Утром, в начале июня, сначала слабый и нерешительный, а потом, набирая силу, подул ветер. Через несколько дней парусник вошел в Индийский океан, обогнув с востока остров Яву, и лег на курс к острову Маврикия.
Плавание в Индийском океане, в южном тропическом поясе, было для нас сплошным удовольствием. Ровный пассат от зюйд-оста держался настолько постоянно, что проходила вахта за вахтой, а курсанты даже не притрагивались к снастям, — это сохраняло силы и люди лучше переносили жару. В чудесные же прохладные ночи мы любовались южными, невиданными доселе созвездиями и мечтали о том, чтобы плавание было таким до самых Маскаренских островов, куда должен был зайти «Викинг».
Во второй половине июня неожиданно произошло событие, запомнившееся на всю жизнь.
На рассвете одного из таких, казалось, ничем не омрачаемых дней, неожиданно старпом Паульсен вызвал весь личный состав наверх по авралу. Вначале мы думали, что будет парусное учение в открытом океане, но проходило время, а Паульсен никаких команд не подавал. Он стоял рядом с рулевым и молча смотрел в сторону горизонта на норд-вест. Окружавшие его офицеры тревожно поглядывали то на море, то на паруса и что-то оживленно между собой обсуждали.
Устойчивый пассат начал слабеть и вскоре полностью заштилело. Справа, с противоположного пассату направления, вдали, почти у линии горизонта, появилась мелкая рябь, как будто тень от облака опустилась на гладкую поверхность океана. Пенящаяся рябь стремительно приближалась к судну. Паульсен отдал команду перебрасопить реи и перенести шкоты стакселей. Руль был положен право на борт с тем, чтобы привести парусник носом к ветру. Не успела команда закончить маневр, как от норда ударил ужасающей силы шквал. Заревел ветер. С потемневшего, почти черного неба хлынули потоки воды. Барк стремительно начал валиться на левый борт. С грохотом и треском лопались паруса. Ветер ураганной силы, как паутину, рвал снасти. Как гигантские плети, засвистели в воздухе оборванные стальные галсы и шкоты. Барк зачерпнул бортом, и люди, находившиеся на палубе, по пояс погрузились в воду. Тяжелый рангоут с мачтами высотой более сорока пяти метров навис над кипящим морем. Обрывки парусов захлопали по реям и стеньгам. Людей охватил ужас, и только спокойный голос Паульсена заставил нас прийти в себя. Шквал пронесся дальше, и «Викинг» медленно начал выпрямляться. Жалкую картину представляло судно: перепутанные снасти, обрывки парусов, погнутый рангоут. Среди этого хаоса стояли мокрые, бледные от страха, курсанты. Все понимали, что только что пережили смертельную опасность. Шквал опрокинул бы судно, не будь груз в его трюмах упакован в мешки, из-за чего он не переместился при сильном крене.
Весь день говорили только о шквале. Мы не понимали, почему Паульсен, этот опытный моряк, вызвав всех наверх, не распорядился сразу же убрать паруса или хотя бы уменьшить их площадь, ведь времени для этого было достаточно. Было видно, что командир барка тоже недоволен старпомом. После шквала Андерсен что-то резко выговаривал ему, однако Паульсен отвечал спокойно и, очевидно, считал себя правым. Вечером Неупокоев разъяснил нам, что Паульсен действительно сознательно решил встретить шквал под всеми парусами, чтобы наглядно продемонстрировать, к чему может привести нерасторопность в штормовой обстановке. Хотя эксперимент и был жестоким, но всем нам он запомнился на всю жизнь. В последующие годы мне приходилось часто переносить шквалы, но я всегда помнил урок, данный Паульсеном. Наверное, его хорошо запомнили и другие курсанты, и, кто знает, сколько жизней было сохранено ценой однажды изорванных парусов барка. Паруса и снасти «Викинга» быстро заменили, и мы продолжали путь к острову Маврикия.
Наконец, ровно через сто суток, пройдя под парусами семь тысяч пятьсот миль, «Викинг» отдал якорь на внешнем рейде Сан-Луи, главного города и порта острова Маврикия. Этот остров был для меня овеян легендой о жизни, большой любви и смерти героев романа французского писателя Бернардена де Сен-Пьера «Поль и Вирджиния». С волнением смотрели мы на утопающий в купах тропической растительности кусочек суши, где много лет назад так трагически оборвалась жизнь двух влюбленных.
