А потом была самоубийственная миссия с целью пробудить самих Королей, бунты и карательные меры, саботаж, дезертирство, насилие и растущее неподчинение. К тому времени, как «Могильный камень» опустился на землю, работа на кладбище сошла на нет — у верноподданных имперцев был полон рот хлопот с их бывшими подчиненными, которых теперь надо было затоптать и загнать за решетку. Лагерь лежал в руинах, укрепления Адептус законопатили выходы и эвакуировали большую часть персонала, а горстка скитариев, выделенных храмом, теперь круглые сутки охотилась на беглецов по всему кладбищу. Убийства, которые Тей созерцал тем утром, были далеко не первыми, и никто не ожидал, что они станут последними.
Тей решил, что даже если бы он ничего из этого не знал, то о многом бы догадался, увидев лицо Адальбректа. Проповедник был не в лучшей форме при их первой встрече, когда он, шатаясь, вышел из ночи с отстреленным шипом «Колеса свежевания» в плече, но теперь он выглядел хуже.
Адальбрект сидел в своей маленькой комнате в задней части монастыря Миссионарии, в жарком полумраке за закрытыми ставнями. Пол был завален его вещами: беспорядки затронули каждый квадратный метр лагеря, и суматошная обстановка нисколько не способствовала квази-военной дисциплине, которую обычно демонстрировали клирики Миссионарии. Письменный стол проповедника был разбит во время последней волны бунтов, и он писал, положив бумагу на сломанный крупноформатный инфопланшет, который лежал у него на коленях.
Лицо Адальбректа вытянулось и исхудало от утомления и поста, и к тому же отекло от недостатка сна. Он не был стар, но сгорбился над импровизированным письменным столом, словно длинномордая горгулья, скорчившаяся на углу ульевой башни или носу звездолета. Он не потрудился ни встать, ни отдать честь, когда вошел Тей. Проповедник только закрыл глаза на миг, отложил стилус и неуклюже переставил планшет на пол у ног.
(Субпроцесс обычных рутин бодрствующего режима Тея сделал пикт записей Адальбректа в те полсекунды, что они были открыты, повернул его, чтобы можно было рассмотреть написанное, и начал анализировать, связав его для дальнейшего контекста с визуальным логом, записываемым с тех пор, как они прибыли в лагерь. Также он выискивал связи с другими документами, которые Тей увидел, оглядев комнату от входа. Магос не отдавал намеренной команды и не осознавал, что он это делает. Он просто знал, что все это — пикты, записи, анализ, контекст и предположения — появится, как только ему понадобится. А если не понадобится, то будет вечно жить в инфокатушках Бочонка).
Второго сиденья здесь не было. Ничего страшного. У Галхолина Тея не было ни одной органической детали ниже основания шеи. Он заблокировал конечности в стабильной позиции и встал, ожидая, поприветствует ли его Адальбрект.
— Это вы тогда наблюдали за нами, — наконец, сказал евангелист. Голос у него был гладкий, хорошо поставленный, но тихий и невыразительный. — Я видел вас. В ту ночь, когда… — он безучастно махнул рукой, — когда мы поехали на кладбище. Меня ранило.
— Да, — сказал Тей и снова замолчал. Он многое хотел выяснить у этого человека, но вопросы могли подождать. Ему было интересно, что он может узнать, просто наблюдая за тем, как Адальбрект начнет разговор. Или не начнет.
— Мы думали, что они пришли за вами, — наконец, сказал проповедник. — Я думал. Только о вас последнее время и разговаривали. У нас раньше были только младшие шестереночники… — его голос утих, и он уставился на пол между своими стопами. — Простите, магос. Это было невежливо. Здесь были… Мы встречались с членами вашего жречества, которые занимались повседневной работой кладбища, но не видели ни одного из высокого ранга, близкого…
Он поднял взгляд. Тей наблюдал, как священник шарит глазами по его груди, плечам, капюшону, запястьям, краю мантии — по всем местам, где у обычного магоса были бы знаки ранга и положения. Не найдя подсказки, Адальбрект посмотрел ему за спину в поисках свиты. Но позади Тея не было никого, кроме Бочонка.
— …э, к вашему. Вы, можно сказать, занимали наши умы. Мы думали, что вы возьмете руководство на себя. Все измените. Вы же… машинный жрец? Правильно?
