И снова он увидел, как изображение всего вокруг расслоилось. Темная развалина, в которой он стоял, тускло подсвеченная огнями «Могильного камня», висящего в небе, и красными и синими светящимися глазами его черепов. Поверх нее лежал чертеж, который его системы составили на основе того, что видели — волнистый слой строительных диаграмм, анализа металлургии, пути электричества. А над ним дрожали зернистые изображения из оптики скитариев-коммандо, которые первыми прорвались в брешь, когда чудовищная рука «Унгвис Аргента» оторвала угол шасси. Среди богато украшенных боевых доспехов Тей и кодированных боевых кличей Тей различил пепельно-серые униформы прагарской пехоты и человеческие голоса, взывающие к Императору. Им, похоже, оказывали слабое сопротивление, по крайней мере, в этой бреши. Тей поворачивался на месте, созерцая жестокую рукопашную схватку, которая завершилась за год до того, как он хотя бы увидел свет звезды Ашека. Стремительные параллельные процессы глубоко в подсознании собрали оптические записи в реконструкцию, идущую в реальном времени: фигуры метались и падали вокруг него, а местами исчезали, пропав с камер, отслеживающих движение. Системы компенсации слуха снижали грохот гранат до тихого стука или звона и заглушали крики и рев.

Обороняющиеся почти не издавали звуков, ну или так им казалось. Его файлы не выдавали никаких проклятий или боевых кличей, характерных для пехотинцев Наследника. Он поиграл с настройками звука, чтобы лучше слышать врага, но ничего особо не добился. Хриплые выкрики на южноашекийских диалектах, приказы, призывы держаться до последнего, которые быстро превратились в грубые биологические ругательства, а потом просто в бессловесные вопли, когда скитарии принялись за дело.

Но было еще кое-что. Тей остановил запись битвы и прошел сквозь застывшую сцену. Его светящиеся глаза мерцали на лице из платины и стали, а слуховые процессы напряглись, фильтруя звуки боя.

На головах и на груди у защитников Наследного Короля были пристегнуты ремни, увешанные лазерными батареями, боевыми ножами и богохульными амулетами — изображениями рунического клейма Асфоделя или машинными компонентами, к которым Наследник лично прикасался или благословлял. А на левом плече у каждого был закреплен тяжелый угловатый вокс-динамик.

Тей бродил вокруг призраков, застывших в его реконструкции, и постоял на всех местах, которые в ту долю секунды занимали скитарии, чтобы услышать те же звуки, что слышали они. Потом он убрал слой изображений и остался один на поле битвы. Женщина, которая скалилась в прицел скитария, исчезла, но Тей видел изрешеченное пятно на переборке, которое через миг сделала из нее пушка того скитария. Двое долговязых мужчин со свисающими на глаза седыми волосами, которые пытались отпрыгнуть и спастись от огнеметчика-прагарца, пропали, а на металлической палубе остались следы пламени, что их настигло.

Он убрал все видео, приглушил аналитические потоки, разобрал на части аудио, пока не выделил из него то, что ему было нужно. Звук, который жужжал из вокс-динамиков вражеских солдат. Звук, который он помнил по той ночи партизанского налета.

Стрекот.

Лишь через несколько часов он осознает, что слышал его не только в записи.

Проходы, соединяющие отдельные сегменты (и вставленные, будто в рукава, в переплетающиеся между собой фрагменты брони, дизайн и согласованность которых сами по себе были маленькими чудесами), привели Тея в следующий отсек Короля, даже менее завершенный, чем артиллерийские палубы — огромную пещеру, которую там и сям рассекали серые опорные балки, увитые кабелями. Глаза Тея ничего не различали, кроме кромешной тьмы, в которой время от времени мелькала крошечная далекая искра — один из черепов, что влетал в поле зрения где-то в вышине — но он чувствовал, как пространство вокруг постепенно обретает форму по мере того, как черепа наносили на карту балки и подпорки, настилы, которым только предстояло стать внутренними палубами, и мусор, разбросанный по полу.

