Весь экипаж «Сучана» пережил страшный голод в лагере для военнопленных, многие члены команды умерли от истощения и болезней.

Очевидно, Демкин допустил ошибку, не открыв кингстоны при оставлении «Сучана», дав возможность немцам поживиться ценным грузом и вернув, таким образом, ранее реквизированное у них судно.

Для меня потянулись долгие безрадостные дни, недели, а затем и месяцы. Только через три месяца я выписался из госпиталя и был отправлен по совету врачей в Балаклаву. Пребывание там мало мне помогло. Я ослабел, задыхался. Малейшая простуда укладывала меня в постель. Временами на меня находило отчаяние. Иногда мне казалось, что я уже никогда не смогу вернуться к работе. Сейчас мне кажется, что только очень сильная любовь к морю поставила меня на ноги.

Весной 1916 года я выехал на Алтай. Месячное пребывание в селе Чемал, южнее Бийска, лечение кумысом значительно подкрепили меня, и в середине 1916 года я вернулся в Петроград за назначением. Морской отдел правления предлагал мне вернуться во Владивосток по железной дороге. Но море, которое я не видел так долго, влекло меня. И я просил назначить меня на судно.

Решили определить меня третьим помощником капитана парохода «Курск», стоявшего в то время в Архангельске. На судне меня приняли хорошо, в кают-компании в основном были дальневосточники, включая капитана Василия Георгиевича Скибина, который знал меня раньше.

«Курск» совершал рейсы в порты Англии, его плавание проходило в опасных зонах. К этому времени уже было принято решение вооружить русские торговые суда.

Пароход «Курск»

Нет необходимости рассказывать о каждом рейсе «Курска». Их было много. Во время войны плавание было очень опасным. Все суда, как правило, ночью ходили без отличительных огней с полным затемнением, не подавая никаких звуковых сигналов. Это приводило иногда к столкновениям и гибели судов. Кроме того, перевозка взрывчатых средств и артиллерийских снарядов также могла привести к катастрофе.

Наш последний рейс из Лондона в Архангельск едва не закончился гибелью «Курска». Мы вышли из Лондона в середине октября 1916 года. Носовые трюмы были загружены солдатской обувью, каучуком, грузовыми автомашинами, кормовые — артиллерийскими снарядами разных калибров. В Лондоне мы приняли на борт экипаж погибшего около Абердина русского парохода «Киев». Крайне нервозное состояние, в котором находился экипаж «Киева», подействовало и на нас.

Утром 2 ноября, в двенадцати милях к северо-западу от маяка Святой Нос, «Курск» наткнулся на одну из якорных мин, выставленных немцами в этом районе.

Взрыв произошел на вахте старшего помощника Абельтина. От взрыва я проснулся, быстро оделся и выскочил на палубу. Все спасательные шлюпки уже готовили к спуску, за исключением второго бота.

Я побежал к нему. Там собрались люди по расписанию тревог, но они не могли ничего сделать, так как матрос второго класса Бобров, молодой парень, недавно начавший плавать, стоял с топором в руках и угрожал каждому, кто приближался к боту. Глядя на всех обезумевшими глазами, он намеревался рубить тали. Нам не без риска удалось его обезоружить и спустить на воду бот.

Когда все были в шлюпках, я поднялся к капитану на мостик. В это время на судне оставался только он и повар из моего бота. Получив приказание капитана оставить судно, я вместе с ним спустился на палубу. Сначала я приказал повару сесть в бот, затем по шторм-трапу спустился сам, отдав предварительно фалинь, так как на палубе уже никого не было. Капитан занял свое место в первом боте. Крен «Курска» почти выровнялся, но судно глубоко, до якорных клюзов, осело носом в воду, оголив винт и руль. На зыби из вентиляторов первого трюма фонтаном выбрасывались струи воды.

Сильный ветер от зюйда относил шлюпки в море. Выгрести к берегу при морозе было совершенно невозможно. Продержавшись на воде около часа, мы приняли решение возвратиться на судно. Насколько была велика пробоина от взрыва мины, можно было судить по вываливающемуся через отверстие из трюма грузу: на поверхности плавали ящики с обувью, связки каучука.

