Приехав в дачный поселок, Зинаида и мать провели гостей на террасу, где сидела бабка за вязаньем и Ольга кормила малышей.

— К нам гости из Северограда! — весело объявила Зинаида. — Знакомьтесь! Это — Татьяна — жена Егора, а это ее мама Полина Андреевна и сынок Вадик.

— Очень приятно! — сказала Ольга, но ее серые большие глаза испуганно округлились. «Ну, теперь совсем мне будет плохо», — подумала она и, поднявшись, поздоровалась за руку со всеми.

— Это Ольга, — представила ее Зинаида, — наша невестка, жена старшего брата Максима.

— Очень рады! — сказала Татьяна, пожимая ей руку, и, взглянув на малышей, воскликнула: — Какие славные дети? Оба ваши?

— Мои! — ответила Ольга и опять села на свое место.

— А это наша бабушка — Ульяна Веденеевна, — указала Зинаида на бабку.

— Очень приятно познакомиться, — сказала Полина Андреевна, стоявшая ближе к бабке.

Бабка кивнула головой в черном платке и, не сказав ни слова, ушла.

Полина Андреевна со смущением и укором взглянула на Татьяну. «Я же тебе говорила», — прочла этот взгляд Татьяна.

Но Варвара Семеновна поспешила исправить неловкость:

— Не обращайте внимания на бабушку, она у нас с причудами. Пойдемте-ка я покажу вам вашу комнату.

Татьяна и Полина Андреевна ушли в комнаты. Видя, что Вадик остался один, Зинаида, подойдя к двери, крикнула:

— Федька! Федька, иди сюда!

А когда лохматый Федька в одних трусах и босиком влетел на террасу, указала ему на Вадика:

— Вот, Федь, познакомься Это Вадик. Он приехал из Северограда.

— Из самого Северограда? — удивленно спросил Федька, вытирая ладонь о трусы и с недоверием оглядывая голубоглазого, белокурого мальчика.

— Да, из самого! — с гордостью сказал Вадик.

— Ишь ты! — не то от радости, не то от детской зависти воскликнул Федька. — Ну, пойдем, я тебе лисенка покажу, — и, схватив Вадика за руку, потащил его во двор…

Гаврила Никонович приехал только в десятом часу. Как всегда помылся во дворе, переоделся в своей комнате и только тогда вышел на террасу, где сидели Татьяна с матерью, Ольга и были наготове Зинаида и Варвара Семеновна.

Только Гаврила Никонович вошел, к нему сразу же бросилась Зинаида.

— Папа! У нас радость — Егор объявился! Он жив-здоров и скоро должен приехать.

— Знаю, знаю, Зинуша, был дома, — добродушно взглянул отец и, погладив усы, сказал: — Ну-ка, знакомь меня с невесткой.

Все оторопело переглянулись. Татьяна же поднялась и неторопливо пошла навстречу свекру.

— Здравствуйте, Гаврила Никонович!

«Королева! Право слово, королева!» — подумал Гаврила Никонович, но почему-то нахмурился и опять, погладив усы, сказал:

— Ну, здравствуй, дочка! — и взял ее руку в свою огромную ладонь. — С приездом!

— Спасибо! — Татьяна хотела его поцеловать, но Гаврила Никонович, отвернувшись, шагнул к матери. — Стало быть, здравствуйте, сватьюшка! — сказал, пожимая руку. — Как доехали?

— Спасибо, хорошо, Гаврила Никонович.

— Вот и ладно. Будем жить вместе. У нас хоть разносолов не бывает, но чем богаты — поделимся. Рассаживайтесь, будем ужинать. Ты, дочка, — кивнул Татьяне, — садись поближе, хочу порасспросить про Егора.

Татьяна села рядом. Тотчас вбежали Федька с Вадиком.

— Что, нашел себе товарища? — спросил с усмешкой Гаврила Никонович.

— Да, пап, мы уже подружились.

— Ну, подойди к деду, сынок.

Вадик приблизился.

Гаврила Никонович потрепал еще не просохшие волосы, спросил:

— Купался?

— Да. У вас так хорошо.

— Вот и живи здесь, коли хорошо. Будешь с Федькой да с дедом на рыбалку ходить.

— Это я люблю.

— Молодец, коли так. Садись с нами ужинать…

Не увидев за столом деда с бабкой, Гаврила Никонович кивнул Зинаиде. Та быстро сбегала и, вернувшись, сказала:

— Они уже поужинали, легли спать…

— Ладно, — сказал отец. — Несите ужин.

