— Иванка, мой милый Иванка! Как я рада тебя видеть! — лепетала радостно Марго.

Иванка в свою очередь приблизился к девочке и крепко пожал ей руку.

— Я рад тебя видеть здоровой, Маргаритушка, — произнес не без волнения мальчик.

— Отчего ты так долго не приходил? — с укором взглянула на него Марго.

— Я был в больнице. Простудился и заболел, — пояснил мальчик. — И Яшка был нездоров тоже, его взял к себе больничный доктор, держал его до моего выздоровления. А теперь мы снова здоровы оба.

— Ты будешь теперь часто приходить ко мне, Иванка? — спросила Марго, заглядывая в глаза своего друга.

— Если позволит твоя хозяйка, то каждый праздник.

— Ну, смотри же приходи завтра, как раз праздник будет.

— Непременно приду.

Друзья снова пожали друг другу руку, не замечая насмешливых улыбок мастериц и Гени. Потом Марго поцеловала не перестававшую забавно гримасничать мордочку Яшки, и они расстались.

— Нечего сказать, хорош паренек! — заговорили в мастерской после ухода Иванки.

— Неужели же все французы такие?

— Да это не француз, а болгарин.

— А как же он нашей француженке доводится братом?

— Все нищие — братья между собой.

— Марго, а Марго! С каких это пор ты, француженка, с болгарином побраталась?

— Расскажи, душенька, да позабавнее. Мы сказки да бредни страсть как слушать любим.

Поток насмешек так и лился на голову Марго. Мастерицы забыли, верно, как смешил и забавлял их болгарин с его обезьяной, и теперь всячески, по уходу Иванки, издевались над ним.

Марго страдала за себя и своего друга. Напрасно добрая Маша, наклонившись к уху подружки, убеждала ее не обращать внимания на злых мастериц, — Марго волновалась так, что было жалко смотреть на нее.

Возвращение домой хозяйки сразу прекратило эту травлю.

Первое, что увидела возвратившаяся Евангелина Денисовна, войдя в мастерскую, был белый очаровательный венок, лежавший перед Марго на столе. Мадам Нешт тщательно осмотрела не только каждый цветок, но и каждый лепесток, нежно и удивительно искусно склеенный из атласа, шелка и бархата. И не могла скрыть охватившего ее восторга.

— Ну, Марго, — с сияющим лицом обратилась она к девочке, — этой работой ты действительно отличилась. Венок сделан отлично, и я могу гордиться тем, что он выполнен в моей мастерской. А ты, милая, которая одна, без посторонней помощи его изготовила, не можешь оставаться у меня простой ученицей. С этого дня я назначаю тебе жалованье десять рублей в месяц и делаю тебя младшей мастерицей, несмотря на то, что ты еще маленькая десятилетняя девочка. Надеюсь, ты довольна таким решением?

Довольна ли она? Ах, Марго показалось, что все это она видит и слышит во сне — и похвалы хозяйки и завистливые взгляды мастериц. В ее маленькой душе расцвели новые радостные надежды. Раз ей назначили жалованье, она будет помогать Иванке, будет откладывать и копить деньги на поездку в Париж.

«Париж… Париж… Милая родина… Дорогой Поль… Добрый дедушка Ришар… Неужели я увижу вас всех?» — пронеслось в голове Марго.

Между тем, лишь только Евангелика Денисовна вышла из комнаты, как мастерицы заволновались, заговорили все сразу.

— Вот и праздник! Дождались! Того и гляди, всех нас повыгонит Нештиха, одну любимицу свою в помощницах у себя оставит. Выискала мастерицу!..

— Уж это как пить дать будет, выгонит из-за Маргошки всех до одной.

— А венок хорош, слова против этого сказать нельзя, — шепнула, подзадоривая всех, Геня.

— Молчи, Генька, уши нарву! — рассердилась мастерица Ляля.

— Что-ж, уши оборвете, да толку-то мало: я-то буду без ушей, а венок свой Маргариточка в магазин потащит, и новая мастерица между вами будет, — не унималась Геня. — Еще, пожалуй, ее за старшую над вами поставят.

— Ну, это дудки… Не позволим мы.

— Что вы там шепчетесь. Работать сейчас. Какие могут быть разговоры в рабочее время! — снова неожиданно появляясь на пороге мастерской с картонкой в руках, строго прикрикнула Евангелина Денисовна на разболтавшихся цветочниц. — Евгения, ты что там опять баламутишь? — еще строже обратилась она к Гене.

