— Ну, Семеновна, заждалась я тебя. Прямо заждалась, — заговорила она, здороваясь и садясь на табуретку. — Новостей целый ворох тебе принесла.

— Ну, ну, рассказывай, Ефимовна, я тоже по тебе соскучилась.

— Первейшая новость — от Мишеньки два письма получила. Первое с фронта, а второе из Казани. В военную школу его направили. Теперь учится на командира.

— Ну, слава богу! — облегченно вздохнула Варвара Семеновна. — Я радешенька за тебя.

— Ой, и не говори, Семеновна. Полжизни у меня отняли эти месяцы. Но теперь вроде успокоилась.

— Какие же еще новости?

— Старший-то мой, Андрюшенька — в гору пошел! Председателем райисполкома назначили. Теперь и дома не ночует — все дела. Все дела!

— Радость к радости, как деньги к деньгам, Ефимовна. Вот и тебе бог дает за твои страдания.

— А главнейшая-то новость — вот она! — подмигнув, сказала Ефимовна и, достав из кармана фотографию фронтовика, протянула Варваре Семеновне.

— Ой, кто же это?

— А Зинкин кавалер — Никита. Племянник мой. Помнишь, позапрошлым летом гостил у меня?

— Он, он, узнаю… Тоже воюет, сердешный?

— Был раненный в ногу. В Томском госпитале лежал, а теперь приехал ко мне. Нога-то срослась неудачно. Слегка прихрамывает. Вот комиссия и списала в чистую. Белый билет выдали.

— Навестить, стало быть, приехал?

— Мечтал к родителям на Украину, а там немцы. Где родители? Живы ли, нет ли — никто не знает. Вот пока у меня и обосновался.

— Славный парнишка. Я его помню.

— Да уж на что лучше! Выучился на техника в армии. Работать собирается. Но главная-то новость не в этом, а в том, что воевал он под Брестом, где ваш Николай.

— Ой, неужели, Ефимовна?

— Вот я и пришла сказать… Может, Зинушка придет да поговорит с ним. Вдруг что про Николая узнает.

— Сейчас же прибежит. Ночи не спит — все думаючи про свово Николая.

Варвара Семеновна еще раз взглянула на фотографию и протянула соседке.

— Возьми, Ефимовна. Парень видный. Кабы не уехал тогда — может, и сосватали бы за него Зинку.

— Что было, то уплыло, — вздохнула, хитровато взглянув, Ефимовна. А сама подумала: «Может, и сейчас еще не поздно сосватать. Парень-то сохнет по ней. Видать, и приехал-то за тем, чтобы повидаться».

— Ну, я пошла, Семеновна. До свиданьица. Ты не забудь Зинуше-то сказать. Мы дома будем.

— Что ты, что ты, Ефимовна, мигом прибежит…

Едва Зинаида вошла в переднюю, мать выскочила из кухни, огорошила:

— Зинушка! У Ефимовны племянник приехал из госпиталя — ждут тебя. Он воевал под Брестом. Может, что знает про Николая.

— Под Брестом? — переспросила Зинаида и замерла, глядя на мать неверящими глазами.

— Ну, чего примерзла к полу-то? Иди же скорей. Ждут.

— Иду, иду! — сказала Зинаида, не в силах собраться с мыслями, и, подталкиваемая матерью, вышла за дверь.

«Племянник из госпиталя… значит, раненый, — подумала она, остановившись на лестничной площадке. — Мне бы переодеться надо и привести себя в порядок. И какой племянник? Уж не Никита ли Орехов? Разве у нее есть еще племянники?.. А вдруг Никита? Как же я пойду?»

Зинаида вспомнила, как тихими летними вечерами она с Никитой гуляла в городском саду. Как после, в ночной темноте, здесь, во дворе под деревьями, они целовались, обещая друг другу писать, чтоб через год, когда Никита закончит техникум, встретиться и уже никогда не разлучаться.

Она первая написала ему, но не получила ответа. Уже потом, зимой, когда она встретила Николая, пришло несколько писем с Дальнего Востока. Но тогда ее сердце уже было полонено другим, и она решила не отвечать…

«Как же я теперь к нему приду? Как буду спрашивать про Николая?..»

В этот миг распахнулась дверь, и Ефимовна, увидев ее, воскликнула:

— Зина! Ну иди же! Иди скорей. Он ждет.

Отступать было поздно. «А может, это и не Никита совсем? Ведь мама же не сказала, что Никита!» — подумала она и, поздоровавшись с Ефимовной, вошла в переднюю.

