Несколько позднее Лормье сам посвятил меня в детали их отношений с Эрмеленом и поведал историю возникновения компании. Одетта рассказала мне только, как организована и как функционирует СБЭ. Я уже отмечал, что накануне она без удовольствия восприняла мое появление под крылом президента, но она была неспособна долго злиться и через четверть часа разговора вела себя вполне дружелюбно.

— Называйте меня Одетта, — попросила она, — не надо никаких «мадам». А я смогу звать вас Мартен.

Мне понравилась ясность ее ума, то, как толково она вводила меня в дела. Из ее объяснений я прекрасно смог уяснить роль президента, которая заключалась в том, чтобы определять политику компании и при этом быть уверенным, что Эрмелен не препятствует ее воплощению в жизнь. Он держал в голове все дела, а помощники должны были сообщать ему обо всем, что пахло новым, избавляя его от труда самому рыться в бумагах. Во всем, что касалось фирмы, Одетта и Жоселина были ходячими энциклопедиями.

— Сказал ли вам президент, что я только что вышел из тюрьмы и за что сидел?

— Он сказал Жоселине и мне. Кстати, именно Жоселина подняла газеты того времени, чтобы подготовить ему справку. А Анжелина — наша стенографистка-машинистка — ничего не знает.

— Я предпочел бы, чтобы ей обо всем этом рассказали вы или я сам, нежели кто-нибудь из друзей генерального директора.

— Вы правы. Я расскажу ей. Она совсем еще юная, но очень серьезная. Вам нечего опасаться, что она станет разыгрывать перед вами комедию, делая вид, что ей страшно или что ее распирает любопытство.

И с этими словами Одетта передала меня в руки Жоселины, которая должна была поводить меня по отделам. Жоселина, девушка лет двадцати пяти, была высокая и тоненькая, немного сутуловатая, с худым костлявым лицом и бесцветными глазами. В дополнение ко всему у нее были крупные мужские руки, очень большие ступни и худые ноги.

— Я поведу вас в отдел кадров. До последнего времени мы полагали, что можем рассчитывать на Келлера, но вчера он показал, что находится в кулаке у Эрмелена. Дело это для нас чрезвычайно важное. Сколько времени Келлер работает на Эрмелена, насаживая повсюду его людей, и кто эти люди? Чтобы выяснить это, потребуется не один день и даже не одна неделя.

Келлер очень любезно предложил мне свои услуги и принялся рассказывать о том, чем занимается его отдел. После общего вступления он перешел к вопросу социального страхования, но Жоселина оборвала его:

— Простите, господин Келлер, но президент изъявил желание, чтобы господин Мартен глубоко изучил ваш отдел. Не кажется ли вам, что логичнее было бы начать с самого начала? Например, если кто-то поступил к нам на работу в начале года, то на каком основании его приняли, какие отношения сохранились у того человека с вашей службой и как все это можно проследить?

Келлер достал личное дело некой Клер Люпен, принятой на службу в феврале. Ее фамилия фигурировала в нескольких карточках, и после просмотра всего дела мы обнаружили ее в штатном расписании соответствующего отдела. Я спросил у Келлера, фиксируются ли перемещения работников. И Жоселине, и мне показалось, что Келлер смутился и несколько заколебался перед тем, как дать утвердительный ответ. Действительно, такой учет ведется и за последние десять лет накопилось уже шесть реестров. Жоселина взялась за 54–55 годы, а я раскрыл книгу текущего. В мае, июне, июле, августе в СБЭ было принято очень мало людей, и все эти люди были старше двадцати пяти лет за исключением одной девушки. Следовательно, я правильно предположил, что появление моего незнакомца не было зарегистрировано в отделе кадров. Жоселина потребовала показать ей личные дела некоторых из наиболее важных работников СБЭ. Мы углубились в их изучение, как вдруг вошел Эрмелен, предупрежденный, очевидно, кем-то из подчиненных Келлера. Он возмущенно запротестовал против моего вмешательства в работу, где мое невежество может привнести лишь беспорядок. На что Жоселина твердо отреагировала:

— Господин Мартен работает здесь под моим наблюдением, исполняя распоряжение президента.

— Если президент отдал вам распоряжение, он должен был бы если не обосновать его, то хотя бы проинформировать меня письменным приказом. Прошу вас получить у него такой приказ. А пока, господин Келлер, принесите мне личное дело этого человека.

— Я сейчас вернусь, — сказала Жоселина. — Ждите меня здесь.

Келлер приказал секретарше принести мое личное дело. Вид у него был чрезвычайно убитый. Я стоял перед Эрмеленом, глядя на дверь, через которую вышла Жоселина.

— Вы читали о деле Льебера? — обратился Эрмелен к Келлеру. — Сегодня ему должны вынести приговор. По справедливости, убийцу следовало бы приговорить к смертной казни. Что вы об этом думаете?

— Я не в курсе дела, — ответил Келлер с видом человека, которому явно не по себе.

— К сожалению, судьи слишком снисходительны к убийцам. Они поощряют преступников.

Секретарша положила папку с моим личным делом на стол, и в этот момент вошла Жоселина.

— Господин генеральный директор, президент извещает вас, что приказ будет передан вам незамедлительно. Он поручил мне также передать уверения в своем доброжелательном к вам отношении.

От последних слов Эрмелен пришел в тихую ярость, уши его сначала покраснели, а потом стали фиолетовыми, а руки, в которых он держал папку с моим личным делом, затряслись. Даже учитывая большой рост, руки у него были просто огромные — толстые, широкие и длинные. В папке лежали две анкеты, заполненные мной, и листочек, на котором Келлер сделал от руки какие-то записи.

— Это дело неполное, — воскликнул Эрмелен. — Здесь нет справки о судимости!

— Господин генеральный директор, — заметила Жоселина, — в этом нет ничего странного. После подачи запроса в канцелярию суда проходит не меньше недели, пока будет выписана справка. Таким образом тут нет вины господина Мартена.

— Пусть так, но справка о судимости — это важный документ, который нам просто необходим, тем более, если речь идет о служащем, которому дано столь ответственное поручение. В наших досье содержатся конфиденциальные сведения об уважаемых людях, которые мы не имеем права подвергать риску быть разглашенными в недоброжелательных целях, а посему мы должны обезопасить себя…

— Вы правы. Поэтому я отнесу эти дела самому президенту. Господин Мартен, помогите мне, пожалуйста.

Коль скоро был упомянут президент, Эрмелену крыть стало нечем. Мы покинули отдел Келлера и сгрузили все папки, как и обещали, на стол Лормье. Президент с пылким интересом выслушал рассказ Жоселины о последних событиях и спросил, какого цвета были уши Эрмелена, когда ему передали «уверения в благожелательном отношении».

— Фиолетовые, господин президент, — ответила Жоселина. — А когда мы уносили папки, они снова стали красными.

Сверкнув злыми глазами, Лормье коротко рассмеялся, и я заметил, как расцвели в умиленной улыбке Одетта и Жоселина, видя, какое удовольствие получил толстяк. Я подумал, что, может быть, и сам вскоре стану говорить «наши интересы» о том, что касалось бы не интересов фирмы, а только ее президента. Как бы то ни было, несмотря на первое ощущение антипатии, Эрмелен уже сильно сблизил нас с ним. А общая работа довершит исполнение этого столь распространенного чуда: преданность работника хозяину, которого он не любит. Когда мы с Жоселиной и Одеттой выходили, Лормье задержал меня:

— Мы с вами еще не обсудили один немаловажный вопрос — ваше жалованье в СБЭ. Вы, наверное, об этом уже подумали?

— После двух лет отсутствия я не очень представляю себе нынешние зарплаты, но, учитывая то доверие, которое вы собираетесь мне оказать, полагаю, что шестьдесят тысяч франков отвечали бы моему новому положению.

— Именно такое жалованье я и хотел вам назначить, но в связи с тем, что вы вышли из тюрьмы, необходимо, чтобы мое к вам доверие оправдывалось чрезвычайными достоинствами, оплачиваемыми по их настоящей цене. Только высокая зарплата может заставить работников фирмы поверить в ваши заслуги. Поэтому вы будете получать сто двадцать три тысячи франков в месяц. Кстати сказать, меня такое решение не приводит в восторг. Для меня нет ничего неприятнее, чем доставить удовольствие своему служащему.