Примерно через два часа на помощь прибыли базировавшиеся в Иоканге четыре английских тральщика во главе с крейсером «Глория». Потребовалось тридцать четыре часа, чтобы доставить «Курск» в бухту, так как к ночи ветер усилился до восьми баллов.

В Иоканге водолазы осмотрели пробоину в корпусе «Курска». Она оказалась длиной сорок один фут и шириной восемнадцать футов. Разрывы днища не дошли до второй переборки всего на шесть дюймов. Если бы была нарушена эта переборка и вода проникла во второй трюм, «Курск» неизбежно бы затонул.

После разгрузки первого трюма (груз был передан на палубу крейсера «Глория») дифферент «Курска» на нос значительно уменьшился и достиг всего восьми футов. В таком положении решено было отправить судно в Архангельск своим ходом в сопровождении одного тральщика.

В Белом море льда еще не было, «Курск» благополучно прибыл в Архангельск и его поставили на Экономии, где зимой разгружали суда с военными грузами. Затем «Курск» встал в плавучий док для устранения повреждения от взрыва мины.

К сожалению, на этом не закончились злоключения парохода «Курск». 13 января 1917 года в девять часов утра на Экономии взорвался ледокольный пароход «Челюскин», прибывший из Мурманска с полным грузом взрывчатки (около двух тысяч тонн). От взрыва пострадал весь близлежащий район города. Получили значительные повреждения надстройки пароходов «Каменец-Подольск», «Красноярск», а на «Бийропии», английском пароходе, начался пожар. Одновременно с этим стали взрываться сложенные штабелями на причалах артиллерийские снаряды и ружейные патроны. Плавучий док вместе с «Курском» едва не опрокинулся. Лед вокруг него был взломан, а надстройки «Курска» получили повреждения.

Через две минуты после взрыва я выскочил на верхнюю палубу и увидел, что замерзшая Северная Двина была покрыта бегущими на противоположный берег людьми. Над всем районом Экономии стоял густой дым, многие дома были объяты огнем. Примерно за пятнадцать — двадцать минут все население покинуло Экономию. Как стало известно позже, в результате взрыва погибло около ста пятидесяти человек и шестьсот человек было ранено.

Командный состав пароходов «Курск», «Каменец-Подольск» и «Красноярск» сразу же пришел на помощь пострадавшим судам и их экипажам. Вместе с нами не оставил район военный комендант Экономии прапорщик Люц и старший помощник капитана «Бийропии», случайно ушедший с судна для переговоров по телефону с городом. Эта группа людей, несмотря на сильный мороз, вооружила пожарные машины, привела их в действие и успешно справилась с пожаром и, самое главное, спустила под лед восемьсот ящиков гремучей ртути; многих раненых эвакуировали на «Курск», где им оказали медицинскую помощь.

Около полудня в район взрыва прибыл большой отряд военных моряков во главе с контр-адмиралом Посоховым. Он горячо поблагодарил нас, переписал всех и обещал представить к награде. Только после этого мы все обмороженные, в одежде, покрытой коркой льда, оглушенные и измученные собрались в кают-компании на «Курске», чтобы хотя бы немного отогреться и отдохнуть.

В два часа дня я вместе со старшим помощником «Бийропии» вышел из кают-компании в коридор, откуда была хорошо видна палуба английского судна, и мы в бинокль начали рассматривать экипаж, укрывшийся под полубаком. Осыпаемая беспрестанным градом осколков от рвущихся на берегу снарядов, команда не могла спастись. Через несколько минут сильный взрыв потряс воздух. На наших глазах из трюмов парохода вылетел огромный огненный шар, поднялся высоко в небо, затем раздался страшный грохот. Этот взрыв снова чуть не опрокинул док.

Вечером, около шести часов, произошел третий взрыв — на этот раз на берегу взорвалось триста тонн взрывчатого вещества. Пожар на Экономии продолжался с беспрерывными взрывами в течение десяти дней.