Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Умен. Значит, не нашли еще Минина. А кого прочат в Пожарские? Брусилова не называют?

— Нет, папаша…

В последнее время Филонова многое сердило. Главное — неустойчивость. Неустойчивость во всем: деньги-керенки неустойчивы; сам премьер неустойчив; в семье тоже неустойка: Глаша, красавица Глаша, приманка будущего ресторана «У Георгия», чуть не совершила глупость, задумав сочетаться гражданским браком с барчонком фон Таксисом. Хорошо, что на пути к этому несообразию оказался один решительный человек — слесарь телефонного завода Петр. Встретил он барона и, взявши за грудки, сказал: «Отстаньте от девушки, барин, увлечете ее и бросите по вашему господскому обычаю. И тогда ох плохо вам будет!»

Глаша, оставив барчонка, влюбилась в этого слесаря. Беда с молодежью! Скорей бы порядок наступил!

— Слушай их внимательно. Слова не пророни. Нам все надо знать, чтобы в ходе не ошибиться, — наставлял Филонов Лукашу.

Вскоре случилось, что Лукаша прибежал в буфет к отцу с важной новостью.

— Играем главную нашу партию, папаша. На большой выигрыш. Кто — кого.

— С господином Рудневым?

— Нет, с самим Михаилом Константиновичем!

— Это кто же такой?

— Не знаете, папаша? — Лукаша был очень доволен. — А ведь этот шахматист еще против царизма играл под таким именем. Важнейший шахматист!

— Масштабная игра, — в некотором недоумении изрек Филонов. Любопытственно…

— Михаил Константинович красными двигает. Сильнейшие фигуры у него зовутся Мастяжарт, Бромлей, Гужон…

— Прибавь завод Михельсона, крепость большевизма! — уточнил Филонов-старший.

— Учитывается. А у полковника Рябцева в распоряжении Алексеевское военное училище, Александровское, Лефортовские кадетские корпуса. Школы прапорщиков.

— Это все слоны, ладьи, кони — фигуры боевые, да к ним нужны пешки!

— Пешки-юнкера!

— Отличные пешечки! Беленькие, чистенькие, толстоморденькие! Филонов-старший заходил кругами, потирая руки. — Постой! — остановился он. — А куда вы денете сто тысяч солдат Московского гарнизона?

— Полковник их обезоружил! Из всех ненадежных полков винтовочки юнкерам, а солдатам одни учебные, негодные к стрельбе оставил.

— Наполеон! — всплеснул руками Филонов. — И что это за Михаил Константинович? Как это он с таким стратегом, полковником Рябцевым, решает сражаться? У него что, две головы на плечах?

— Больше, папаша! — посерьезнел Лукаша. — Михаил Константинович — это конспиративная кличка Московского комитета партии большевиков.

Филонов присвистнул:

— Не знал… Вот не знал!.. Ну ты молодец! Здорово вокруг полковника образовываешься. Если он эту партию выиграет, ты в его коляске далеко уедешь. Ну а если не того… на повороте можно спрыгнуть!

Старый лакей усмехнулся, вспомнив, как он вовремя «спрыгнул» из царского поезда.

— Жалко, допустили мы с тобой одну неловкость. Ну с разведкой оружия у михельсоновцев. Упустили такой случай отличиться! — сказал отец Лукаше на прощание.

В ГОСТЯХ У ДВИНЦЕВ

Как-то полковник Рябцев вдруг вызвал к себе Филонова-старшего для разговора наедине. И спросил в упор:

— Скажите, господин Филонов, как живут, что думают известные вам михельсоновцы?

Филонов потупился.

— Точно сказать не могу. Обучаются военному делу. Все больше сдружаются с солдатами. Взяли под свою опеку выпущенных из тюрьмы двинцев.

— Так вот, узнать и доложить настроение этих самых двинцев и рабочих, — сказал полковник и повернулся спиной.

Разведать настроение солдат и рабочих Филонов послал младшего сына.

— Поди, Филя, сбегай в Озерковский госпиталь, куда Андрюшка Павлов каждый день бегает солдатские байки слушать. Там эти самые двинцы отлеживаются. Бойкий народ! Такого наслушаешься… Гостинчика вот понеси им к чаю. Скажи, от папеньки, от маменьки, — он дал кулечек дешевых конфет.

Филька рад стараться. В тот же день с Андрейкой и Стешей побежал к двинцам.