— Это идиома из имперского готика, появившаяся вне культа Механикус, — сказал Тей. Справа в его поле зрения вспыхнули ассоциативные нити: диалекты имперского готика, концептуальные и лингвистические анализы разговорного готика, официального, высокого, машинного жаргона во всех его формах, трактаты о лингвистическом/когнитивном/культурном формировании культуры и религии Механикус и их классических имперских аналогах, и многое другое. Они шипели, толкались и пытались пробиться в его первичные мыслепроцессы. Как часто бывало, ему понадобилось сознательное усилие самоконтроля, чтобы не перевести разговор в фоновый процесс и позволить альфа-разуму свободно носиться по бесконечным и чудесным потокам данных.
— «Магос-параллакт» — вот официальное обозначение моей должности, подходящее для вашего использования, — продолжил он. — Это позиция за пределами формальной иерархии нашего жречества. Вам не следует утруждать себя деталями рангов.
Адальбрект кивнул и снова повесил голову. Тей отвлекся на краткий миг, так что ни один наблюдатель — особенно немодифицированный — не заметил бы паузы в разговоре. Но этому человеку, похоже, приходилось напрягаться, даже чтобы просто сфокусироваться на разговоре.
— Но я думаю, что они не были… Были? Я так уже не думаю, — голос Адальбректа как будто медленно поднимался откуда-то изнутри, словно выбеленное мертвое дерево, всплывающее из темной воды. — Мы все еще находим новые доказательства. Они были организованы. Они планировали все это… — снова это странное помахивание рукой.
— Они планировали это задолго до того, как до них дошли слухи о моем прибытии, — сказал Тей, решив, что настало время чуть-чуть подтолкнуть собеседника. К тому же он хотел завершить эту нить разговора. Если бы он оставил ее открытой, это бы раздражало его чувство порядка. — Более того, похоже, что это мое прибытие заставило их действовать быстрее, хотя они еще не завершили приготовления. Операция имела всевозможные недостатки, которые указывают, что этот их лидер…
— Ковинд Шек, так его звали.
— Ковинд Шек, значит, — сказал Тей, который это уже знал, и перед его глазами развернулся пикт мужчины и его досье, — не смог выполнить свою последнюю миссию на том же уровне, на каком проделал остальные свои операции.
Он добился реакции. Лицо Адальбректа исказилось, словно Тей всадил в него клинок.
— Он был довольно способным человеком, не правда ли?
— Вы общались с Ковиндом Шеком. Он имел доверительное положение среди вашей паствы. Как вы оценивали его во время работы с ним?
Это был безжалостный вопрос. Он просил Адальбректа опорочить себя еще чуть больше, объяснить собственными словами, насколько ловко обхитрил и победил его Шек.
Тей неожиданно для себя восхитился тем, что проповедник ответил сразу.
— В то время я счел, что он… серьезный человек. Как все ашекийцы, которых я знал. Замкнутый, тихий, скупой на слова. Все время задумчивый. Вы знаете… — Адальбрект изобразил поджатые, напряженные губы. Это была распространенная привычка у местных, обозначающая, что они оставляют свои мысли при себе.
Тей, чье лицо неспособно было менять выражения, все равно кивнул.
— Он был очень убедителен, — продолжал Адальбрект. — Как бы это для вас ни звучало, я знаю, что я не единственный, кто на это попался. Шек пользовался доверием у всех нас. Он действительно казался тем, кем хотел быть. Обычный ашекийский беженец, который не поддался технокультам Архиврага и хотел очистить свой мир и восстановить его под сенью аквилы.
— Он был старшим членом вашей паствы? Какими религиозными практиками он занимался?
Адальбрект пожал плечами и снова скривился. Видимо, рана в спине еще не совсем зажила.
— У него не было какого-то конкретного религиозного ранга, — сказал он. — Он был наблюдателен. Присутствовал на всех службах, где я проповедовал рабочим. Теперь я думаю, что он тщательно старался соблюсти свое прикрытие. Он знал стандартные вопросы и ответы в церемониях свидетельствования или самоотречения паствы. Он… не отличался заметной набожностью, не устраивал проблем. Он сливался с остальными.
