Стилист быстро ощупывал пальцами макушку и затылок. По его взгляду было понятно, что он подбирает форму будущей стрижки. Иногда он перекидывал непослушные волосы туда-сюда, оттягивал, приглаживал. Неожиданно он «оттянул» несуществующие пряди к плечам и, внимательно посмотрев на отражение, заявил:

 — Тебе пойдет градуированное каре. И будет как у Пушкина: «что не можно глаз отвесть»!

 — Нет, Валя, давай что-нибудь мужественное сделаем, — запротестовала Анечка. — Каре у него еще года три не получится.

 — И обязательно кончики осветлить! — предложила Лана. — Ох, каким же он будет хорошеньким!

 — Он и так ничего! Не нужно его осветлять! Только крашенного пижона мне дома не хватает! — взвилась Анечка.

 — Пижон, Мальцева, — это состояние души. А он на пижона пока не тянет.

 — Курочки, так что мы делаем из него — романтика или мачо? Определяйтесь быстрее, — Валюша вновь принялся теребить волосы. — Я, например, вижу его в романтично-спортивном стиле. Хотя… Нет, на мачо он пока не тянет. Так что пижоны и мачо отпадают сразу. Следовательно, делаем из него…

 — И осветлить кончики! — перебила словесные поиски стилиста Лана.

 — И серьгу в ухо вставить! — добавила Анечка.

 Страх и удивление нарисовались на лице Андрея. Кажется, ни одна из предложенных идей ему не нравилась!

 — Нет, Цветочек, я предлагаю сделать «иней», это придаст прическе некоторую живость. Или «солнечные блики»…

 — Не надо меня осветлять! — возмутился Андрей. — И ухо прокалывать не дам! Я против! Категорически против! Просто постригите и все!

 — Ну вот, курочки, он против! — фыркнул Валюша. — А кто тебя спрашивает, модель? Сейчас что решим, то и сделаем.

 — Тогда я не буду здесь стричься! — Андрей вскочил из кресла и принялся снимать пеньюар.

 — Сядь! — закричали девчонки.

 — Сядь, красотуля моя.

 — Валя лучший стилист в Европе! Он плохо не сделает! — добавила Анечка.

 — Я не дам себя осветлять! И уши не дам!

 — Ну и ходи как чучело! — хихикнула Лана.

 — Так, бабочки мои красавицы, марш в бар, а я нашу привереду в порядок приведу. Неудачный сегодня день. Никакого креатива! — печально вздохнул Валюша и быстро защелкал ножницами.

 Через двадцать минут он смахнул с плеч и шеи Андрея лишние волосы, снял пеньюар и сказал без всякого ломания нормальным мужским голосом:

 — Легкая, спортивная, удобная стрижка для сильной, цельной личности. Знаешь, а Цветочек была права — тебе бы очень пошло легкое мелирование. И еще, котик мой, подумай над своим чувством юмора. Оно у тебя хромает.

 — Какое есть. Спасибо.

 И Андрей мухой вылетел из салона. Подальше от чудного стилиста.

 Всю дорогу девчонки щебетали, как синички, обрадовавшиеся весеннему солнцу. Лана рассказывала Анечке о школьных делах, обсуждала мальчишек и критиковала девчонок. Андрей молчал. Он прислушивался к себе и пытался понять, знакомо ли ему это замысловатое переплетение разноцветных линий метро на карте, висевшей около двери напротив, говорят ли что-нибудь названия станций. Его удивляли хмурые и уставшие лица окружающих, серые одежды, недовольные взгляды, бросаемые на веселящихся подружек. Радовало одно — он не испугался метрополитена, не испугался эскалатора, вылетевшего из тоннеля поезда, ужасного шума на платформе… Значит, в той, другой жизни, где у него было имя, друзья и родители, в метро он спускался. Уже хорошо…

 Андрей заметил, что чем ближе они подъезжают к станции назначения, тем сильнее дрожат его колени. Он едет домой. Сейчас он увидит знакомые лица, поздоровается с соседями, встретится с друзьями. Как они отреагируют на него? Обрадуются ли? Он очень хотел, чтобы ему обрадовались… Парень сник… Если за месяц никто не пришел к нему в больницу, то скорее всего… Нет, он не хотел об этом думать! Не приходят к плохим людям, а он вряд ли был плохим. Тогда почему никто не навестил его? Может, он поссорился с друзьями? Может, они не знали, где он, или думали, что семья Белявских погибла в полном составе? Надо потерпеть, подождать, скоро все станет ясно…

 Когда ребята вышли из метро, на улице вовсю бушевала снежная буря. Ледяной ветер обжигал щеки, бросал пригоршни колючего снега прямо в глаза, пронизывал до костей. Покружив по остановкам, им удалось выйти к «маршруткам» в сторону улицы Тамбовская. Андрей расстроился — он не узнавал местность.

 Целую вечность они искали пятый корпус дома тридцать четыре по Тамбовской улице, но он тщательно прятался от их глаз. Первые два корпуса нашлись сразу же, а вот куда делись три оставшихся? Когда девчонки окончательно замерзли и Андрей начал настаивать на возвращении домой, кто-то наверху смилостивился над ними и послал на помощь старушку. Бабулька с трудом тащила огромную сумку на маленьких колесиках по сугробам. Андрея поразило тонкое пальтишко с обтрепанным меховым воротничком, шапка, поверх которой пожилая женщина повязала шерстяной платок, и явно не зимние, полуразвалившиеся сапоги. Преодолевая очередное снежное препятствие, бабка завалилась на бок. Скромная провизия вывалилась из сумки и быстро смешалась с грязным месивом. Анечка и Лана бросились собирать консервы, перемазанный хлеб, рассыпавшуюся крупу. Андрей помог женщине подняться. Она беззвучно плакала, глядя на испорченные продукты.

 Анечка отвела подругу в сторону:

 — Слушай, ей надо продуктов купить. Эти только выкинуть осталось.

 — У меня денег мало. Хорошо, если двести рублей наскребу.

 — Это не твоя проблема. Ее надо довести до дома, а потом дойти до магазина и купить еды. Договорились?

 Взяв бабульку с двух сторон под руки и всучив тележку Андрею, они медленно тронулись в путь.

 — А вы чего в такой холод тут бродите? Почему домой не идете? — спросила старушка через некоторое время.

 — Мы ищем тридцать четвертый дом по Тамбовской улице. Два корпуса нашли, а нужного корпуса нет, — грустно ответила Лана.

 — Ой, надо же! — обрадовалась она. — Я как раз живу в тридцать четвертом доме. Какой корпус?

 — Пятый! — оживилась Анечка.

 — А кто вам там нужен? Я там всех знаю. Квартиры в этом доме давали от предприятия. Так что мы жили все вместе: вместе работали, вместе детей воспитывали, вместе отдыхали. Это сейчас никому ни до кого нет дела, а раньше мы жили очень дружно, как одна большая семья.

 Девчонки переглянулись! Вот удача так удача!

 — Вы семью Белявских хорошо знаете? — спросил Андрей.

 Бабка вздрогнула, словно обо что-то укололась.

 — Ой, милый, соседи это мои. Беда у них! — из выцветших глаз потекли слезы.

 — Что случилось? — перепугалась Анечка.

 — Месяца полтора назад разбились на смерть. Алечка и Мотечка сгорели заживо. Какие люди душевые были, все время старухе помогали, то продуктов с рынка принесут, то в поликлинику свозят. А сыночек их, Андрюшенька, так то не мальчик, настоящее золотце. Сиротой остался. В больнице лежит. Говорят, не жилец… Ему голову шибко разбило при аварии. Следователь приходил, просил соседей опознать мальца. Ну, я и поехала. А что? Мальчик он был редкой доброты, порядочный, всегда здоровался при встрече, сумку подносил…

 — Скажите, а Андрей сильно пострадал при аварии? Лицо цело осталось, не обгорело? Вы хорошо его разглядели? — допытывался парень.

 — А как же, милок! — несвежий носовой платок осушил слезы. — Очень хорошо разглядела. Кузьминична хоть и без зубов, но зрение все такое же острое. Андрюшенька без сознания лежал, и все бредил. Как сейчас помню, лицо целое было, только синяки и царапины остались, во рту трубка, темечко перебинтовано, аккурат по самые бровки повязку наложили.

 — Вы хорошо знали Белявских?

 — Я Андрюшеньку за внучка считала. Он вырос на моих руках. После школы его встречала, обедом кормила. Я ж одинокая. Бог деток не дал, так вся моя материнская ласка на Андрюшеньку и направилась. Уж как любила я мальчика, как заботилась о нем. Мне Алечка и Мотечка за деток были. Иные дети о родителях так не заботятся, как они обо мне пеклись. Но видно, судьба моя горемычная, Алечку и Мотечку схоронила, теперь вот Андрюшеньку жду. Каждую неделю в квартире у них прибираюсь.