Я отлично помнил отрывок из романа де Сен-Пьера: «Над скромными их могилами не воздвигали мраморных памятников и не высекали надписей в честь их добродетелей, но память о них осталась неизгладимой в сердцах всех, кому они оказали благодеяния…». Каково же было мое удивление, когда, сойдя на берег, я не только услышал знакомые по книге названия — бухта «Несчастья», мыс «Сен Жерана», но и в ботаническом саду, опять же со знакомым названием «Памплемус», нам показали мраморные надгробья, под которыми, как объяснил гид, покоятся Поль и Вирджиния. Мы долго бродили по острову, осматривая жилища первых поселенцев, дворец губернатора, статую и Собор святого Луиса и замечательную скульптурную группу — Поль, переносящий через ручей свою нежную и верную подругу.
Нас поразили контрасты на острове: памятники культуры, дворцы и коттеджи среди экзотической растительности тропиков и почти первобытные хижины туземцев.
Пополнив запас продовольствия и пресной воды, «Викинг» после трехсуточной стоянки покинул порт Сан-Луи. Наш путь лежал к знаменитому мысу Доброй Надежды, мысу Бурь. Становилось уже не так жарко — в Южном полушарии наступила зима. Неожиданно заболел Неупокоев — обострилась старая болезнь легких.
Мне очень хорошо запомнился один из вечеров, когда «Викинг» проходил мимо Кейптауна. Еще свежи в памяти были события англо-бурской войны. Мы плыли мимо тех мест, где маленький и отважный народ героически сражался за свою свободу. Легкий ветерок гнал к африканской земле пушистые облака. Горизонт, куда опускалось заходящее солнце, словно светился багровыми бликами. И неожиданно кто-то запел: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…»
В начале сентября «Викинг» достиг острова Святой Елены. Мы бросили якорь на рейде единственного там порта Джемстауна. Остров Святой Елены, где провел свои последние дни низверженный император Наполеон Бонапарт, представлял нагромождение скальных, круто идущих к морю, плит. В камне была вырублена лестница, девятьсот девяносто ступенек которой соединяли небольшой порт с городом. В сером одноэтажном доме, покрытом черепицей, когда-то и проводил свой вынужденный досуг бывший император Франции.
Для нас, русских, стоянка у Святой Елены была печальной: здесь мы оставили в госпитале В. К. Неупокоева. До отплытия мы каждый день навещали его.
Юго-восточный пассат умеренной силы гнал барк к островам Зеленого мыса. Неожиданно ветер резко изменился и сильный норд-ост заставил нас отклониться западнее от генерального курса, проложенного к берегам Англии. Это значительно удлиняло наш путь. На судне урезали пищевой паек, а вскоре весь экипаж оказался на полуголодном рационе. В середине ноября, когда «Викинг» вошел в полосу сильных штормов, все питание состояло из чашки испорченного какао и горсти плесневелых сухарей. На паруснике появились больные. Судовой лазарет, обычно пустой, был заполнен до отказа. Около недели провел там и я. Во время подъема по вантам в сырую погоду я не удержался, видно сказалось недоедание, и скатился на палубу с высоты четырех метров, сильно разбив колено. Только счастливая случайность спасла меня от падения за борт.
Беспрерывные штормы с холодными дождями, изматывающие авралы, голод — все это сильно влияло на настроение людей. Среди датчан иногда начали вспыхивать ссоры, доходившие до драк. Мы, русские, оказались морально крепче, хотя и находились в тех же условиях.
В декабре «Викинг» попал в центр жесточайшего урагана. Ночью сорвало бизань и стаксель, лопнули даже цепные шкоты. Холодные, гороподобные валы бросали барк, как утлую лодчонку. Потоки воды заливали палубу, грозя смыть моряков за борт. Ветер не свистел, а ревел, и этот рев сливался в сплошной гул от ударов тяжелых волн о корпус барка. Весь экипаж боролся с ураганом. Особенно опасны были хлеставшие по реям и парусам оборванные цепные шкоты. Ветер достигал такой силы, что «Викинг» без парусов, под голым рангоутом, несся со скоростью десять узлов.
