— Неудавшийся большевистский переворот в Петрограде!

— Беспорядки подавлены! Ленин бежал!

— Ленин — германский шпион!

— Ленин уплыл к Вильгельму на подводной лодке!

— Слышали? Очередная клевета буржуев про Ленина! — сказал Саша.

Купцы, чиновники, лавочники, офицеры, юнкера, гимназисты, нарядные дамы и барышни высыпали на улицы, словно в праздник, заполнили тротуары. Они придирались к рабочим, солдатам, не желавшим уступать им дорогу. В центре города, на Тверской, на Петровке, плохо одетый не показывайся. Забьют тростями, зонтиками как большевика или сочувствующего.

Союзные ребята, одевшись почище, пошли в центр спасать своих из лап расходившихся буржуев. И Андрейка пошел, но какое там! Гимназисты устроили целую облаву на рабочих подростков. И те, изрядно потрепанные, вернулись в свое родное Замоскворечье.

К ночи поуспокоилась буржуазная Москва. Купцы, чиновники, торговцы, фабриканты, их чада и домочадцы в офицерских, кадетских, гимназических шинелях разошлись по домам, утолив свою ненависть кулаками и тросточками. А рабочая Москва забурлила, не хотела смириться перед буржуйской.

«Послать приветствие товарищу Ленину!»

«Не выдавать вождя революции на офицерскую расправу!»

«Выйти на демонстрацию в защиту большевиков!» — требовали на митингах рабочие.

Тех, кто призывал к осторожности, предлагая повременить, стаскивали с трибун. Во всех цехах завода Михельсона вынесли решение идти на демонстрацию.

К михельсоновцам пришли делегаты от 55-го полка. Солдаты решили поддержать рабочих и выйти всем полком на демонстрацию с оружием.

Со всех заводов и фабрик в Московский комитет большевиков поступали боевые резолюции. И решение о проведении демонстрации было принято.

…Демонстрация рабочих и солдат в защиту большевиков была такой грозной и многочисленной, что московские власти не посмели ей препятствовать. Большевистские лозунги были пронесены по Москве под вой «чистой публики».

— А все-таки мы сильнее буржуев! — ликовал Андрейка, помогая свертывать вернувшимся на завод демонстрантам плакаты: «Долой войну!», «За мир и хлеб!», «Долой министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!». Пригодятся! — говорил он по-хозяйски.

— Пригодятся, — согласился Уралов. — Мы своих лозунгов не меняем.

Тихо было и на заводе. Ни митингов, ни собраний. Затишье было томительное, как перед грозой…

— А где же все-таки Ленин, дядя Андрей? — спросил однажды Андрейка Уралова.

— Где был, там его нет. Где ищут — не найдут.

— Это хорошо. А что же мы будем делать без Ленина?

— Вооружаться! Мирное развитие революции кончилось. Буржуи объявили нам войну. Оружием будем решать, кто кого.

— Правильно, дядя Андрей!

— Это не я так говорю. Это Ленин.

— Ленин? Как же так? Для буржуев его нет, а с рабочими он разговаривает?

— А вот так! — хитро подмигнул Уралов.

«Наверное, в Москве где-нибудь скрывается, — подумал Андрейка. Живет себе среди рабочих. Сам похож на рабочего — поди узнай его. Правильно, что Люся с Алешей никому портрет Ленина не показывали. Ленин похож на моего папаню. А таких слесарей, токарей, кузнецов в Москве много. Среди них никаким сыщикам Ленина не отыскать!»

Что Ленин скрывается в Москве, так думал не один Андрейка. Сиделец Васька Сизов был в этом уверен.

— Эх, кабы не мои ноженьки-безноженьки, я бы Ленина враз отыскал и назначенный за него куш вот ей-богу бы взял! — говорил он, отпуская семечки для торговли в розницу солдатам, инвалидам, старикам и старушкам. — Мои были бы сто тысяч! Опять же насчет личности заминка. Всех деятелей в лицо знаю — Гучкова, Милюкова, Родзянко, Рузского, Корнилова, Брусилова, а портретов Ленина ни в одной газете не видал, — сокрушался Васька.

На заводе Михельсона объявили запись в Красную гвардию. Она создавалась для защиты завоеваний революции.

Союз молодежи вступил в рабочую гвардию целиком. Андрейка, конечно, такое событие не прозевал. Раньше всех явился на первое построение отряда во дворе завода и занял самое видное место. Стоит красуется первым, а от него тянется шеренга красногвардейцев, если считать слева направо. Заводские подростки, не принятые в союз по малолетству, смотрят на Андрейку с завистью. Старые рабочие пошучивают: «Мал золотник, да дорог».

Инструкторы по обучению военному делу все свои — знакомые. Главный инструктор Кржеминский суров, подтянут, недаром ему дали прозвище «пан». А для Андрейки он Стасиков дядя, почти родня. Не раз в столовке «пан» его вместе со своим племянником чаем с булками угощал и даже пирожками: «Кушайте, дети, подкрепляйтесь!»

И вот этот свой человек все дело испортил. Увидев Андрейку, нахмурился, спросил:

— Почему дети в строю?

— Это не дети, — ответил Уралов. — Это из Союза юных пролетариев «Третий Интернационал».

— Сколько тебе лет? Четырнадцать? А в Красную гвардию принимают с шестнадцати… Сожалею. Но, увы, милый мальчик, выйди из строя. Подрастешь, примем!

Подчинившись команде, Андрейка очутился в рядах глазеющих на строй мальчишек.

— Арбуз-карапуз! Арбуз-карапуз! Ловко подкатился, да не пригодился! задразнили завистники.

Стыдно Андрейке было людям в глаза смотреть. Единственно, с кем поделился он своей обидой, это с Филькой. У того тоже горе: уволили с должности грума барышни Сакс-Воротынские. Коней своих из Москвы в деревню отправили на подножный корм, ну а Фильку вон. И теперь он приставлен к тетке. И отец приказал всячески старушку ублажать. Может, при жизни еще наградит. И Филька ублажает: ловит для нее голавлей в Москве-реке. Она их любит, жареных. Крупные голавли попадаются тому, кто на донную закидывает. А у него свинцовых грузил не было. Хорошо, Андрейка подсказал, где взять.

На железнодорожных путях сортировочной станции много свинцовых пломб валяется, которыми вагоны запечатывают. Но оказалось, все пломбы другими рыболовами подобраны. И тогда Андрейка с Филькой решили сорвать пломбы, висящие на дверях вагонов. Андрейка подставлял плечи, Филька залезал на них, больно царапая рваными подошвами, и ловко срезал пломбу. Увлеченные этим занятием, ребята прозевали подходящую охрану.

— Стой, мошенники! Лови! Держи! — закричала охрана.

Филька сорвался с плеч и исчез с ловкостью шкодливого кота, а Андрейку сгреб сердитый бородатый солдат.

— Кто тебя подослал секретные грузы проверять? Вот сейчас доставим к начальству, он вызнает, кто к нам подбирается! — говорил солдат, крепко держа Андрейку за шиворот.

Второй солдат оттянул дверь, чтобы посмотреть, цело ли имущество, и довольно крякнул, когда убедился, что имущество цело: в вагоне лежали винтовки. Успокоился солдат, державший Андрейку. Андрейка вырвался и был таков. Со всего разбегу сиганул в груды каменного угля, наваленного по откосу. И съехал вниз, подняв черное облако, чем очень насмешил солдат.

— Это рыбачки! — сказал один солдат другому. — Пломбочки для грузильцев промышляют… Детство! — И для успокоения стал закручивать самокрутку.

Груз они охраняли весьма важный — оружие варшавского жандармского корпуса, эвакуированное из Польши. Покурив, охрана приделала на место пломбы, долго слюнявя и свивая порезанные веревочки, чтобы начальство не придралось.

Фильке Андрейка ничего не сказал о своем открытии. Поделился Андрейка своей тайной только с Ураловым. Правда, вначале спросил: «Если я со своей винтовкой… примут меня в красногвардейцы?»

— Со своей винтовкой и малец — удалец, — сказал Уралов, очень огорчившийся, что отряду красногвардейцев приходится за нехваткой настоящих заниматься с деревянными ружьями.

Андрейка принялся убеждать Уралова, что взять оружие легче легкого. Охрана — старые солдаты, лопухи бородатые… Напасть, связать и…

— Так, так, так! — покручивая усы, поддакивал ему Уралов. — В вагонах полно оружия, охраняется плохо… Значит, можно его украсть?

— Чур, вместе! Одну винтовку мне, остальные вам. Идет?