Пока подавали еду Варвара Семеновна и Зинаида, Гаврила Никонович легонько тронул за плечо Татьяну:

— Ну, дочка, скажи, что слышно про Егора?

— Перед самым отъездом я получила от него письмо. Он на фронте с танковым полком. Послан временно с ремонтным отрядом, от завода. Должен вернуться в Североград.

— И все?

— Да, к сожалению, больше писем не получала.

— Немного же ты, однако, знаешь… А у меня в цеху сегодня были инженеры из Северограда. Они сказали, что ремонтный отряд вернулся в Москву. Там ремонтируют танки.

— И Егор в Москве?

— И Егор там. Но их будто бы уже отзывают в Североград.

— А потом? — взволнованно спросила Татьяна.

— Собираются сюда. Говорят, что начали эвакуацию. Должно, теперь уже скоро.

— Неужели? — радостно воскликнула Татьяна. — Ой, Гаврила Никонович, вы так меня обрадовали.

Она достала платок, смахнула нахлынувшие слезы.

«Должно, любит», — подумал отец, и на душе у него потеплело…

Дед Никон не пошел знакомиться с новой родней, но через Федьку, которого подзывал дважды, узнал все.

— Ну, что — выведал? — спросила бабка. — Видно, Егорша-то оженился на вдове с приплодом?

— Чай, сама видела, — сурово откликнулся дед.

— Как не видеть, видела… А только в толк не возьму — зачем ему это? Али девки на свете перевелись?

— Вот и я тоже… это самое… смекаю… Опять же, без согласья родительского… Эх, если бы моя воля — я бы с него шкуру спустил…

— Она-то, видать, баба тертая. Слышно, анжинером работала. Как бы его не заарканила да на шею не села вместе с тещей. Шуточное ли дело, по нонешним временам, когда вот-вот голодуха начнется, кормить три лишних рта? Ведь со своими-то двенадцать будет… Мало того, что Максимовых трое, ишо этот троих прислал… Боюсь, оседлает она его. Ох, оседлает…

— Егорша, небось, клейменовский. На этого хомут не наденешь. Но парень, видать, поторопился. За него бы любая девка пошла.

— Этак, этак. А что про Егорку-то бают?

— Вроде бы должен сюда приехать.

— Стало быть, жив?

— Это и радует, старуха. А коли приедет — пусть держит ответ перед Гаврилой. Нам в это дело мешаться не след…

На другой день было воскресенье, и Татьяна проснулась очень рано, прислушалась и сразу вскочила от испугавшей ее тишины.

Такая тишина, когда останавливалось движение и замирало все живое, — бывала только перед бомбежкой. Татьяна, накинув халатик, принялась трясти мать:

— Мама! Мама, скорей! Воздушная тревога! — и тут же бросилась к Вадику.

— Вадик, Вадюша, вставай! Надо идти в убежище.

Мать, спросонья не понимая в чем дело, стала торопливо одеваться. Вадик сладко потянулся, приподнялся и, закрыв глаза, опять развалился.

— Вадюша, милый, скорей. Вот-вот налетят немцы.

Вадик вдруг приподнялся и, протерев глаза, взглянул удивленно:

— Мамочка, что с тобой? Какое убежище? Мы же в Зеленогорске.

— Ах, да! — вмиг опомнилась Татьяна и, громко засмеявшись, бросилась на кровать, ощутив блаженство незыблемой тишины и покоя.

Усталость от бомбежки, недосыпание, нервное напряжение, тяжесть дороги и все другие несчастья и невзгоды вдруг словно отхлынули, растаяли. Дышалось легко, привольно. Она ощутила молодость, упругость во всех мышцах, даже румянец, выступивший на щеках. Она сладко потянулась, и первый раз за два месяца войны ей захотелось ласки. Вспомнился Егор. Его первые робкие и горячие прикосновения. Та незабываемая ночь, когда она, набросив халатик, первая пришла к нему… Татьяна сомкнула веки и сладко уснула…

Мать, услышав ее ровное, спокойное дыхание, тоже легла и тут же приглушенно захрапела…

Прошло около часу, и вдруг Татьяну снова разбудил резкий, задорный, заливистый звук. Этот звук не испугал ее, а лишь заставил прислушаться. Он напомнил что-то очень знакомое, далекое и милое ее слуху.

Она открыла глаза и минуты две-три лежала, ждала, не повторится ли этот звук снова.

И вдруг опять заливисто, зовуще, восторженно прозвучало: