво выпускал из себя дым, пар и вентиляционные миазмы. Стоки Кефалова уходили в джунгли, образуя там глубокие тошнотворные, сочащиеся паром болота, над которыми пролетали в своих трубах поезда.

Как только они покинули зал ожидания, «Вольный торговец Драко» был вызван к публичному экрану связи.

С экрана в открытой кабинке на Жака смотрело это лицо, глаза поблескивали, точно кусочки льда в зеленовато-желтом ликере, губы морщила веселая и хищная улыбка.

— Зефро Карнелиан к вашим услугам! — объявил человек-Арлекин.

Этот звонок был ничем иным, как чистейшей издевкой, хвастливой демонстрацией того, как точно враг предсказал действия Жака — или даже психически знал о его местонахождении.

Враг ли?

Скорее всего. На Сталинвасте ведь не может действовать второй тайный инквизитор? Наверняка проктор Фиренце предупредил бы его о присутствии другого человека из Маллеус? Если только Баал Фиренце знал, если только знал!

Этот загадочный человек проник в таро Жака. Он был опасен. Опасен. Он играл с Жаком, как если бы Жак был картой у него в руке.

— У вас есть ко мне какое-то дело? — непринужденно спросил Жак у изображения. Мысли его сейчас мчались галопом.

Хихикая, Карнелиан приподнял свою дурацкую пижонистую шляпу с кокардой, приветствуя Жака.

— Дело? О, да: касательно гидры. Ужасающая угроза, а? Думаю привлечь ваше внимание к этому. Здесь, под городом, есть неплохой образец. Не желаете ли поохотится со мной на крупную дичь? — человек говорил на Имперском готике без следа местного хриплого акцента, с какой-то жуткой манерностью — даже, подумал Жак — с инопланетной манерностью.

За спиной Жака Ме’Линди и Гримм зорко рассматривали слоняющихся попрошаек, торговцев и всякий прочий сброд. Пассажиры, естественно, пялились на Ме’Линди. Две небольших группы по-боевому одетых молодчиков, судя по эмблемам — из разных банд, оценивающе приглядывались к троице Жака, то ли желая предложить свои услуги, то ли преследуя менее благородные цели. Одна группа была украшена вышитым на рукавах раззявленными пастями с зубами-кинжалами и татуировками на бритых черепах в виде ухмыляющихся губ на фоне обнаженного мозга. Другие, со значками в виде зеленых жаб, носили стальные ермолки, украшенные имитацией экскрементов. Или это были их собственные волосы, окрашенные и навощенные, пропущенные через отверстие в шапках.