Тотчас в дверях столовой показался наголо остриженный, исхудавший парень в гимнастерке и сапогах. Только большие голубые глаза сказали ей, что это он, Никита.

Ефимовна тотчас выскользнула за дверь, оставив их вдвоем.

Никита глядел сурово и гневно. Под этим взглядом у Зинаиды похолодели руки. «Он приехал, чтобы мне отомстить», — подумала она, не зная, как себя вести.

Но вдруг суровость на лице Никиты сменилась робкой улыбкой и глаза засветились радостью и теплотой. По этому взгляду Зинаида поняла, что все прощено, что он по-прежнему любит.

Она тоже ласково улыбнулась, как улыбаются милому другу, с которым давно не виделись, и, быстро идя к нему, протянула руку:

— Здравствуй, Никита!

Он и не ожидал большего. Тетка уже успела ему рассказать, что Зинаида вышла замуж. Что муж ее был под Брестом и от него ни слуху, ни духу. «Может быть, судьба нас еще сведет?» — подумал Никита и, ласково пожав протянутую руку, сказал:

— А ты все такая же, Зина.

— Ну, какое… И ты и я переменились…

— Я-то конечно… На моем месте другой бы давно загнулся. Пробирался лесами, питался одними ягодами. Потом воевал в партизанах. Раненого меня вывезли на самолете. А ты еще лучше стала… Слышал — замуж вышла?

Это было сказано спокойно. Без малейшего намека на упрек, но Зинаида почувствовала, увидела по дрогнувшим губам, что ему было трудно и больно спросить об этом.

Ей стало жаль Никиту. В ней обострилось сознание вины перед ним. Хотелось как-то смягчить его страдание. Хотелось сказать хоть одно ласковое слово, но чувствовала, что сейчас это неуместно и может прозвучать фальшиво.

— Так получилось… — сказала она и прикусила нижнюю губу. Глаза ее потемнели от внезапно нахлынувших слез. — Ты ведь не ответил на мое письмо…

— Я его не получил. Меня же призвали в армию. А потом отправили на Дальний Восток. Я ведь писал тебе…

— Это было уже зимой, — сказала Зинаида и покраснела.

— Меня везли туда больше двух месяцев. И был карантин…

— Ну, что же об этом, — вздохнула Зинаида. — Теперь уж ничего не изменишь.

— Может, ты и не любила меня совсем? — сурово спросил Никита.

В душе Зинаиды вмиг воскресли, в одно мгновение пронеслись воспоминания счастливых дней. Она незаметно смахнула слезу и гордо выпрямилась:

— Нет, Никита. Я очень, очень тебя любила.

— А потом вдруг… — едко, со злостью заговорил он и осекся.

— Потом… какое-то наваждение… Нет, ты лучше не спрашивай… Не могу тебе объяснить… Не могу…

— Я только хотел знать: любила ты или это просто была игра?

— Никита! — вспыхнула Зинаида. Глаза ее сверкнули. — Как ты можешь? Я немедленно уйду.

— Ну, ну, извини, Зина… Не буду… — И, немного помолчав, сказал: — Ты ведь пришла не за тем, чтоб повидать меня, а спросить о муже?

Зинаида рванулась, чтоб уйти, но он удержал ее, схватив за руку:

— Извини, Зина. У меня от войны и от всего пережитого уже не те нервы. Все же я скажу: если он был под Брестом, дело плохо… Я спасся чудом. Больше сказать нечего… Извини…

Зинаида закрыла лицо руками и так стояла несколько секунд.

— Зинуша, милая… — потянулся к ней Никита, слегка коснулся плеча. — Я не мог сказать ничего другого, не сердись.

— Я не сержусь… Мы оба наказаны. Я рада была увидеть тебя.

— Правда, Зинуша? — обрадованно воскликнул Никита и опять посуровел. Зинаида, взглянув, поняла, что в нем боролись два чувства: любовь и осуждение.

— Заходи к нам, — сказала она и, повернувшись, быстро вышла…

В лагере под Москвой, где проходил обучение Максим Клейменов, в один из ночных налетов на столицу были сброшены две бомбы. Очевидно, это были случайные бомбы, сброшенные уходящими от погони «юнкерсами». Они почти не причинили вреда и никого не убили, но произвели впечатление на начальство части, которое тут же отослало рапорт в Москву. Был получен приказ о переброске обучающихся в другие места, удаленные от фронта.