Демон указал вилкой в окно. За которым вчерашняя курица, чудом выжившая, но ума не набравшаяся, с полоумными воплями пыталась удрать от охотящегося Ира. Упомянутые крылья пеструшки в панике взбивали воздух, пытаясь поднять раскормленное тело вверх. Но в итоге птица только подпрыгивала над землёй, судорожно перебирая когтистыми лапами.

Пёс подпрыгивал вслед за ней, клацая могучими челюстями с грохотом захлопывающегося сундука. От каждого приземления щеночка пол дома ощутимо вздрагивал. А двор медленно затягивали клубы пыли, словно по нему отряд кавалерии галопом пронёсся.

– А летают они также? – задумчиво поинтересовалась Арха, наблюдая в окно за появляющейся и исчезающей чёрной мохнатой задницей.

Демон критически посмотрел на курицу исподлобья.

– Нет, летают они лучше, – подумал и добавил. – Гораздо лучше. В этом главная проблема. Мы-то не летаем, только планируем. Тяжёлые слишком. И арифеды им противостоять не могут – наоборот, массы не хватает. Хорошо, что этих сволочей не больше, чем хаш-эдов. Встречаются нечасто.

Арха мысленно поблагодарила Мать за то, что у арелимов тоже проблемы с демографией. И искренне пожелала им исчезнуть совсем. Наверное, думать так ведунье не полагалось. Ведь любая жизнь священная. Но как-то жизнь одного отдельно взятого демона казалась священнее, чем всех куриц-переростков скопом.

– Слушай, Данаш, – протянула Арха, толстым слоем размазывая по ломтю хлеба масло, - я вот только одного понять не могу. Мы воюем со светлыми. Знаю, что высокие материи тут не при чем. Но всё же, почему при этом и Тьма, и Свет против Жизни? Не логичнее ли одной из сторон заключить договор и того… А?

– Арха, тебе мало было? – Дан, буравя лекарку взглядом, даже вилку с ножом на стол положил. И пальцы сцепил в замок. – Будь добра, забудь вообще про Жизнь. И не вспоминай никогда.

– Да мне просто интересно, – насупилась ведунья. – Я же не на улице ору, а у тебя спрашиваю. Чего сразу «мало»?

Хаш-эд помолчал, играя желваками. Арха, борясь с горячим желанием нырнуть под стол, сосредоточила всё внимание на кружке со странным чаем. Правда, когда тебя сверлят красными глазенапами, не подавится, умудряясь выглядеть невинно, довольно сложно.

– Давай я попытаюсь объяснить тебе ещё раз. И мы закроем этот разговор раз и навсегда, – тяжело, будто камни ворочая, заговорил, наконец, демон. – И Тьма, и Свет претендуют на то, чтобы быть истиной в последней инстанции. Конкурент может быть только один – враг. Жизнь стать врагом неспособна по определению.

– Понятно, она же их и породила, – вставила Арха.

И всё-таки поперхнулась. Потому что руки Дана сжались в кулаки. Видимо, осведомлённость некоторых ведуний ему не нравилась.

– Именно, – глухо ответил хаш-эд. – Она не третья сторона, а изначалье. То, с чего всё началось. И изменить это гораздо сложнее, чем просто отрицать её существование. Поэтому никакой Жизни нет, не было и не будет. В начале была только Тьма. Или Свет.

– Но даже дети же знают, что есть существа Жизни и… – робко пискнула Арха.

– Даже дети знают, что императрица Хашрана – шлюха. Но никто об этом вслух не говорит! – рявкнул Дан, грохнув кулаком по столу.

С этим утверждением лекарка могла бы поспорить. Личную жизнь и моральный облик матушки хаш-эда народ обсуждал довольно оживлённо. Но в данном случае разумнее было промолчать.

Дан раздражённо провёл языком по зубам, дыша глубоко и размеренно.

– Котёнок, я тебя очень прошу, пойми, пожалуйста. Такое положение вещей рано или поздно изменится, - заговорил он уже спокойнее. – Жизнь – забудут, её детей – истребят. Или они перестанут считаться порождениями твоей Матери. Но пока это не произошло, ересь будут выжигать калёным железом. И к тебе это железо очень близко. Один раз едва не прижгло. Поэтому, пожалуйста, не затрагивай данную тему никогда, нигде и ни с кем. Хорошо?

Ведунья усиленно – аж в шее что-то хрустнуло – закивала. В этот момент Арха могла пообещать всё что угодно. Так допекать демона ей удавалось нечасто.

