— Ну, как, Клейменов? — спросил ротный.

— Отличная машина! В управлении легка и послушна!

— Кто следующий? — спросил ротный.

— Я, товарищ командир, — ловко вскарабкался на борт небольшой, шустрый красноармеец.

— Давай, Сидоров!

Так началось обучение новичков вождению «тридцатьчетверки».

Обучение велось ускоренными темпами. Только освоили механики-водители вождение танков на импровизированном танкодроме, началось обучение башенных стрелков стрельбе по «мертвым» и двигающимся мишеням из укрытий и с ходу. Потом механиков-водителей отправили на завод, где прямо в цехах, помогая тракторостроителям, они должны были изучать материальную часть.

Максим сказал, что он слесарь-универсал, и был поставлен на сборку. Он не хотел выделяться и никому не говорил, что инженер. Максим действительно раньше работал слесарем, освоил станочные профессии и потом без отрыва от производства закончил институт. Он легко овладел трудным делом, и мастер стал подумывать о том, чтоб назначить его бригадиром, так как много рабочих ушло на фронт и опытных бригадиров не хватало.

Максим, дорвавшись до настоящей работы, был очень доволен. Эта работа позволяла ему хорошо изучить конструкцию танка, которую он считал очень удачной.

Жили механики-водители при заводе, в красном уголке, приспособленном под казарму. Работали в тех же гимнастерках, так как комбинезонов не было.

Однажды, когда Максим работал особенно сосредоточенно, пригоняя деталь, он вдруг почувствовал на себе внимательный взгляд. Приподнял голову и увидел, что его пристально рассматривает какой-то человек в сером костюме. Взглянув внимательней, он нахмурился, узнав инженера Фирсанова из своего конструкторского бюро.

— Игорь Сергеевич, ты что уставился? Или не узнаешь?

— Здравствуй, Максим! Признаться, не поверил, что это ты. В гимнастерке и острижен… и на чужом заводе… Как ты тут оказался?

— Призвали в армию в танкисты. А пока помогаем танкостроителям.

— Да как же так, ведь на тебя же должны были дать бронь? А, кажется, тебя призвали где-то на курорте? Я что-то слышал…

— Призвали и призвали… Какая разница где? А ты тут чего делаешь?

— Я с бригадой. Послали изучать танковое производство. Вначале были в Харькове, а когда начались бомбежки — послали сюда. Я скажу Силину — он у нас старший, заберем тебя в нашу бригаду. Это не трудно, он свяжется с директором, с наркомом.

— А кто же воевать будет, Игорь Сергеевич? Знаешь какая нужда в танкистах?

— Но ты, как ведущий инженер-конструктор, принесешь больше пользы в тылу.

— Тише! — крикнул Максим и, отложив напильник, подошел поближе. — Говори тише. Я не хочу, чтоб мои товарищи знали, что я инженер. Почему ты думаешь, что я больше принесу пользы на заводе?

— На танкиста можно выучить любого. И довольно быстро. А на инженера, который способен создавать танки, требуются годы. Здесь ты рядовой, а там будешь командиром производства.

— Ну, так что же?..

— А то, что должен помнить, что говорил Фурманов Чапаеву: «Ты есть боевой командир и подставлять свой лоб случайной пуле не имеешь права».

Максим улыбнулся.

— Если меня призвали — значит, я нужней на фронте.

— А я считаю, что тут допущена ошибка. Надо ее исправить.

— Нет, Игорь. Ты не прав. Теперь такое время, что я нужней на фронте. И прошу тебя — никому обо мне ни слова! Бежать отсюда — это все равно что с поля боя. Никому ни слова. Иначе поссоримся на всю жизнь.

Фирсанов переступил с ноги на ногу, нервно помял подбородок, кашлянул, пересохшим вдруг голосом спросил:

— Что сказать отцу?

— Скажи, что видел, говорил… Что жив и здоров.

Фирсанов хотел что-то сказать, но не нашел слов и, сунув Клейменову руку, выскочил из цеха. «Пусть злится, пусть ссорится, а я выполню свой долг. Сейчас же разыщу Силина — вместе пойдем к директору…»

Вечером, когда Клейменов вернулся в казарму, около нее уже стояли зеленые машины. Всех механиков-водителей привезли в лагерь. Ночью бригада поэкипажно погрузилась в эшелоны и выехала прямо на фронт.

Устроив семью в двухкомнатной квартире, Махов редко появлялся дома, дни и ночи проводя на заводе, где не прекращалась работа ни на один час. Когда выбивался из сил, ложился в кабинете на старый, просиженный диван.

Сегодня лег спать во втором часу ночи, а проснулся — было еще темно. Он зажег свет, натянул рубашку, брюки и, застегивая ремень, не мог нащупать хорошо разработанную дырку. Провел пальцами вдоль пробоин, остановился на самой большой, застегнул и усмехнулся: под ремень можно было засунуть подушку. Выдернул ремень совсем, и брюки соскользнули на пол. «Вот черт! — выругался Махов. — Неужели я так отощал, что штаны не держатся?» Он подтянул их, снова захватил ремнем, застегнул. Потом нащупал разработанную дырку на ремне и, ведя от нее палец к пряжке, стал считать. «Ого! Похудел на тринадцать застежек… Впрочем, это к лучшему. Легче теперь бегать по цехам…» Он взглянул на часы. Стрелки показывали ровно шесть. «Рановато. Ухов, наверное, еще спит… Голова этот Ухов! Молодчина! Как только взялись за механические цехи, он все руководство становлением производства взвалил на себя. Шутка ли, три тысячи деталей! А он каждую знает и помнит… Не буду его будить. Наверное, и сегодня лег позднее меня. Схожу-ка пока во второй литейный. Пожалуй, поторопился я с отстранением главного металлурга. Если б не североградец Карпенко — совсем бы туго пришлось. Этот дело знает, и все же с отливкой шабота ответственность на мне… Я верю Клейменову — опыт у него огромный, но инженерный глаз тоже необходим. Пойду погляжу, что там…»

Махов налил из графина стакан воды, выпил и пошел во второй литейный…

Махов за два с половиной месяца пребывания в Зеленогорске и не заметил, что похудел. Теперь пиджак на нем не «сидел», а «висел»; лицо осунулось и стало коричневым от солнца и ветра. Голос огрубел, охрип. И хотя Махов стал килограммов на двадцать легче, походка у него осталась внушительная, грузная.

Именно по тяжелым шагам, раздававшимся в коридоре, Ольга Ивановна узнала его и сказала дожидавшемуся в приемной военному:

— Идет! Только вы, пожалуйста, недолго — в одиннадцать намечено совещание.

Военный кивнул и поднялся. Среднего роста, с энергичным молодым лицом, которому придавали лихой вид черные брови вразлет и выпяченный вперед подбородок, он являл собой тип человека твердого и решительного. Гимнастерка из тонкой шерстяной ткани цвета хаки, такие же брюки, новые ремни и новые хромовые сапоги говорили о том, что это не фронтовик и что он близок к большому начальству.

Только Махов вошел, он, не дожидаясь, когда доложит секретарша, шагнул ему навстречу и четко, по-военному представился:

— Военпред Чижов!

— Очень рад! — пожал его руку Махов. — Прошу в кабинет.

Указав на кресло, Махов прошел за стол и, садясь, еще раз взглянул на щеголеватого гостя. «Видать, из молодых, да ранний… Наверное, кто-нибудь, спасая от фронта, заслал его сюда».

Чижов, усевшись, сразу решил поставить себя надлежащим образом:

— Я только из Москвы. Назначен к вам главным приемщиком танков.

— Вы несколько поторопились с приездом, — спокойно, но в то же время с некоторой усмешкой сказал Махов, желая этим сбить спесь с молодого военпреда. — Мы не только не успели сделать ни одного танка, но еще не изготовили ни одной танковой детали.

Чижов слегка нахмурился, не уловив, с сожалением или с вызовом сказал это Махов. Если б в Москве он не слышал о Махове самые лестные отзывы, очевидно бы высказал по этому поводу весьма суровые слова. Но добрый отзыв о Махове высокого лица заставил его сдержаться.

— Когда же вы надеетесь начать выпуск танков?

— Готовимся. Горячие цехи уже начали делать заготовки. Работа же в механических цехах по-настоящему развернется с приездом североградцев. Сейчас монтируем оборудование. О сборке говорить еще рано — танковый корпус только строится.