Разрядившись, Пенхаллоу перешел к хозяйственным темам, подробно обсуждая с сыновьями, что делается на конюшнях, фермах и вообще по всей округе. Клэй, как и мать, не принимавший участие в оживленной беседе, сидел, стиснув зубы и мучительно прикидывая, какое из зол предпочесть – сидеть целый вечер, выслушивая подобные разговоры, или ретироваться, рискуя навлечь на себя гнев отца. Когда Рубен и Джимми принесли напитки, ему пришлось разливать их вместе с близнецами. Поднося Вивьен стакан виски с содовой, он вполголоса заметил, что выносить все это выше его сил.

Она пожала плечами:

– А куда ты денешься? Станешь сидеть здесь как миленький!

Вспыхнув, Клэй ответил чуть громче, чем было нужно:

– Нет, не стану. Я уже не ребенок, и чем раньше здесь это поймут, тем лучше для них!

Услышав его слова, Конрад воскликнул:

– Вы только послушайте, что говорит наш малыш Клэй! Оказывается, он уже не ребенок! Вот что значит университетское образование! Чему же тебя научили в Кембридже? Нам-то не удалось научить тебя ничему путному – даже скакать через барьер!

– Или не втыкаться в забор, – сухо добавил Рэймонд. – Если ты намерен здесь жить, тебе следует научиться ездить верхом.

Клэй не посмел заявить, что не собирается тут жить, хотя с каждой минутой, проведенной в семье, его решимость покинуть это место возрастала. Однако он проявил так мало интереса к вопросу о том, на каких лошадях будет ездить в наступающем сезоне, что даже Юджин меланхолично отметил, что в юноше нет ничего от настоящего Пенхаллоу. К счастью, глава семьи был слишком поглощен беседой с Бартом о жеребенке Демоне, и это замечание прошло незамеченным. Поскольку в обсуждение Демона обычно включалось все семейство, Клэю удалось ускользнуть незамеченным. Вскоре за ним последовала и мать, и они вместе поднялись в ее спальню, где Клэй стал высказывать обиды, меряя шагами комнату и хватая все, что попадалось под руку. Вследствие этого внимание Фейт в какой-то степени раздвоилось: пытаясь слушать то, что говорил сын, она была вынуждена несколько раз перебить его, умоляя не крутить крышку пудреницы, быть осторожнее со стулом, поскольку у него сломана ножка, и не размахивать шнуром от жалюзи, а то у нее от мелькания кружится голова.

– Мне кажется, ты не отдаешь себе отчета, насколько все это гнусно, – мрачно произнес Клэй.

– Как ты можешь так говорить? – упрекнула Фейт.

– Ты, вероятно, к этому привыкла. И просто не замечаешь, как здесь мерзко! Но я-то уже отвык. И после жизни среди культурных людей, в цивилизованном окружении, вернуться в этот вертеп! Я просто не смогу все это вынести, даже не надейся. Просто перережу себе горло. Иного мне не остается!

Этот вопль души лишь укрепил Фейт во мнении, что сын совершенно непригоден к физическому труду или конторской рутине.

– А что мы можем сделать? Я пыталась убедить твоего отца, но ты же его знаешь. Были бы у тебя получше оценки, тогда еще можно было на что-то надеяться…

– Всякий, кто думает, что учеба в университете сводится к зубрежке и сдаче экзаменов, ничего не смыслит в этом деле, – высокомерно заявил Клэй. – Кстати, я не слышал, чтобы Юджин так уж блистал в Оксфорде, да и Обри тоже.

– Да-да, конечно, – поспешно согласилась Фейт. – Это-то и обидно! Ты был тогда слишком мал и не знаешь, но Юджин стоил твоему отцу огромных денег, да к тому же попал в историю, которую любой отец… Впрочем, это его дело. Самое ужасное, что твой отец не возражал бы, если бы ты скомпрометировал себя в Кембридже, путался с непотребными девицами и был отчислен за какие-нибудь бесчинства!

Клэй с изумлением посмотрел на нее.

– Да он сумасшедший! – воскликнул он.

Фейт покачала головой и тихо сказала, словно опасаясь, что ее могут подслушать:

– Последнее время он какой-то странный. Не то чтобы совсем сумасшедший, но очень уж эксцентричный. Более того, совершает чудовищные поступки, стал больше выпивать. Я очень за него беспокоюсь.