Все старое, все покрытое толстым слоем пыли, хрупкое от разложения, хотя воздух был слишком сух для гнили. Никакого нового мусора, никаких отличий от того, что было здесь, когда Король пал. Тей знал, что к Каменным Королям уже посылали бригады демонтажников. Неужели ни одна из присланных сюда бригад даже не начала работу? Не заблокировала механизмы, не перерезала кабели, не отсекла гусеницы? Неужели ашекийские партизаны настолько глубоко проникли в ряды рабочих кладбища?

Он некоторое время постоял в темноте, пока его глубинный разум продолжал разбираться в структуре помещения, а сам он размышлял о разговоре с Адальбректом, о журнале, который вели надзиратели лагеря, о карте, отображающей места смертельных случаев среди демонтажников. В конце концов он пошел дальше, чувствуя, как руническая печать шипит в его разуме, словно известняк в кислоте.

Тей прошел через центральный корпус, не останавливаясь. Бочонок, как всегда, не отставал, а черепа рыскали то выше, то ниже, ощупывая ауспиками механизмы вокруг. Тей чувствовал их восприятие на краю сознания — данные, загружаемые черепами, вливались в его компиляторы. Они отслеживали маршруты оптических кабелей, и в его сознании начали проявляться мерцающие линии. Сверхпроводниковые стойки ощущались полями ауспика как нечто тяжелое и скользкое, а стопки пьезоэлектрических слоев вокруг реакторного ядра царапали его чувства, словно дерюга и песок.

Реактор, похоже, ничем не выделялся. Тей загрузил «Ашек Иллюмината» из военного храма Механикус, который они миновали на орбите, и теперь детально знал, какие дизайны использовали ашекийцы и как они их применяли. Конструкция, которую различили чувства черепов в гнезде палуб над ним, вполне вписывалась в это знание. Разум Тея ощущал легкие толчки то в одном, то в другом месте, где возникала какая-либо измененная черта — модификации, которые Асфодель произвел над машиной, уже создаваемой его захваченными кузнями. Эти необычные черты висели вокруг него, создавая легкое раздражение, будто покосившаяся картина на краю зрения, но ничто в них не вызывало тревогу, и он позволил этой информации просто опуститься в глубинный разум, где над ним работали бы его бета- и гамма-процессы, а сам двинулся дальше.

Переднюю часть носового отсека на всех уровнях отделяла стена, оставалась только одна точка доступа — громадные сквозные врата, поднимающиеся сквозь четыре палубы. Здесь оставалось кое-какое освещение — не все автономные лампы, встроенные в стены вокруг и наверху, были уничтожены во время штурма Короля — и Тей мог различить четыре галереи там, где заканчивались палубы, упираясь в огромную резную стену впереди.

Тей сделал паузу, пытаясь развеселить себя каталогизацией всех ужасно непрактичных минусов такой планировки. Узкий проход, препятствующий эвакуации из носовых помещений. Негерметичный канал, сквозь который могут проникнуть огонь, вредные вещества, захватчики. Брешь в несущей структуре. Тей был уверен, что найдет еще больше проблем, снимая один слой за другим. Но Асфодель строил не просто боевые машины. Он создавал кошмары, шедевры, аватары и храмы во славу собственного извращенного гения. И Наследный Король, которому суждено было стать его личной крепостью и колесницей, был создан им как самая величественная из всех машин.

Вход на нос и мостик Короля поднимался перед Теем на высоту в девять метров — гигантская стрельчатая арка, похожая на единый раздвоенный монолит из адамантизированной стали. Она была проста и безыскусна, и не потому, что не хватило времени — у мастеров Асфоделя его оказалось достаточно, чтобы украсить орнаментом огромную переборку, в которую была встроена дверь, и они его почти завершили. Монолитная арка должна была производить впечатление своей массой, подавляя умы рабов, которых проводили сквозь ее тень, чтобы служить в святая святых самого Наследника.

Створки двери торчали назад под кривым углом. В их центре зиял выжженный шрам, похожий на кратер — там таран скитариев врезался в дверь, вплавил себя в нее, захватил контроль над ее системами посредством собственной ноэтики и открыл магнитные замки. Как только створки распахнулись, таран самоиспепелился, чтобы исключить риск его заражения вражеским кодом. Тей остановился перед дверями и произнес небольшую торжественную молитву в память о самопожертвовании его машинного духа. Тем временем черепа разлетелись по сторонам, считывая фризы со стен.