Бросив еще один виртуальный взгляд на маленький замкнутый манифольд в келье магоса, Адджи вздохнула и вернулась к своим обязанностям.
III
При свете дня пожар выглядел скверно, но по ночам он становился изысканным и ужасающим произведением искусства. Скопления пронзающих небо металлических шпилей, окутанные черной дымкой на фоне белого неба, после захода солнца превращались в башни из слабого, темно-красного света, который становился то ярче, то тусклее, когда ветра разгоняли или сгущали облака дыма. Пузатые купола, теснящиеся у подножий шпилей в собственных венцах из башен, исходили дымом из проломленных боков, пока не наступала ночь, а потом их оранжево-белый огонь озарял иссохшую тундру на километры вокруг.
Каждый свод и выступ города-улья горел по-своему. На одних, чьи внешние оболочки были пробиты и расколоты бомбардировками, выступали вены пульсирующего света, что змеились на фоне черноты — трещины в стенах, за которыми все еще бушевало пекло. В иных местах зияли громадные раскаленные раны. Там, где лэнсы орбитальных кораблей пронзили пустотные щиты улья, вершины куполов превратились в светящиеся жерла вулканов. Словно открытые двери печей, пылали бреши в стенах, где титаны разрушили командный пункт или пробили вход для волн Гвардии.
Масштаб. Захватывающий дух масштаб горения. Опустошающий разум, стирающий мысли масштаб. Пожары дрожали и рябили на останках улья, порождали танцующие и ползущие вверх струи огня, создавали лавины из раскаленного докрасна металла там, где жар наконец сломил сопротивление структуры и обрушил ее куски вниз, туда, где бушевал и ревел огонь. И эти струи были чудовищны, шире, чем плечи титана, а лавины подобны гневу превыше гнева смертных, и каждая из них срывала слои металла, которые когда-то поддерживали в небе жизни тысяч людей, и швыряла их вниз, вниз в красно-оранжево-белую бурю, где каждый язык пламени был настолько велик, что способен был смести с лица земли целый город.
Пески Марса, кто мог бы подобрать слова, увидев это? Был ли хоть где-то в этой галактике послушник Машины, который достиг такой чистоты мышления, что это бы его не тронуло? Люди не созданы для того, чтобы созерцать такое. Вот что сотворила война. Она взяла эти города, где жили миллиарды, и превратила их в ад.
Горящие лестницы в ад.
Тей видел эту фразу, помеченную контекстной ссылкой, когда впервые мысленно обрабатывал данные об Ашеке-II. Он тогда отметил ее и направил в список инфогармонизации третьего порядка, которым вместо него занимался Бочонок. Эта фраза вернулась к нему, когда они вышли из варпа на краю системы. Вернувшись в реальное пространство, он заново завел привычку загружать низкоприоритетную информацию, чтобы она оставалась в его системе, пока органическое тело на несколько часов уходило в активный сон. Магос проснулся рано, пока механическая кора мозга все еще занималась циклом саморемонта. Он сразу оказался в полном, совершенно ясном сознании, под щелчки и жужжание собственных рук, снимающих и проверяющих аугметику ног, и, к своему удивлению, произнес эти слова вслух.
Горящие лестницы в ад. Он встречался с этим термином уже несколько раз, пока продвигался вглубь миров Саббат, в более поэтических депешах и образцах пропаганды, поступающих с фронта, но не знал, что он придуман здесь. Первым его озвучил, судя по всему, офицер Гвардии, глядя на погребальный костер, что был Высоким ульем Ашека-II.
Одна из башен улья содрогнулась и завалилась набок, по кольцу опор пробежала трещина, и часть его рухнула, рассекая обжигающий воздух, словно толстая, медлительная комета. Она упала на конусообразный купол, и оттуда вырвался новый, ревущий поток огня, рванулся, раскрываясь цветком, вверх, и растаял грязно-красным пятном, когда его растерзали сверхгорячие ветра. Этот огненный цветок был настолько высок и широк, что мог бы дважды поглотить шпиль, в котором Тей жил на Пирье. Безумие.
Но безумие завораживающее. Экипаж самолета, который облетел погребальный костер и запечатлел эти образы, весь состоял из добровольцев, закаленных в боях, рожденных не на Ашеке. Но Тей получил записи об экипаже вместе с другими данными и знал, какой эффект это на них произвело. Они вернулись немыми, их движения были заторможены, они переполнились этим переживанием и не знали, как его выпустить из себя. Командир получил порку за оскорбительное поведение, когда его вызвали для отчета, а он стоял перед начальством, не в силах вымолвить ни слова. Один пилот допился до смерти, а кто-то из пикт-операторов — попытался. А одна из навигаторов, не поднимая голос выше шепота, попросила перевести ее на Жернова, на третью ночь своего пребывания там тайком покинула лагерь и пошла пешком по равнинам жар-камня, в одной только рабочей одежде, пока радиация не прикончила ее. Галхолин Тей никому не пожелал бы такой смерти, и все же она, очевидно, пожелала ее себе.
В записи произошел сбой: цвет пикта слегка побледнел, края пламени на миг стали зернистыми. Это дало Тею тот небольшой повод, который был ему нужен, чтобы оторваться от созерцания. «Поворот колеса ведет его дальше», — пробормотал он, пытаясь вернуть себе хладнокровие, и вышел из просмотра. Пожар Высокого улья окружился черной рамкой, стал миниатюрой самого себя и занял свое место в обширной мозаике, развернувшейся перед внутренним зрением Тея. Здесь тысячами висели инфоблоки, расставленные во всевозможных направлениях в фиолетово-черном пространстве личного «собора памяти» Тея, и ждали его приказов.
Блок, показывающий горящий улей, расположился там, где положено, выпустил серебристо-белые шипы и беззвучно подсоединился к соседям. Первое, к чему он прикоснулся, представляло собой результаты орбитального сканирования развалин улья, какими они были сейчас — трехмерные черные каракули, пепельный шепот о том, что когда-то существовало. Сзади и выше, чуть левее, он соединялся с видео, заснятым в последней атаке после приказа сжечь ульи. Тей посмотрел и его, дважды. Удары лэнсов, превратившие ночь в яркий день, волна статики, провожающая выгоревшие пустотные щиты Высокого улья. Короткие полосы света из ракетных установок титанов, такие быстрые, такие невыразительные, пронзили улей точно в нужных местах. А потом внутри разгорелся ужасающий свет — взорвались зажигательные боеголовки, и начался пожар.
Активированное его вниманием скопище блоков начало вращаться и меняться местами, выдавая новую информацию. Один из них предложил тексты коммюнике, поступивших Легио Темпеста от маршала Блэквуда. В них передавалось согласие магистра войны Слайдо на всесожжение, которое вернуло Ашек-II Империуму столь дьявольской ценой. Другой открыл окно с данными о предварительных подсчетах этой цены. Администратум измерил урон, нанесенный десятинному статусу планеты, и стоимость логистических усилий, которые пришлось бы потратить Империуму, чтобы восстановить разрушенное. Третий прицепил к нему хронологическую последовательность депеш, анализ тактических ситуаций и схемы, демонстрирующие путь, которым Наследник покинул Ашек-II и сбежал из системы.
Тей на миг остановил внимание на этом имени. Блоки и цепочки отреагировали, снова поменявшись местами.
Асфодель. Это имя находилось в центре водоворота ссылок, залежей данных и референтных указателей. Ряд желтых рун вел к досье Наследника, собранному Муниторумом — или, по крайней мере, к той части досье, которую они согласились предоставить ордену Машины. Командование Гвардии распорядилось данными щедрее, чем обычно, и Тей добавил к ним то, что было официально раздобыто посредством его приватных техник. Впрочем, он предполагал, что Муниторум много чего не раскрыл об этом человеке. Так, как правило, и случалось.
Эти размышления вызвали новые реакции его глубинного сознания, и вверху, на периферии зрения, появилась мягко светящаяся розовая метка. Позади нее разветвлялись инфопути, которыми он мог бы проследовать от текущего потока мыслей: действующие дипломатические соглашения касательно обмена информацией между Муниторумом и Механикус, данные о взаимных меморандумах, в которых излагались эти соглашения, детали биографий представителей обеих сторон, которые подписали эти меморандумы, дополнительный пласт, обещающий детали о других официальных договоренностях между двумя организациями, истории конфликтов — как словесных, так и вооруженных, или тех и других сразу — в которых нарушались эти договоренности, сравнительная история дипломатических отношений с другими отраслями Адептус Терра, теоретические трактаты о законных основах членства Механикус в Адептус, и все это ветвилось все дальше и дальше, в каком бы направлении он ни захотел бы обратить внимание.
