— Красный цвѣтъ! Онъ проситъ, чтобы увеличили прицѣлъ, — закричали въ окопѣ.

Защелкали сухіе, трагическіе ружейные выстрѣлы. Солдатъ снова улегся, задѣтый, можетъ быть, пулей… Снаряды снова взрыли проклятый участокъ, разбрасывая землю и окутывая ее густымъ дымомъ.

Съ тревогой ожидали мы, пока облако дыма разсѣется…

Нѣтъ, онъ не былъ убитъ. Человѣкъ снова приподнялся и, вытянувъ очень высоко руку, широко махалъ своимъ краснымъ поясомъ. Нѣмцы еще разъ выстрѣлили. Солдатъ опятъ упалъ…

У насъ рычали:

— Свиньи! Свиньи!

— Надо наступать, — свирѣпо кричалъ Жильберъ.

Въ промежуткахъ между громовыми залпами, солдаты продолжалъ приподниматься съ краснымъ знаменемъ, зажатымъ въ рукѣ, и пули заставляли его ложиться только на мгновеніе.

— „Красный цвѣтъ! Красный цвѣтъ!“ — указывалъ, извиваясь, поясъ.

Но обезумѣвшая артиллерія продолжала стрѣлять, какъ будто она хотѣла истребить ихъ всѣхъ. Снаряды ложились кругомъ зарывшихся въ землю людей, все ближе и ближе, вотъ-вотъ они должны были всѣхъ ихъ раздавить…

Тогда человѣкъ всталъ открыто во весь ростъ и широкимъ безумнымъ жестомъ взмахнулъ надъ головой своимъ знаменемъ, повернувшись лицомъ къ непріятелю. Раздалось двадцать выстрѣловъ. Видно было, какъ онъ зашатался и упалъ всѣмъ тѣломъ на заостренную проволоку.

Человѣкъ упалъ, но боши продолжали свирѣпо стрѣлять, и смертоносное щелканіе причиняло намъ боль, жестокую боль, какъ будто оно ранило наст всѣхъ. Облако дыма отъ снарядовъ заволокло ужасную сцену. Но за колыхавшимся занавѣсомъ еще слышна была стрѣльба.

Дымъ разсѣялся. Никто больше не шевелился. Впрочемъ, да… Рука двигалась еще, двигалась еле-еле, влача знамя по травѣ.

— „Красный цвѣтъ!.. Увеличьте прицѣлъ“…

Глухо звучали голоса и смѣхъ зябнущихъ людей, уткнувшихся въ тюфяки, заслонявшіе свѣтъ свѣчей. Укладывались на ночь.

Внезапно длительный раскатъ залпа прорѣзалъ тишину, и стрѣльба снова разгорѣлась, какъ огонь, въ который подбросили новую охапку дровъ.

— Опять начинается, — говорили товарищи. А Веронъ, натянувъ одѣяло на носъ, бурчалъ:

— Лишь бы не потребовали подкрѣпленія.

Капитанъ Крюше, озабоченный, можетъ быть даже встревоженный, нервно прохаживался по дорогѣ; иногда онъ взбирался на откосъ за виноградниками и всматривался въ огромныя чернѣющія поля по направленію къ овчарнѣ. Стрѣляли оттуда. Однако, ничего не было видно. Была безпросвѣтная ночь.

Что происходило? Неизвѣстно. Можетъ быть, нѣмцы ведутъ наступленіе на дорогу. Стрѣльба сосредоточивалась на пространствѣ около двухсотъ метровъ, она какъ бы затерялась среди этого обширнаго спокойнаго горизонта. Большинство спало. Возобновившаяся стрѣльба не разбудила ихъ. Только одинъ капитанъ, высокій, худой, на длинныхъ ногахъ, бодрствовалъ. Онъ ждалъ Бурлана, солдата службы связи, котораго онъ отправилъ на развѣдку на дорогу. Я услышалъ топотъ подбитыхъ гвоздями башмаковъ возвращавшагося развѣдчика.

Вскорѣ по окопу стали передавать команду:

— Встать… Сборъ…

Такъ какъ стрѣльба, повидимому, распространялась дальше, то выходили быстро, толкаясь, путая и вырывая другъ у друга ружья. Спѣшно выстроились повзводно. Люди спросонокъ дрожали, охваченные ночнымъ морознымъ воздухомъ.

— Четвертой ротѣ можетъ понадобиться наша помощь, — сказалъ намъ капитанъ своимъ сухимъ голосомъ. — Они ждутъ наступленія. Поэтому запрещается снимать башмаки. Держать наготовѣ сумки, укрыться одѣяломъ, положить ружья рядомъ съ собой… А теперь мнѣ нуженъ доброволецъ…

Мы, четыре взвода, слушали, стоя тѣснымъ четырехугольникомъ. Безпорядочная ружейная трескотня заставила капитана замолчать на мгновеніе и прислушаться. Затѣмъ послышались отдѣльные выстрѣлы, и, наконецъ, наступила тревожная тишина. Не вышли ли они уже на дорогу?

— Нуженъ доброволецъ, который хорошо знаетъ участокъ, — быстро заговорилъ капитанъ. — Необходимо отвести патруль четвертой роты, указать ему дорогу, чтобы установить связь съ частями, расположенными по правую сторону отъ ручья. Возможно, что вражескія части проникли туда… Въ моей ротѣ, я знаю, найдется не одинъ храбрецъ изъ старыхъ солдатъ.

— Я! — тотчасъ отозвался голосъ.