— Что вы на меня поклеп возводите, Евангелина Денисовна!.. — плаксивым тоном пропищала та. — Я тихонько сижу, никого не трогаю, никому не мешаю. Зря только обижаете…

— Молчать!

— Не могу я молчать, когда зря обижаете!

— Сию минуту молчи!

— Хочу, да не могу. Сам язык болтается, никак не удержать, — к общей потехе ответила Геня.

— Вот я тебя накажу, тогда он перестанет болтаться, — рассердилась хозяйка.

— А я кричать стану. Все соседи соберутся и увидят, как вы бедную сиротку мучаете, всем на вас нажалуюсь тогда.

— Ступай в угол сейчас, дерзкая девчонка! — закричала Евангелина Денисовна.

— В который, мадам? Здесь четыре угла, по дороге заблудишься.

Геня с каждой минутой становилась все резче и смелее. Она знала, что хозяйка побоится бить ее в присутствии мастериц.

Евангелина Денисовна буквально задыхалась от гнева.

— Гадкая девчонка. Ты у меня дождешься! Выгоню тебя на улицу! — продолжала она кричать на всю мастерскую.

— А я по улице пойду и каждому встречному рассказывать стану, как вы здесь нас бедных мучаете, истязаете. Ни слова не утаю. То ли будет любо-дорого! — тянула в ответ разгневанной хозяйке плаксивым голосом из угла Геня.

Мастерицы фыркали, смеялись украдкой. Девочки замирали от страха за участь Гени.

Но вид очаровательного венка из белых роз, вышедшего из-под рук Марго и снова попавшегося на глаза госпоже Нешт, был так хорош, что Евангелина Денисовна махнула на этот раз рукой на все дерзости Гени и занялась укладыванием венка в принесенную картонку.

— Госпожа мастерица идет, кланяйтесь ей пониже!

— От горшка два вершка, а туда же! Важничает!

— Подумаешь, есть чем гордиться!

Так насмехались мастерицы, наскоро одеваясь в передней и искоса поглядывая на Марго, зачем-то вышедшую в переднюю.

Неожиданно пред ними, словно гриб, выросла вертлявая фигура Гени.

— Тошнехонько вам, чай, что Маргошку, эту карлицу самую, вам в товарки навязали? — лукаво поблескивая глазами, спросила она девушек самым невинным тоном.

— Не твое дело! — сердито отрезала Ольга, не глядя на нее.

— А вы потише со мною, миленькая… Авось Генька пригодится. Не плюй в колодец — пригодится воды напиться, — снова захихикала Геня. — А хотите, девицы, чтоб и венка не стало и чтобы Маргошка в мастерицы не попала?

— Да как же ты сделаешь это? — изумленно воскликнули все три мастерицы.

— Да уж это мое дело. Только никто из вас меня не выдаст?

— Понятно, не выдадим! Ума ты рехнулась, что ли?

— Ну, так по рукам… Я вам услужу, а вы меня за это от хозяйки защищайте. Будете?

— Будем, будем защищать! Не бойся, Геня.

— Ну, теперь ступайте по домам, и нам, девочкам, время спать ложиться. Да, кстати, обещал, что ли, этот нищий мальчуган прийти завтра в праздник к Марго?

— Обещал, обещал, как же.

— И с обезьянкой своей?

— И с обезьянкой, да.

— Ну, стало быть, как Филя-простофиля говорит, дело в шляпе. Спокойной ночи; послезавтра придете, и дело будет уже сделано, — и Геня быстрой птицей выпорхнула из прихожей, промчалась по мастерской и исчезла в полутемной заставленной шкафами комнате, где спали девочки-ученицы, жившие на всем готовом у мадам Нешт.

Воскресенье. Мастерская убрана по-праздничному. Мадам Нешт хлопочет по хозяйству, часто заглядывает на кухню, потому что кухарка Васса отпущена за город, к дочери.

— Филя, надо сбегать за провизией в лавку, а то закроют. Уже одиннадцатый час, а ведь сегодня воскресенье! — сказала Евангелина Денисовна.

— Иду, — покорно ответила Филя.

— Подожди, я тебе дам записку, ведь в лавке берем по запискам, разве не знаешь! Эх ты, голова! — и мадам Нешт, достав бумагу и карандаш, принялась писать лавочнику, какой и сколько провизии отпустить Филе. Написав, она сказала: