Первые недели сражений с гитлеровскими захватчиками. Южное крыло гигантского советско-германского фронта, протянувшегося от Баренцева до Черного моря. Берега Прута и Днестра. Части 9-й армии бывшего буденовца Я. Т. Черевиченко самоотверженно сражаются с наседающим противником. Наша небольшая группа краснозвездовцев, располагая двумя машинами — «эмкой» из одесского таксомоторного парка и «фордиком», подобранным в одном молдавском селении, кочует по разным участкам фронта, собирая материалы для очередной корреспонденции. Вчера писали о кавалеристах Павла Алексеевича Белова, которые в пеших боевых порядках отражали атаки врага; сегодня — о летчиках Героя Советского Союза Александра Осипенко, сбивших над Кишиневом десяток гитлеровских бомбардировщиков; завтра собираемся побывать на сборном пункте военнопленных в Первомайске — там находятся офицеры и солдаты, захваченные батальоном В. А. Вруцкого, разгромившего поистине суворовским ударом три фашистских полка.

— Можно и я подскочу с вами? — спросил меня в политотделе армии бритоголовый, коренастый, крепко сбитый батальонный комиссар. — Надо же поглядеть, какие они, эти фашисты, — застенчиво улыбаясь, добавил он.

— Конечно! Выедем пораньше, чтобы успеть еще к летчикам…

Так мы познакомились с Борисом Леонтьевичем Горбатовым — специальным корреспондентом газеты Южного фронта «Во славу Родины». В ее редакции тогда трудились Сергей Михалков, Владимир Поляков, Илья Френкель, Александр Левада.

Тронулись в путь, как и договорились, пораньше, лишь только рассвело. В ту пору над прифронтовыми дорогами непрерывно шастали «мессершмитты». Пришлось все время поглядывать на небо, разбив его как бы на секторы наблюдения. На долю Бориса Горбатова выпало предупреждать об опасности, если она возникнет справа и сзади от открытого «фордика». И надо сказать, наш спутник оказался весьма внимательным, чему, вероятно, научился еще в дни войны с белофиннами на Карельском перешейке. Во всяком случае по горбатовской команде «Воздух!» мы трижды или четырежды выскакивали из машины и укрывались от вражьих атак в придорожных кюветах.

Вот и утопающий в зелени Первомайск. Находим помещение, где содержатся военнопленные. Среди них — оберст, худощавый, подтянутый кадровый офицер. Поинтересовались, кто он таков. Разговаривает он через переводчика. Оберст — сын прусского помещика. В первую мировую войну служил в одной части с Германом Герингом. С гордостью говорит, что до последнего времени перед началом «русской кампании» они переписывались.

— Нашел чем хвастать, — насмешливо заметил Горбатов и, развернув карту, сказал — Пусть расскажет, как его распотрошили наши бойцы…

Мы-то знали, что это случилось всего пару дней назад. Артиллерийская колонна, которую возглавлял сей оберст, попала под неожиданный удар нашего арьергардного батальона В.А. Вруцкого. Мы видели поле после того боя, загроможденное десятками семитонных автомашин, тягачами, орудиями. Каминский не очень-то охотно, но все же показал на карте лощину, по которой двигались его два артиллерийских полка и пехотное прикрытие. Никто не думал, что на них могут напасть русские. И вдруг возникла стрельба, в колонне стали разрываться гранаты. Солдаты начали разбегаться, прятаться в канавах. Офицеры не слушали его команд. Многие сразу же подняли руки, сдаваясь в плен.

— И вы тоже?

Оберст дипломатично промолчал.

— Наверное, довольны судьбой? — поинтересовался Горбатов. — Вам теперь уже не угрожает ни ранение, ни смерть…

— Нет, — резко ответил гитлеровец, — очень сожалею, что пришлось так рано выйти из игры…

— Из войны, — сердито поправил фашистского оберста Борис Леонтьевич, — из войны, на которую поднялся весь наш народ!

Другой военнопленный — лейтенант, при допросе которого мы присутствовали, являл собою типичного представителя фашистской молодежи. Его коренастую фигуру венчала голова с низким лбом и волосами, стриженными ежиком. Он зло вглядывался в пятиконечные красные звездочки на рукавах пропыленной гимнастерки Горбатова. Отвечал на вопросы насупившись, язвительно поджимая губы. Казалось, будь его воля, он тут же пустил бы в ход свои тяжелые кулачищи. А Борис Леонтьевич, словно бы не замечая того, спокойно выяснял все, что его интересовало в мышлении этого фанатичного фашиста.

Были в тот день беседы и еще с несколькими гитлеровцами, плененными в том же бою. Помнится, Горбатов потом выступил в своей газете со страстной публицистической статьей, в которой на конкретных примерах, называя имена тех офицеров и солдат противника, с которыми мы беседовали, раскрывал идеологию врага. В той статье, опять-таки с приведением реальных эпизодов, говорилось и о том, что гитлеровцев можно и нужно бить, умело используя для того всю силу своего оружия, свое воинское мастерство.

И еще не раз нам, краснозвездовцам, работавшим в ту пору на Южном фронте, доводилось встречаться с Борисом Горбатовым. То во время журналистских бесед с командующим фронтом И. В. Тюленевым, то в совместной поездке в части, сражавшиеся на Буге и под Николаевом, то в легендарной Каховке. Там, кстати сказать, на берегу Днепра, Борис Леонтьевич читал нам только что завершенное первое «Письмо к товарищу». Оно открыло целую серию ярких обращений к советским воинам, проникнутых глубокой партийной уверенностью в правоте дела нашего народа.

А потом Борис Горбатов перешел работать в «Правду». В последний раз во фронтовой обстановке мы виделись с ним на объятых огнем улицах Берлина, у стен рейхстага, штурмуемого частями стрелкового корпуса генерала С.Н. Переверткина. Из берлинского пригорода Карлсхорста Борис Горбатов вместе с правдистом Мартыном Мержановым и написал свою последнюю военную корреспонденцию. Она заканчивалась просто и вдохновенно: «Сегодня человечество может свободно вздохнуть. Пушки больше не стреляют!» Это было напечатано в «Правде» 9 мая 1945 года, в радостный День Победы…

Суровой военной зимой сорок первого — сорок второго года оперативная группа «Красной звезды» обосновалась на пятом этаже старого, массивного здания «Правды». В дни сражения на полях Подмосковья, где занялась заря всех будущих успехов Советской Армии, нашу газету выпускало всего несколько человек; их можно было пересчитать по пальцам. Каждый в ту пору работал, что называется, за троих. Иные ранним утром выезжали на боевые рубежи за свежими материалами и к исходу дня возвращались; быстренько «отписывались», вычитывали сверстанные полосы и после коротенького и тревожного отдыха — снова в путь.

Среди тех немногих, кто тогда писал оперативные корреспонденции и готовил к печати обильную редакционную почту, был и плечистый, смуглолицый, темноволосый старший политрук, носивший такие же, как и на моей гимнастерке, голубые авиационные петлицы, — Савва Дангулов, широко известный в наши дни автор интереснейших романов о советских дипломатах. Мы познакомились с ним еще осенью, когда я на несколько дней прилетал в столицу с фронта. Наш неутомимый редактор Д. И. Ортенберг, сведя нас, сказал:

— Нужно, чтобы вы вместе всерьез занялись авиационной тематикой в газете…

Дангулов до войны несколько лет работал в многотиражной газете Научно-испытательного института Военно-Воздушных Сил, близко знал многих знаменитых летчиков, в том числе Валерия Чкалова и Михаила Громова, экипажи которых совершили беспримерные арктические перелеты. Он корреспондировал о них в «Красную звезду», много раз встречался с видными авиаконструкторами, создававшими новую технику. Поэтому на первых порах решили так: мой напарник, используя в интересах дела прежние связи, возьмется за рассказы о тех авиаторах — и, разумеется, привлечет их в качестве авторов, — которые ушли в действующую армию. Ведь тот же М. Громов, скажем, стал командовать авиацией Калининского фронта, А. Юмашев и Г. Байдуков — теперь командиры боевых авиасоединений, известный летчик-испытатель П. Стефановский командует одним из истребительных полков, прикрывавших столицу от налетов вражеских бомбардировщиков. Несомненно, что читателям газеты было бы интересно узнать об их боевых делах. Да и выступления в «Красной звезде» таких видных летчиков были бы весьма полезными.