Это былъ Жильберъ. Онъ крикнулъ быстро, непроизвольно, не подумавъ, только ради волнующей радости услышать въ тишинѣ свой безстрашный голосъ; только для того, чтобы его имя гордо прозвучало передъ тремястами безмолвныхъ людей.

— Демаши… Перваго взвода.

И сердце его забилось, услышавъ собственный голосъ, свое имя. Онъ увѣренно вышелъ изъ рядовъ, локтями очищая себѣ дорогу и сталъ смирно.

— Я предпочелъ бы стараго солдата, — сказалъ капитанъ. — Но разъ вы вызвались, хорошо… Очень хорошо.

Намъ приказали зайти за прикрытія, и Жильберъ, получивъ распоряженія, удалился съ ружьемъ въ рукѣ. Онъ взобрался по откосу и пошелъ по полямъ. Проходя вдоль виноградника, онъ подскочилъ. Передъ нимъ стоялъ человѣкъ… Это былъ часовой, наблюдавшій за равниной.

— Ты идешь на дорогу? Спустись къ яблонѣ, а потомъ иди по тропинкѣ… Но, знаешь, торопись, пули свистятъ здорово, когда начинается стрѣльба.

Онъ пошелъ дальше. Куропатки встрепенулись и, грузно летя, ударялись объ его ноги. Ему снова пришлось сдержать себя, чтобы не отпрянуть назадъ, и заледенѣвшими руками онъ зарядилъ ружье. Онъ всматривался въ темноту: не видно было ни одного дерева.

Стрѣльба снова началась, и нѣсколько пуль просвистѣло мимо него. Онъ ихъ не баялся. Онъ только нагнулъ ружье такъ, чтобы прикладъ прикрывалъ животъ, и наклонилъ голову, наивно думая, что такъ пуля его не задѣнетъ…

У ручья окопы не соединялись. Не пробрались ли нѣмцы въ этомъ мѣстѣ? Онъ остановился на минуту и пошелъ дальше, согнувшись еще ниже. Тропинка пересѣкла поля. Не та ли самая?.. Онъ пошелъ по ней наугадъ. Стрѣльба становилась слышнѣе. Наконецъ, онъ различилъ рядъ деревьевъ на дорогѣ и спустился по откосу. Въ канавѣ валялось походное снаряженіе, ружья, сумки; прислоненный къ кучѣ камней, лежалъ убитый. Жильберъ отвелъ глаза и быстро вышелъ на дорогу.

Четвертая рота была развернута стрѣлковой цѣпью по пыльному склону откоса. На придорожномъ камнѣ сидѣлъ человѣкъ и макалъ хлѣбъ въ кружку.

— Вы кто?

— Я изъ третьей роты… Ищу капитана Станислава по поводу патруля.

— Это я. Идите по дорогѣ до дерева, оно свалилось на дорогу, метровъ пятьсотъ отсюда, — сказалъ офицеръ. — Патруль ждетъ васъ.

Жильберъ поспѣшно отошелѣ и, дойдя до упавшаго на дорогу дерева, остановился, взялъ ружье наперевѣсъ и сталъ на одно колѣно.

Изъ темнаго поля голосъ окликнулъ его:

— Это ты изъ третьей роты?.. Иди сюда.

Ихъ было пять человѣкъ. Присѣвъ на корточки, капралъ недовѣрчиво всматривался.

— Ты хорошо знаешь дорогу?

— Да, — отвѣтилъ Жильберъ, — это тамъ. И онъ жестомъ указалъ имъ въ темное пространство.

— Это тамъ они сдѣлали вылазку въ воскресенье? Парень съ краснымъ знаменемъ?

— Да.

— Идемъ туда.

Стрѣльба то смолкала, то становилась сильнѣе, то снова утихала.

— Слушай, какъ они стрѣляютъ, — буркнулъ капралъ. — Не хотятъ оставить въ цѣлости ни одной свеклы.

— Они цѣлились въ васъ?

— Нѣтъ, въ желѣзнодорожные столбы да въ копны сѣна. Два часа стрѣляютъ по нимъ. Къ счастью, не цѣлятся сюда, эти свиньи…

Они подвигались цѣпью, въ нѣсколькихъ шагахъ другъ отъ друга. Жильберъ шелъ впереди. Продвигались на сто шаговъ, припадали на колѣни, острыми взглядами рыскали по полю и шли дальше. Капралъ ткнулъ концомъ штыка во что-то черное… У Жильбера дрогнуло сердце.

— Ничего… Снопъ сѣна.

Они подходили уже къ ручью, какъ вдругъ ночь, казалось, посвѣтлѣла. Луну заволакивало только тонкое облачко; вѣтеръ отдернулъ его, и обнаженныя поля освѣтились. Патруль не двигался и замеръ, залитый потокомъ луннаго свѣта. Долго лежали они, пригвожденные къ мѣсту, молча, не шевелясь. Только Жильберъ, взявъ кепи, приподнялся на локтяхъ, стараясь оріентироваться. Когда луна снова заволоклась, онъ первый всталъ и пошелъ напрямикъ. Въ травѣ онъ замѣтилъ первые трупы. Направленіе было взято правильно. Дотронувшись до перваго трупа, онъ въ ужасѣ быстро отпрянулъ, ему казалось, что рука мертвеца схватитъ его. Жильберъ не рѣшался идти дальше, страхъ сковалъ его, ноги его ослабѣли. Онъ вдругъ прижался къ капралу.