- Пусть за голову твою будет принесена в жертву нана твоя! Как солнечные лучи сияют на груди наших гор, так тебе идет твой панцырь! Весенняя роса так же сверкает на молодой травке, как сверкает твой меч в руке твоей.

- Если это так, нана, то сделай мне в дорогу вкусной и легкой для ноши еды. И еще я спрошу у тебя: был у нас предок - Уоном звали его. Не осталось ли от него старой лошади или хотя бы старой уздечки? Если осталось, - укажи, где мне найти это?

Приготовила Шатана еды в дорогу Батрадзу и потом сказала ему:

- В старом доме нашем на вешалке висят седло и уздечка Уона. Возьми их и пойди в дремучий лес. Один белый конь остался от Уона. Днем скрыт он в горной теснине, а на ночь выходит пастись на лесную поляну. Много лет пасется он там и тропинку протоптал между горой и поляной. Если хватит у тебя доблести, попадет этот конь в твои руки. Ну, а если нет, значит, тебе это не суждено.

Батрадз взял седло и уздечку Уона, пошел в дремучий лес, нашел узкую тропинку между горой и поляной. Ветвистое дерево стояло возле этой тропинки, залез Батрадз на раскидистые ветки, нависшие над самой тропинкой, и когда поздно ночью вышел из горной теснины на тропинку белый конь, прыгнул на него сверху Батрадз. Понес его конь по поляне, но Батрадз схватил его за горло, стиснул и вынудил коня открыть рот. Вдвинул Батрадз ему в рот удила, надел он на него уздечку и ловко положил на него седло. На дыбы взвился гордый конь и вскинулся выше деревьев, под самые облака. Но три раза ударил его Батрадз с такой силой, что кровавые куски кожи, которых хватило бы на две пары арчи, отскочили от боков коня. А затем натянул он поводья и направил коня туда, куда захотел. Скакал он, и длинное становилось коротким под копытами его. Долго ли, коротко ли скакали они, но вдруг конь обратился к Батрадзу:

- Хотел бы я знать, куда мы едем сейчас?

И ответил ему Батрадз:

- Семиглавый уаиг Кандзаргас за горы унес одного из предков наших. Вот и еду я его теперь искать.

- Нет, не удастся это тебе, - сказал конь. - Немало твой отец потрудился, чтобы добраться до этого чудовища, но ничего у него не вышло. Да и как добраться до него! Две горы преграждают путь. Эти горы с яростью, как два драчливых барана, все время сталкиваются друг с другом и тут же снова расходятся. И вот, если в тот краткий миг, когда они разбегутся, нанесешь ты мне три удара, подобных тем, которые нанес, когда укрощал меня, и когда с твоих ладоней слезет столько кожи, сколько хватит на подошвы пары арчи, то тут или мы проскочим, или погибнем. Отец твой не смог достаточно крепко ударить меня, и горы защемили мне хвост. Так не попали мы по ту сторону гор. Вот с тех пор и хожу я куцый.

 

Так, беседуя, достигли они тех гор, что подобно баранам то сталкиваются, то разбегаются вновь. Натянул тут поводья Батрадз и в миг, когда горы начали расступаться, таких нанес три удара коню, что куски кожи, из которых можно сделать пару арчи, отлетели с боков коня, а с ладоней Батрадза слезло столько кожи, что из нее можно было бы сделать подошвы для этих арчи. Грохот его плети прогремел, как гром, эхо повторило его в горах, и этот многократный гром оглушил обе горы - застыли они на мгновенье. И в это мгновенье рванулся конь и вынес Батрадза по ту сторону гор. Здесь склоны гор не были круты, поросшие пышной травой необозримые пастбища расположены были на них. Взглянешь в одну сторону - там медленно, мерно, точно в едином движении, пасутся табуны лошадей и стада коров; взглянешь в другую сторону - и пастбища кажутся черными, столько там черных овец. И один только древний старик пасет эти стада. Подъехал к нему Батрадз и сказал:

- Пусть принесет тебе счастье этот день, отец мой!

- Счастливо жить тебе, солнце мое, - ответил старик. - Откуда ты? Сколько я здесь нахожусь, ни прохожего, ни проезжего, ни даже по небу летящего не видел я. Никого не пропускает в свою страну семиглавый уаиг, наш хозяин. Так что же ты за диво такое? Зачем ты приехал, что тебе нужно здесь? - так спрашивал старик Батрадза, а сам все ходил вокруг коня, и слезы градом катились по его сморщенным щекам и падали на землю.

- Почему ты плачешь, отец? - спросил его Батрадз. - Неужели так грустно тебе видеть меня?

- Нет, не грустно мне видеть тебя. Но когда попал я в руки этого проклятого богом чудовища, то разлучился я с конем, который очень похож был на твоего коня. Да что вспоминать о нем! Наверное, его уже давно съели волки. Вот что вспомнилось мне и отчего лью я слезы.

- Так не лей же, отец, слез своих, - своего коня видишь ты перед собой. А сам я сын нарта Хамыца - Батрадз, и ты больше никого не бойся.

- Слезь-ка с коня, - сказал старик. - Когда ощупаю я тебя пальцами своими и проверю строй твоего тела, только тогда поверю я, что ты сын нарта Хамыца.

Слез Батрадз с коня и подошел к старику. Несколько раз по всему телу Батрадза пробежали пальцы старика, и он сказал:

- Наш ты, конечно. Весь строй тела твоего такой же, как у нашего рода. Но зачем ты приехал сюда? Разве мало того, что я погибаю здесь? Так зачем еще и тебе погибать? - печально сказал старик.

- Не печалься, отец. Никогда нет прока от печали. Укажи лучше, где жилище уаига.

- Видишь там на вершине горы черную пещеру? - показал Уон. - Вход в нее загорожен скалой, и нет человека, у которого хватило бы сил сдвинуть с места ту скалу.

Мгновенно взобрался Батрадз на гору, один раз толкнул он плечом скалу, закрывающую вход в пещеру и отодвинул ее. Вошел он внутрь пещеры и увидел, что спит семиглавый уаиг и храп его эхом отдается под сводами пещеры. Жар извергают все семь его пастей; до высокого свода пещеры подымается этот жар и черной золой сыпится вниз. И над семью спящими мордами уаига сидит печальная девушка, дочь Солнца - Хорческа, и солнце сияет на груди ее, а в ногах уаига сидит дочь Луны - Мысырхан, и луна светит на ее груди. Медленно машут они огромными листьями лопуха, чтобы мухи не тревожили сон уаига. Перед каждой девушкой - фынг, и гнутся к земле эти фынги, так много наставлено на них обильных яств. Но даже не смотрят девушки на эти яства. Не переставая, плачут они, прозрачной водой катятся их слезы и, коснувшись земли, алмазными бусами рассыпаются по пещере.

- Добрый вам день, девушки, - сказал сын Хамыца Батрадз. - О чем вы плачете?

Встали перед ним девушки и ответили ему:

- Да будешь ты счастлив, сын Хамыца, булатный Батрадз. Пусть бы одни мы погибли здесь, зачем же твои ноги принесли тебя сюда на погибель? А плачем мы потому, что проснется сейчас наш владыка и высосет из нас всю нашу кровь. Пять месяцев подкармливает он нас всеми этими обильными яствами, которые видишь на наших фынгах. А в конце каждого пятого месяца он острые шила вонзает нам в пятки и высасывает кровь из нас. Потом спит он, а проснувшись, снова сосет нашу кровь. И мы плачем, потому что сейчас он проснется.

Тут не стал больше сдерживать себя Батрадз, выхватил он свой меч и только подумал: «Вот рубану я сейчас это чудовище», как девушки сказали ему:

- Подожди, не торопись, не суждена ему смерть от чужого меча. Ты лишь разбудишь его, и он проглотит тебя.

- От чего же суждено ему умереть? - спросил Батрадз.

- Зайди за эту дверь, - там увидишь ты огромный сундук. Чудесный меч лежит в этом сундуке. Только от него может умереть уаиг. Не суждена ему смерть ни от чужого меча, ни от чужой стрелы. Но не открыть тебе этого сундука. Сотни пар быков нужно, чтобы открыть его крышку.

Но тут подбежал Батрадз к сундуку и сказал ему несколько слов на хатиагском языке, и сама поднялась крышка его. Выхватил оттуда Батрадз меч уаига, замахнулся с плеча, и одна за другой покатились во все стороны шесть голов чудовища, обливая кровью стены пещеры. А седьмую голову не отрубил Батрадз, поднялась голова и, покачиваясь, сказала: