— Прекрати возиться, — приказала Розторн.

Она лежала на подушках, обмахивая себя веером, чтобы остудиться.

— Одежду легче носить, если забываешь, что она на тебе одета. Ты же не видела, чтобы Браяр ёрзал или что-то подтягивал.

— Я вообще не вижу Браяра, — проворчала Эвви, пытаясь ссутулиться. — Он-то едет верхом.

— Если бы мы носили одежды, подходящие для езды верхом, то я уверена, что нам тоже позволили бы это делать.

Паланкин внезапно наклонился; Эвви свалилась на подушки. Рабы, тащившие носилки с похожим на ящик помещением, начали подниматься. Эвви заползла обратно в сидячее положение, и рискнула выглянуть через шторы наружу.

— Ступени, — сказала она Розторн. — Большие, плоские ступени, как в том старом храме на Море Травы.

Она позволила своей магии стечь вниз, на отполированные поверхности камней под паланкином. Ступени были старыми, тихими и сонными. Она разбудила их, чтобы задать им вопросы.

— Ходящие туда-сюда люди протёрли в них вмятины, но они говорят, что они не против.

Она позволила их древним голосам прокатиться по своим костям.

— Они говорят, что, по словам людей, они — белый мрамор из Си́шан. Они пробыли здесь уже больше сезонов дождей, чем они могут сосчитать, если бы могли считать.

Она откинулась назад, позволив шторам закрыться.

— Они снова засыпают.

Она вздохнула, чувствуя себя лучше. Она осторожно разгладила один из своих рукавов, затем тихо призналась:

— Я бы не возилась так, но я боюсь.

— Я заметила, — тихо сказала Розторн. — Мы — гости, Эвви. Император пообещал Богу-Королю и Первому Посвящённому Докьи, что мы будем в безопасности. Нужно верить в то, что он говорит правду. Мы слышали, как сильно он гордится своими садами. Судя по его письму мне, он считает меня широко известной садовницей. Он хочет похвастаться перед мной. Возможно, он даже захочет, чтобы я немного поработала на некоторыми из его растений.

Эвви прикусила губу. Пока ей не исполнилось четыре года, родители учили её, что император мог делать всё, что пожелает. Когда она жила в своей скальной норе в Чаммуре, старая женщина из Янджинга, Кинлинг, рассказывала ей истории о доме. В них император представлялся стоящим лишь на одну ступень ниже богов. Эвви годами выживала сама по себе благодаря тому, что избегала могущественных людей. Эта поездка к имперскому двору шла вразрез со всеми инстинктами выживания, которые у неё были.

Носильщики их паланкина медленно остановились, но когда Эвви попыталась выбраться наружу, в проёме её шторы показался хмурый евнух. Он покачал ей пальцем, и задёрнул штору.

— Нам жарко, — рассерженно огрызнулась Эвви на чаммурском.

Розторн легонько шлёпнула её по руке:

— Следи за манерами, — предупредила она. — Мы не в Гьонг-ши.

— Мне нечем дышать, — заныла Эвви.

Внезапно кто-то сунул через шторы поднос с двумя пиалами. Розторн нахмурилась, затем взяла одну из них. Эвви взяла другую. Пиала была прохладной на ощупь. Ложки не было, значит из неё надо было пить. Она сделала маленький глоток. Вкус освежал как холодная вода, но имел лёгкий, незнакомый фруктоподобный привкус, прочистивший ей голову. Она начала жадно пить.

— Очень хорошо, — сказала Розторн, когда они вернули свои пиалы на поднос, который терпеливо удерживала чья-то рука.

Поднос и рука скрылись.

— Это кокосовая вода — я показывала тебе кокос на рынке на прошлой неделе. Видишь, Эвви, есть в этом и хорошие стороны.

Эвви уставилась на неё:

— В Янджинге есть голодные призраки, которые съедают людей изнутри и забирают себе их кожу. С тобой именно это произошло? Поэтому ты такая спокойная?

Затем она заметила покрытые красивой резьбой перекрытия вокруг них. Розторн провела рукой по дереву, когда они оказались внутри, и сказала, как именно эта древесина называлась, но Эвви её тогда не слушала. Она слушала сейчас. Рама над плечом Розторн проросла двумя побегами с листочками. У Эвви от стыда сжался живот. Пока она суетилась, Розторн была так напряжена, что древесина паланкина выпустила ростки, чтобы её успокоить, не смотря на покрывавшие её слои лака.