Но, собственно, во многом она с Даном была согласна. Повторения опыта с обвинениями в ереси девушке хотелось меньше всего. Ради такого и помолчать можно.

***

Больше всего в войне Ирраша раздражало отсутствие дорог. Со всем можно смириться: с вечным холодом и не менее вечной сыростью, какое бы время года ни стояло на дворе. С дрянной едой и неизменной дизентерией. С грязью, невозможностью даже умыться. С необходимость спать в одежде и сапогах. Это тогда, когда поспать всё же удаётся. С недостатком сна тоже можно смириться. А уж такие мелочи, как ранения и Тьма, чей провал - вот тут, слева, только руку протяни, шавера вообще беспокоить не должны. Они и не беспокоили.

А вот дороги, которые вроде бы есть и одновременно их как бы нет, бесили всерьёз. В ярость приводили высохшие до твёрдости камня колдобины. Или, наоборот, моря жидкой грязи, под которыми скрывались всё те же колдобины. Злили подковы, потерянные Мраком не меньше чем в двух днях пути от ближайшей кузницы. Черепашья скорость заставляла нервничать. Какая это во Тьму разведка, когда кучка мужиков тащатся с проворством подыхающих мулов посередине дороги? Уж лучше перекинуться – и чёрной тенью в кусты, никем не виденный, не услышанный, и незамеченный.

Злила, конечно, и общая мировая несправедливость. Остальные-то сейчас в тепле и уюте, архиными харчами отъедались. А шавера, не успел вернуться, опять послали: «Давай, Ир, проверь!..». А что ему? Проверит. Иррашу не отсыпаться, ни отдыхать не надо. Он же от рождения «боевой кот хаш-эдов»…

Но по-настоящему заставляли нервничать демона придорожные трактиры. И объехать их невозможно. Каждая корчма – это шанс переночевать если не в постели, так хоть на сеновале. Умыться тёплой водой, а не в ручье, почистить лошадей. Поужинать горячим. Ну и выпить, конечно.

Но и заезжать в них не стоит. Вместе с мягкой периной ты обязательно получишь клопов. После умывания непременно захочешь постирать рубашку и подштанники, а до утра они, конечно, не высохнут. И придётся дальше вояжировать с мокрой задницей. И почти со стопроцентной гарантией добрый трактирщик тебя траванёт. Не со зла. Просто традиция такая – подавать гостям самую дерьмовую еду, сварганенную исключительно из тухлятины.

Поэтому когда узкая колея, смахивающая гладкостью на морские волны в шторм, начала расширяться, а Шхар, бегущий впереди, на мгновение застыл, втягивая влажным носом воздух, и сиганул в кусты, Ирраш выругался. Подумал немного, выругался ещё раз и сплюнул.

Он и сам, ничуть не хуже кошака, чуял запах печного дыма. А ближайшие поселения часах в пять пути отсюда – одно впереди, другое за их спинами. Значит, это точно трактир. И дело к вечеру движется. Логичный вывод напрашивается сам собой: корчму объехать не удастся.

- Лейтенант, - опасливо окликнул его Вереск, - может, того, на постой, а? Лошадки притомились.

Шавер мрачно глянул на беса. И ничего приятного для себя в нём не обнаружил. Наверное, Вереск сержантом и родился. Прямо вот так и вылез из мамки: с чёрными, как смоль, усищами, перебитым носом и кабаньими глазками убийцы. Надёжный, как скала. Верный помощник командира. Отец солдатам. Заноза в заднице.

Ирраш раздражённо дёрнул ухом. В похрапывании коней и позвякивание сбруи за его спиной слышалось настороженное ожидание. В трактир хотели все, даже лошади. Точнее, все, кроме командира. Демон выругался ещё раз – финальным аккордом. И кивнул.

Его подозрения оказались полностью обоснованными. Хозяин, не пойми какого происхождения, был любезен до приторности. Комнат нашлось всего две, но одна с кроватью – для лорда лейтенанта, а в остальные проворные слуги мигом натащили тюфяков. Выглянувшая из кухни кухарка сверкнула красной распаренной физиономией и, дружелюбно вильнув толстым задом, заявила, что: «Стряпать для таких мужчин одно удовольствие!». Ну, и чтобы совсем уж добить несчастного шавера, прислуживать им взялась сама дочка трактирщика. Девица молодая, а оттого не успевшая поистаскаться, но разбитная и симпатичная.