Клэй и сам не любил отца, но был бы шокирован, если бы мать призналась ему в том же.

– Выглядит он как всегда. Я не заметил ничего особенного.

– Доктор Лифтон говорит, что так он долго не протянет. Ты не представляешь, как неправильно отец питается, пьет сверх меры и носится по округе.

– Его нутро давно уже проспиртовалось, – усмехнулся Клэй.

– Да, но есть же какой-то предел! Я не хочу сказать, что он напивается до потери сознания, однако алкоголь делает его безрассудным. Ты же видел, сколько виски налил ему в стакан Кон. И ведь он пьет не только при нас. От Лавди я знаю, что Марта ставит ему на ночь графин с виски рядом с кроватью. Одни счета из винной лавки чего стоят!

– Разве ты не можешь остановить его?

– Нет. Он и слушать не желает. Рубен старается налить в графин поменьше, но это не спасает дело. Твой отец привык все делать по-своему, и никто ему не указ.

– Мне наплевать, сколько он пьет, – заявил Клэй, задрав подбородок. – Но в свои дела я вмешиваться ему не позволю. Черта с два он засунет меня в эту контору ради собственного удовольствия!

– Ах, дорогой, у меня просто сердце разрывается, но что ты можешь сделать?

– А почему бы нам не добиться, чтобы отец предоставил мне содержание и отпустил на все четыре стороны? Он же разрешает Обри жить в свое удовольствие!

– Да, но он сказал, что положит этому конец, – вздохнула Фейт. – У него какая-то мания – собрать всех вас под одной крышей. Не знаю, право, зачем ему это понадобилось, ведь с тобой он никогда не ладил. Даже на своего любимчика Барта вчера вечером набросился.

– Не следовало мечтать, что я сам смогу выбрать себе профессию, – обреченно проговорил Клэй.

– Если бы я только могла тебе помочь!

Послышался осторожный стук в дверь, и в комнату вошла Лавди с горячей грелкой, без которой Фейт не ложилась в кровать ни зимой, ни летом. Ласково улыбнувшись хозяйке, она засунула грелку под одеяло и стрельнула глазами на Клэя. Юноша, который в свой прошлый приезд ее просто не заметил, сейчас был поражен ее привлекательностью и, как истинный Пенхаллоу, смерил девушку взглядом с ног до головы. В присутствии матери он не посмел делать авансы, но на следующее утро, встретив Лавди в коридоре, неуклюже обнял ее за талию и прошептал:

– Окажи же теплый прием гостю, Лавди.

Ее снисходительная улыбка лишь раззадорила Клэя. Как же он раньше не замечал, какая она красотка?

– Как вы выросли, мистер Клэй! – с притворной скромностью сказала Лавди. – Отпустите же меня, дорогой мой!

– Поцелуй меня, Лавди! – попросил Клэй, крепче прижимая ее к себе.

Она покачала головой:

– Не держите меня, мне нужно идти. Вы теперь слишком большой для таких игр, мистер Клэй!

Он покраснел, уловив в голосе Лавди насмешку, и попытался ее удержать, но открылась дверь из комнаты Юджина, и горничная, вырвавшись, грациозно побежала вниз по лестнице.

По лицу Юджина было заметно, что от него ничего не укрылось.

– Наш щенок вырос в кобеля, не так ли, Клэй? – лениво произнес он. – Не сочти за нравоучение, но позволь дать тебе совет, который убережет от будущих неприятностей.

– Перестань! О чем вообще речь?

– Удивляюсь, откуда у тебя подобная изворотливость? Держись подальше от Лавди, братец. Это добыча Барта.

– Господи, да я просто шутил!

– Охотно верю. Но вот про Барта этого не скажешь, дурачок.

– У него с ней все всерьез?

– Попробуй сунуться в его владения и сам увидишь.

Клэй был ошеломлен услышанным, но, увидев Ублюдка Джимми, поднимавшегося по лестнице с охапкой ботинок, поспешно прекратил дальнейшие расспросы. Но Джимми, обладавший на редкость острым слухом, услышал каждое слово. Это лишь укрепило его подозрения и дало лишний козырь в игре против Барта. Однако на лице у него ничего не отразилось, и он спокойно встретился взглядом с прищурившимся Юджином. Клэй быстро удалился, насвистывая, а Юджин чуть задержался и произнес:

– Джимми, у тебя просто потрясающая способность появляться именно там, где тебя меньше всего ждут.