Началась пятимесячная оккупация Пятигорска.

Но сегодня, 3 января 1943 года, было и радостно и тревожно. Шепотом передавались слухи о быстром продвижении Красной Армии. Близость освобождения чувствовалась в беспрерывном потоке уходивших немецких войск и автомобилей с награбленным добром, в трусливой увертливости фашистских листков, пытавшихся скрыть свое катастрофическое положение на Кавказе.

Стук в дверь прервал ход мыслей молодой женщины. В комнату вошли полицаи.

— Одевайтесь, поедете с нами.

В автомобиле Мария вспомнила, что несколько часов назад люди, сидевшие сейчас рядом, были за кулисами и внимательно разглядывали ее.

Что могли узнать о ней?

Однажды уже было: наследнице дореволюционного владельца дома, из которого полицаи выбросили Марию, она сказала: «И у нас будет праздник». Об этом донесли в гестапо. Тогда Марию вызвали и, жестоко избив, отпустили.

Теперь могли доискаться, что Мария, собирая еду, относит ее советским военнопленным и что она рассказывает о подходе наших частей к Пятигорску. Не узнали ли о другой, самой важной работе, взятой на себя Марией?

Близ Машука автомобиль остановился. Полицаи вышли и повели девушку в лес. У канавы они остановились.

— Что вы хотите сделать? — спросила Мария.

— Сейчас узнаешь, — последовал ответ. — Говорила, что большевики близко?

— Я слышала, что Красная Армия подходит к Пятигорску.

— Да что с ней разговаривать! — крикнул полицай. Он выстрелил в девушку. Мария упала, обливаясь кровью. Как в тумане, она почувствовала, что с нее снимают одежду, срывают с руки часы. Полицаи поволокли Марию к канаве. Голова ее билась о землю, сучья и кустарники царапали ее лицо. Блеснул свет фонаря. Сердце Марии сжалось, вдруг обнаружат, что она жива. Но ей посчастливилось. Бросив Петрову в канаву, истязатели занялись дележом денег из ее сумочки. Затем на потерявшую сознание девушку, заживо погребая ее, посыпались комья мерзлой земли, смешанной со снегом.

Машина умчалась назад, в город. Рана на голове Марии примерзла к смешанному с землей снегу, и, должно быть, поэтому она не истекла кровью.

Очнувшись, Мария выбралась из кювета; падая и вновь поднимаясь, поползла к Пятигорску. Навстречу ей, уже не заботясь о маскировке, включив полный свет, мчались машины: их хозяева удирали из разграбленного и разрушенного города.

Мороз крепчал. Мария уже не чувствовала ни рук, ни ног. Отчаяние охватило ее. Но неужели сдаться, когда час освобождения так близок?

И девушка нашла силы, чтобы спасти себя. Она добралась до пригорода — Белой Ромашки и постучалась в первый же дом. Вышла женщина, подхватила ее и уложила в постель. В матери схваченного гестаповцами советского работника Мария Петрова нашла спасительницу, выходившую ее.

П. Кованов и я разыскали девушку. И Мария Петрова — она была еще в бинтах и повязках — рассказала нам о том, как смерть прошла рядом с ней…

Двадцать три года спустя мы, бывшие военные корреспонденты, и Мария Федоровна Петрова-Новикова вновь нашли друг друга и обменялись письмами. Она жива-здорова, полна энергии и продолжает — теперь уже в Ленинградском Малом театре оперы и балета — служить любимому искусству.

Пути трех друзей разошлись: Габрилович направился на Северо-Западный фронт, Кованов остался на Северном Кавказе, мне приказали ехать на Южный фронт — им стал знаменитый Сталинградский фронт.

Журналистский корпус здесь был представлен достойно. Петр Никитин — будущий член редколлегии «Известий» — был пытливым исследователем человеческих душ и действий; я бы назвал его чемпионом любознательности. Мало кто мог так, как он, вызвать воина на содержательную беседу. Его коллега Константин Тараданкин отлично умел делать для газеты все, что нужно. За два часа он набрасывал темпераментную передовую, фельетон, проблемную корреспонденцию. Сильные, горящие, рожденные большим талантом строки принадлежали порывистому худощавому юноше — военному корреспонденту «Комсомольской правды» Анатолию Калинину, имя которого теперь широко известно.

Царский генерал В. Афанасьев с первых дней создания Красной Армии стал под ее знамя. Этому знамени также верно служил его сын — Борис Афанасьев. Он отморозил ноги на линии Маннергейма, перенес ампутацию нескольких пальцев. Казалось, он не мог выдержать выпавшую на его долю нагрузку. Но выдерживал. Где бы ни работал корреспондент ТАСС Афанасьев, он всегда пробирался в самое пекло, возвращаясь с отменными материалами. В течение примерно года он освещал Нюрнбергский процесс. Он и В. Темин были единственными советскими корреспондентами, присутствовавшими при казни фашистских главарей.

«Правду» достойно представлял Михаил Шур. Его серьезная, вдумчивая, исключительно добросовестная работа сочеталась с хорошим литературным вкусом.

Неистовым военным корреспондентом был сталинградец Василий Коротеев — корреспондент «Красной звезды».

Неутомимым фотоасом называли корреспондента «Комсомольской правды» А. Гличева.

Самым юным из нас был Григорий Шпаков, представлявший Совинформбюро.

В этом составе мы и шли от ворот Кавказа до крайней оконечности Крыма.

В июне на Южном фронте возникла небольшая пауза. Шла десантная эпопея 18-й армии на полуострове Мысхако. Я получил разрешение на несколько дней вернуться к берегам Черного моря и отправиться на Малую землю.

На осунувшихся лицах помощника военного коменданта, краснофлотцев, дежурных и других работников порта можно было прочитать их тревогу за судьбы людей и караванов, отправляемых на Малую землю.

Ждали темноты — только под ее покровом были возможны рейсы на Малую землю. На горизонте угадывались очертания клочка нашей территории. Море было спокойно. Но в обманчивой тихой зеленой глади таились вражьи магнитные мины, шныряли подводные лодки и торпедные катера, и в любую минуту следовало ожидать появления эскадрилий фашистских гидросамолетов и истребителей, а на подходе к Малой земле — шквального огня артиллерии и минометов.

Но вот наши суда строятся и под охраной сторожевых катеров трогаются в путь. Катер № 85, которым командует старший лейтенант Василий Торопков (ныне капитан 1-го ранга), совершил свой первый рейс в памятную штормовую февральскую ночь 1943 года… В тылу у гитлеровцев, в рыбацком поселке Станичка, мало еще кому ведомом, высадился со своими людьми Герой Советского Союза майор Цезарь Куников. Двести шестьдесят девять смельчаков-десантников, разметав проволочные заграждения и подорвав минные ноля, с боем зацепились за прибрежные скалы. В ночь с 7 на 8 февраля катер Торопкова высадил еще десантную роту, а потом совершал рейсы почти ежедневно…

Пересекая узкую бухту, караван судов уходил вперед. С гор побережья доносилась канонада. Это наши артиллеристы, выследив днем бьющие по Малой земле батареи, теперь расправлялись с ними.

Проплываем несколько селений Кубани. Позади остается разрушенный, весь в дыму пожарищ героический Новороссийск. Разрывы становятся все явственнее и оглушительнее — мы подходим к Малой земле. Сквозь туманную дымку, прикрывающую ее очертания, вспыхивают снопы пламени — враг ведет яростный обстрел. Осколки снарядов и мин со свистом сыплются в волны, шумно набегающие на скалы. На минуту становится светло как днем. В небе повисли ракеты: фашисты нащупывают караван. Тут же ввысь взлетают сотни зеленых огоньков — пулеметчики Малой земли, помогая высадке, трассирующими пулями дружно расстреливают ракеты. И снова враг бьет вслепую, его снаряды мечутся по Мысхако, с визгом рвутся на берегу и вокруг судов. Экипажи, ведущие в открытом море разгрузку, не теряют ни минуты. Подошедшие с берега боты принимают массивные ящики с боеприпасами и продовольствием, тюки с подарками Большой земли, новыми кинофильмами, газетами, книгами, журналами. Еще четверть часа, и люди со своей ношей, помогая друг другу, взбираются по скалам на отвесный берег. Желтые молнии разрывов озаряют изрезавшие полуостров ходы сообщения, по которым движется живая цепь. Идти нам не очень далеко — ведь всю территорию Малой земли можно пересечь в течение часа. Короткая проверка — все под тем же огнем, — и нас пропускают в подземные укрепления штаба Малой земли. В этот момент раздается оглушительный грохот, сотрясающий скалы: фашистские эскадрильи сбрасывают в этом районе третий за первую половину ночи бомбовый груз.