Полюбили Андрейка и Стеша двинцев. Что за люди такие! Всех смертей не испугались! А сами ну самый мирный народ. Простые, веселые. Шутят, с ребятами забавляются. А Сапунов дядя Женя прямо волшебник какой-то. Его навещать в госпитале некому, родня живет далеко от Москвы, а он вдруг говорит ребятам:

— Ко мне сегодня сестрички придут.

— Дядя Женя, они же далеко живут?

— Увидеть захотят — на крыльях прилетят, — ответил тот загадочно.

— Шутите вы все! — не верит Стеша.

— Подождите немножко, постучат в окошко, — улыбнулся Сапунов.

И верно! Через какое-то время — тук-тук-тук раздалось в окно у его койки. Смотрят ребята, а это две нарядные птички-синички клювами стучат.

— Вот и мои сестрички! Здрасте-пожалте! Как ваш брат солдат живет? Преотлично живет, семечки грызет! — И дядя Женя Сапунов осторожно высыпает в приоткрытую форточку горсть семечек.

— Дядя Женя, как вы это сумели их приручить? Научите нас!

— Очень просто. Здесь все учение — терпение. Чтобы птичку или зверушку приручить, надо к ней в доверие войти.

Если любимцем ребят был Сапунов, то для самих двинцев самым желанным гостем был дедушка Кучков. Они собирались около него, как дети вокруг сказочника. И что он только им не рассказывал! И про хитрых попов и монахов, и про известных московских дур и дураков, и о немыслимых причудах купцов. Даже про некоторые московские дома рассказывал истории.

Мог он рассказать и про знаменитую воровку Соньку Золотую Ручку, и про разбойника Ваньку Каина. Но все свои рассказы он всегда завершал воспоминанием, как в 1905 году он дрался на московских баррикадах с царским войском.

— Победили бы мы их, кабы у них пушек не было. Пушками-то они нас и погромили.

— И глаз тебе подбили из пушки? — шутливо спрашивал всякий раз кто-нибудь.

— Нет. Я уже тогда на глаз этот крив был.

— Да как же ты стрелял-то с одним глазом, дедушка?

— А с одним еще способней, щуриться не надо. Стрельнешь не моргнешь, значит, не промажешь!

Шутки шутками, а не кто, как именно дедушка Кучков добился, чтобы двинцам, кроме хлебного пайка, добавляли еще к чаю по калачу или по французской булке. Это были как бы подарки рабочих-пекарей солдатам, пострадавшим за народную правду.

После тюремных голодовок двинцы отъедались, радуясь каждому сухарю, не то что булочке. Да и чайку двинцы любили попить. Так что конфеты Фильки очень пригодились. Угощались артельно. Солдаты, рабочие, мальчишки — все за один стол садились.

Филька, как и Андрейка, быстро в госпитале своим стал и, причмокивая с блюдечка чай, солдатские байки про войну слушал.

Запомнился ребятам рассказ отца Стеши Василия Боронина о том, как его расстреливал лучший друг, которого он от смерти спас — в рукопашной на себя удар германского штыка принял.

Был это ротный командир, храбрейший офицер из дворянского рода Морозовых. За спасение командира Василию Георгиевский крест дали. А выписался из госпиталя — побывку на родину. Матушка офицера в свое имение на поправку его приглашала. Как же! Наследника знатного рода спас. Побывал бы у нее солдат, да некогда: война идет. Офицер Морозов его к себе приблизил, всюду вместе: и в разведке и в бою. Как побратимы! Вдруг революция. Когда царя свергли, Василий и говорит: «Зачем нам теперь воевать, ваше благородие? Мы, солдаты, штыки в землю — и по домам!»

Офицер Морозов вспылил: «Болван! Не твое дело политика!»

И пошла между ними рознь. Василий за большевиков держит, офицер — за Корнилова. И так они разделились, что попал солдат под полевой суд, и присудили его за агитацию против войны к смерти. Чьей роты солдат, та и расстреливает. Вывели его в овраг, поставили у обрыва, нацелились в него свои товарищи. «Пли!» — скомандовал офицер Морозов. Залп раздался, а он стоит. Еще залп — опять жив. Себе не верит. «Неужели пули меня не берут?» — думает. А оказалось, это солдаты вверх палили. Позеленел офицер, но пальбу отменил. Взял под руку Василия и повел в штаб. Идут лесом. Вынимает офицер наган и говорит: «Должен я по законам чести сам теперь застрелиться или привести в исполнение приговор над тобой».

27
{"b":"570680","o":1}