Эвви улыбнулась Розторн:

— Напиток был очень хорошим, — покладисто сказала она.

Розторн подняла брови:

— Это было слишком вежливо. Что с тобой такое? Ты заболела?

— Просто не хотела быть тебе обузой, — объяснила Эвви, когда паланкин снова пришёл в движение.

Розторн мгновенно приложила запястье Эвви ко лбу.

— Нет, жара у тебя нету, — сказала она. — Откуда ты взяла эту мысль про «обузу»?

Паланкин остановился в каком-то тенистом месте. На этот раз евнухи по обе стороны распахнули шторы. Они предложили свои затянутые в шёлк руки, чтобы гостьи императора могли выбраться из роскошного ящика.

Как только они встали снаружи, имперские горничные метнулись к ним, чтобы поправить покрывавшие Эвви слои шёлка, и даже одеяние Розторн. Они попятились, когда Розторн зыркнула на них — или они увидели маленькие ростки, проклюнувшиеся также снаружи паланкина? Эвви не была уверена. Она стояла неподвижно, твёрдо намереваясь в кои-то веки вести себя хорошо и не давать Розторн поводов для беспокойства. Пока женщины приводили в порядок её халаты и волосы, она смотрела в потолок.

Потолок здесь был, потому что их принесли в огромное каменное здание. Стропила были из тёмного дерева, покрытого позолотой, и на них висели огромные бумажные фонари. Эвви была благодарна за то, что фонари не горели. Здесь было довольно прохладно, за исключением время от времени протекавших снаружи потоков тёплого воздуха.

Чей-то настойчивый большой палец оторвал её от мыслей о погоде и стропилах. Одна из служанок толкала её подбородок, в то время как вторая стояла наготове с горшочком красной губной краски.

— Я для этого слишком молодая, — заявила Эвви на тийон.

На самом деле она хотела сказать, что придворные женщины с красными каплями на верхней и нижней губах выглядели глупо, но Розторн это бы не понравилось.

— Уберите от меня эту красную штуку.

— Эвви, — сказала Розторн, её голос сочился предупреждением.

— Я позволила им намазать мне на лицо белое и алое, потому что ты так сказала, — ответила Эвви.

«Если кто-то в пределах слышимости говорит на чаммурском, то сами виноваты, что подслушивали», — пылко подумала она.

— Я теперь похожа на выступающую акробатку. Я не позволю им ещё и дать мне каплю крови.

Служанки в гостевом павильоне сказали им, что именно так назывался нынешний стиль краски для губ.

Они с Розторн обернулись, когда услышали заскрежетавшую по полу цепь.

— Но все леди, преклоняющиеся перед его имперским величеством, имеют каплю крови и лицо лилии, — сказал незнакомец.

Он остановился рядом с вошедшим Браяром, будто для контраста.

Браяр был стройным молодым человеком, благовидным и улыбающимся, в халатах зелёного цвета, персикового и цвета слоновой кости. Он не носил накрахмаленную шапку чёрного шёлка, подобающую наншур или дворянину, оставив свои короткие, блестящие чёрные волосы непокрытыми. У незнакомца тоже были короткие чёрные волосы. Он носил только лишь белое одеяние, похожее на очень свободные штаны со складками, доходившие ему до колен. Его кожа была более тёмного бронзового оттенка, чем у Браяра, под ней бугрились мускулы, и её покрывали шрамы, как у воина. Его запястья и щиколотки были закованы в золотые кандалы, и соединены толстыми золотыми цепями. Кандалы на его запястьях также были прикованы цепью к его ошейнику, тоже золотому.

Он увидел, куда посмотрела Эвви, и немного поднял свои запястья, натянув цепи, шедшие от его горла к рукам и ногам.

— Нет, только мне требуется носить эти штуки, — сказал он, скривившись. — Благодаря им мне труднее сбежать.

Он низко поклонился и сделал приветственный жест сначала Розторн, затем Эвви, затем Браяру, касаясь пальцами своей мощной груди, затем своих губ, и затем своего лба.