— Кто вы, старик? — спросил он, как всегда, с почтением.

— Я отец Юсэка, — ответил Енсу.

— Вот как! — нахмурился Хэ Пхари, с интересом разглядывая гостя. — Что вас побудило отказаться от таких денег, в которых, я вижу, вы сами нуждаетесь.

— Да, — сказал Енсу, — в этих деньгах мои молодые годы, мои болезни, надежды. И я их отдаю вам, чтобы Эсуги вернулась домой. Мой сын полюбил ее в том юном возрасте, когда еще нельзя осмыслить свои чувства. Он не плакал, следуя за гробом матери. Он страдал, потеряв Эсуги. Вот почему я здесь.

Собрав с пола деньги и вернув их старику, Хэ Пхари сказал:

— Верю, что отцу дороги слезы сына. Но Эсуги давно уже забыла детские шалости. Теперь она хозяйка этого дома. Счастлива и мать, определив ее столь выгодно.

— А Эсуги? — спросил Енсу. — Довольна ли она своим положением? Могу ли я услышать об этом от нее самой?

— Кто вы такой, чтобы допытываться у девушки о ее чувствах? — Хэ Пхари злобно сощурился.

— Это верно — нет у меня прав, — согласился старик.

Хэ Пхари отошел от него к двери.

— На прощанье примите один полезный совет — перестаньте упорствовать и оставьте Эсуги в покое. Прощайте.

Старик нехотя направился к выходу.

Главная улица города упиралась в базарную площадь. На ней когда-то жили самые знатные янбани, и ходить здесь не всем было дозволено. Но с тех пор как в старых, почерневших от времени домах с резными колоннами и фигурными крышами поселились имперские чиновники и торгаши, прибывшие с острова Хоккайдо, улица стала открытой для всех. Теперь здесь рады прохожим; с вежливой улыбкой лавочники навязывают им всевозможные ткани, белье и дорогие платья с маркой Великой империи. Теперь на этой торговой улице всегда многолюдно. Толпы стариков с коромыслами, женщины с привязанными за спиной детьми и ношами на голове тянутся к базару. От тяжести трещат коляски рикш. Здесь же на улице предсказывают судьбу гадальщики. У входа в куксикани валяются изнуренные жарой бродяги. Люди спешат. Трудно найти в этой толчее старого рикшу, самого старого и вездесущего. Недаром его все называли сенсами[28], хоть он не умел ни писать, ни читать. Юсэк познакомился с ним в первый же день, когда впрягся в коляску. Стыдно самому сейчас вспомнить о том, как произошло знакомство. Полный сил и задора Юсэк носился с коляской, как молодой, необъезженный жеребенок. Но странное дело — почему-то все предпочитали старого рикшу, который, очевидно, уже не помнил своего возраста. Решил он тогда подшутить над ним. Однажды, когда старик, оставив коляску на базарной площади, куда-то отлучился, Юсэк вывернул из колес его коляски оба золотника. В это время в нее сел ожиревший, с одышкой европеец. Вернувшись, старик, не мешкая, впрягся в поручни и поднатужился. Но не тут-то было. «Ага, старая кляча! Так тебе! — радовался Юсэк, наблюдая, что будет дальше. — Силенок-то нет. Сейчас пассажир пересядет в мою коляску!» Старик не сдавался. Поплевав на руки, он крепко ухватился за поручни и рванул коляску с такой яростью, что шляпа европейца сползла на затылок. Набрав разгон, он через минуту скрылся из виду. Когда рикша вернулся на площадь, Юсэк отдал ему золотники и сказал виновато:

— Простите меня, дедушка. Я подшутил… Хотел узнать, насколько вы еще крепки.

Старик не обиделся, почесав затылок, он поглядел на колеса и сказал:

— А я думаю: ну и жирная же туша досталась! И чем они только питаются, эти европейцы. — И, улыбнувшись, добавил: — А ведь я с него содрал вдвойне. Выходит, нужно тебя не ругать, а благодарить.

Глядя на старика, который вел себя с ним как ровесник, Юсэк с огорчением подумал о своем дряхлом отце.

— Ну коль ты хотел испытать мою силу — давай поборемся, — сказал старый рикша, закатывая рукава и привычно поплевывая на руки.

— Вы хотите со мной бороться? — спросил Юсэк, оглядывая собравшихся рикш. Ему было стыдно состязаться со стариком, к тому же он не был уверен в своей победе, поэтому промямлил чуть слышно: — Но здесь не место для потехи…

Рикши хохотали, подзадоривая и без того разбушевавшегося старика:

— Он еще не знает нашего деда!

— Нарвался, бедняга!

Видя, что Юсэк не собирается с ним бороться, старый рикша сказал:

— Мы лучше с ним посостязаемся в беге. — Отобрав из толпы двух тучных мужчин, он одного усадил в свою коляску, другого к Юсэку и пояснил: — Кто первый сойдет с дороги — тому больше не появляться на этой стоянке. Согласен?

Юсэку ничего не оставалось, и он кивнул головой.

— Поехали! — крикнул кто-то.

Взяли старт. Старый рикша не спешил. Он бежал размеренным шагом. Выбрались за город. Осилив крутой подъем, они спустились в долину и побежали по густо поросшему свежаку. Юсэк надеялся, что здесь-то старик завязнет со своей коляской, у которой колеса все еще были спущены. На одних ободках он не протащит ее по такому густому бурьяну. Но старик бежал уверенно, опершись грудью о ремень. Держался и Юсэк. Пот резал глаза, стягивал губы. Не хватало дыхания. Расстегнуть бы ворот, да заняты руки.

— Давай, давай! — кричал старик, заметив, что Юсэк отстает от него.

Начался новый подъем. Дорога была каменистая, с глубокими выбоинами. Перед глазами Юсэка плыли круги, под ногами сыпались камни. Еще шаг, другой, и он упал…

Толпа не расходилась. Кто же победит? Старик или юноша? Спорили, делали ставки. Наконец из-за угла показался старый рикша. К его коляске была прицеплена другая, в которой полулежал вконец измотанный Юсэк.

Такая прогулка надолго остудила пыл молодого рикши. Он стал уважительней относиться к людям, и особенно к старику. Позже он узнал, что этого человека по имени Хон почитали все. О нем ходили легенды. Говорили, будто он в поисках корня жизни пешком исходил всю Корею. И что, найдя три корня, съел их разом, словно редьку. Старики не верили в это, зная, что с корнем жизни шутки плохи: хватишь лишку — и отдашь душу небу! Просили не раз и самого Хона открыть секрет бодрости. Он отвечал коротко: «Орел и в старости настигнет фазана. Иначе худо дело». Старика почитали за мудрость. Он мог часами рассказывать о возникновении древней Чосони[29] и жизни первых королей от Когурё[30] до королевы Мин[31].

Острый язык старика многим не нравился, поэтому не раз ему приходилось коротать дни в подвалах полицейских управлений.

Старого рикши не было ни на главной улице, ни на площади. Кто-то указал его адрес, и Юсэк поспешил туда.

В узком дворике перед лачугой, сидя на корточках, Хон возился над разобранной коляской. Подойдя к нему, Юсэк поклонился:

— Здоровья вам, Хон сенсами. Вы меня, конечно, помните?

— Еще бы! — воскликнул старик, поднимаясь. — Из-за твоих шуток я до сих пор нянчусь с этой коляской.

— Погорячились вы тогда зря, — сказал Юсэк.

— Чтобы поправить человека — не жалко поломать тачку, — ответил Хон.

Юсэк стыдливо улыбнулся.

— Да, это было здорово. Научили вы меня кое-чему. Потому и пришел к вам за советом.

— Советы я даю охотно, — сказал старик. — Только вот времени сейчас у меня нет. Развалилась тачка-то. Заменить бы ее, да все думаю — дотяну. Мало осталось тянуть.

— Вы хотите бросить коляску?

— Жизнь так хочет, — сказал старик. — Рикша никогда не обгонит машину. А их теперь сам видишь сколько.

— Это верно, — согласился Юсэк. — А я ведь бросил коляску.

— Бросил? — Хон еще раз поглядел на Юсэка. — Ты нашел другую работу?

— Хочу в Россию… — Юсэк не договорил, заметив, что старик вздрогнул и приложил палец к губам. — А что? — шепотом спросил Юсэк. — Почему вы испугались, Хон сенсами?

— Разве ты не знаешь, что сейчас за одно упоминание о России тово… — Хон рукой провел по шее.