У Кати блестели глаза. Она смущенно улыбалась. Эта суровая Энн Крук ей чем-то напоминала маму. Дома у них тоже не принято было «лизаться», как говорила мама, воспитывалась сдержанность чувств.

— Вы хотите что-то спросить? — сухо заговорила миссис Крук.

Катя покачала головой.

— Неправда, — уставилась на нее рыбьими глазами миссис Крук.

— Не спрашиваю, значит, не хочу, — попыталась в тон ей отвечать Катя, но не выдержала и улыбнулась: — Не сейчас...

Она хотела уйти, но они попросили ее еще посидеть. Катя поняла, что чем-то им тоже нравится, и обрадовалась... А вообще-то Крукам тут, конечно, нелегко... Может, они устали от вечных скитаний, тяжелых забот. И им хотелось посидеть у мигающего каганца пусть с чужой, но славной девочкой, которая по возрасту могла быть их дочкой.

Они спрашивали Катю о ее родителях, о том, с кем она дружит, почему Катя назвала фамилии Ручкина, Гольцова, Колчина...

— Ручкин — это тот парень, который нашел мои перчатки? — многозначительно подмигнул мистер Крук.

Энн зашипела на него, но перестала, увидев, как улыбается Катя... Почему-то Ларька решился прикинуться жуликоватым, вроде Ростика. Катя не собиралась его выдавать. И вообще она теперь отвечала сдержанно, скупо, как ни нравились ей Круки. Ларька велел держать с Круками ухо востро. Хотя, наверно, это глупо. Катя хотела бы жить, как они — путешествовать по всему свету и помогать несчастным...

Вскоре после этого чаепития, накануне отъезда из приюта, Аркашка поделился с Ларькой своими планами:

— Надо пощупать Майкла! Он же свой парень!

— Ну да? — скептически хмыкнул Ларька. Впрочем, Смит нравился и ему.

Аркашка настаивал на своем, и Ларька только пожал плечами:

— Если тебе пришла охота схлопотать по носу, валяй.

— Я расскажу ему о краскоме, — загорелся Аркашка.

Ларька нахмурился, молча рассматривая друга.

— Не, о знамени не скажу, — понял Аркашка.

Но когда он сошелся со своим любимцем, Майклом Смитом, и начал было рассказ о краскоме, что-то сразу стало мешать.

Аркашка не мог понять, в чем дело! Почему-то он утратил все красноречие, стал косноязычен, бесконечно повторял «значит», «понимаете», попытался подогнать себя звонкими фразами, вроде «Знаете, это был необыкновенный человек!», но ничего не выходило и становилось совестно. Он не знал, как теперь выпутаться.

Смит глядел на него с интересом. Потом, пожалев Аркашку, вежливо спросил:

— А как его звали?

Аркашка смутился еще больше.

— По-настоящему — не знаю, — признался он.

— У него было прозвище?

— Нет, в отряде его звали — Павел или Командир...

— А вы как его называли?

— Товарищ краском...

— Вы — настоящие ребята, — решил Майкл, сплевывая изжеванную резинку.

— Кто?

— Ну, вы и ваши товарищи, которые бежали на фронт.

— Это я один, — пробормотал Аркашка. Он чувствовал двойное неудобство — и оттого, что врет, и оттого, что одному себе приписывает всю славу...

Решив разом покончить с этими осложнениями, Аркашка брякнул:

— А вы?

Смит поднял на Аркашку твердые, внимательные глаза, и неожиданно в них мелькнуло что-то общее с пронзительным взглядом Валерия Митрофановича — мелькнуло и тотчас исчезло...

— Почему я не убежал на фронт? — спросил Смит спокойно. — А на какой?

Аркашка покраснел, насупился; огневые, черные глаза метнули из-под ресниц искры.

— Выходит, вы за Колчака? — спросил он глухо.

Смит спокойно покачал головой и отрезал:

— Нет.

— Тогда вы за нас! — засуетился, разом оживляясь и добрея, Аркашка. — Ну, я же знал, какой вы человек! Вы человек что надо! Пойдете с нами! Пойдем шагать по планете! Даешь мировую революцию!

Смит был, видимо, удивлен, но так же спокойно покачал головой и твердо сказал:

— Нет.

— Как нет? — растерялся Аркашка. — А за кого же вы?

Тогда Майкл чуть заметно улыбнулся, поднял ладонь с длинными, гибкими пальцами и приложил ее к груди:

— Я за себя.

Всех ребят очень интересовали Круки и Смит. Разобраться в них было не так-то просто, хотя Ростик, например, уверял, что он видит американцев насквозь... Жадины! Почему — жадины, Ростик не объяснял, только энергично и пренебрежительно отмахивался от вопрошавших... Все понимали, что теперь многое в их судьбе зависит от этих американцев. Володя, который явно нравился мистеру Круку, считал, что ему беспокоиться не о чем, и поучал других. Ростик все-таки был уверен, что в любой момент облапошит этих американских провинциалов. Тося по секрету твердила девочкам, что Майкл Смит смотрит на нее как-то особенно. Многие уже в поезде начали зубрить английский и, завидя кого-нибудь из американцев, случайно выпаливали фразу или хоть слово по-английски. Иные, напротив, считали своим долгом всячески делать вид, что чихать они хотели на каких-то американцев. Так что суеты и волнений хватало.

Беседа Кати с Круками за чаепитием и наскок Аркашки на Смита также подверглись обсуждению в узком кругу, с участием Ларьки, Гусинского и Канатьева.

Катя призналась, что ей очень понравились Круки, их удивительная работа и что для себя она не желала бы лучшей судьбы.

— Тю, — печально ухмыльнулся Ларька.

— В последнее время, — сказала Катя, помедлив, чтобы ее фраза прозвучала еще обиднее, — вы, Ручкин, изрекаете только междометия...

— Хотите, скажу без междометий?

— Да, пожалуйста.

— Ненавижу таких Круков.

— И лопаете их еду? Носите их одежду? Это честно?

— Да, честно. — Он сердито смотрел на Катю, заведенный, как пружина. — Это не ихнее — еда, одежда, поезд — все!

— А чье? — Катя посмотрела на него сверху вниз, но так как они были одинакового роста, из этого мало что вышло. — Ваше, что ли?

— Да уж скорее мое. Откуда они взяли свои консервы? Это барахло? — Ларька дернул себя за ватный рукав.

— Купили, надо полагать. Не украли же.

— А я думаю — украли! У своих же, у бедняков. У негров, например. И вообще у рабочих. Они, буржуи, всегда крадут. Вы что, не знали? Только умеючи крадут, втихомолку, научно, не так, как наш Ростик. А потом бросают копеечку. Может, они в бога верят, в рай желают, может, просто хотят похвалиться. А Круки хватают эту вонючую копеечку и на нее покупают таких, как вы! Ах, мы спасаем деточек!.. — передразнил он разом и Катю и Круков. — Спасайте их от буржуев! — заорал Ларька. — Делайте революцию! Тут и спасенье, и все!.. А за это, — Ларька снова дернул себя за ватный рукав, — я ихнему рабочему скажу спасибо или бедному негру!

Катя выслушала его, стиснув зубы, и еле дождалась, чтобы холодно негромко сказать:

— Как ни кричите, а Круки лучше вас.

Ларька задохнулся от возмущения.

— Конечно. Они для нас все делают. А вы болтаете всякий вздор и еще их оскорбляете. Это подло.

Катя встала и быстро ушла.

Мальчики сидели, понурив головы. Даже Ларька молчал, только раз и другой залез пятерней в свои роскошные рыжеватые кудри...

— Зря ты так, — нерешительно заговорил Аркашка. — Все-таки девчонка...

Ларька презрительно хмыкнул, а Гусинский выкатил круглые глаза:

— Что значит — девчонка? Или она понимает, и тогда идет с нами. Или не понимает — тогда на что она нужна!

Даже Ларька засомневался, справедлива ли такая беспощадная постановка вопроса... Может, поэтому информация Аркашки о попытке вовлечь Майкла Смита в борьбу за мировую революцию прошла спокойнее, чем можно было ожидать.

— Все они только за себя, — отмахнулся Гусинский. — Буржуи! Разве они могут за народ?

— Все-таки сказанул, как думал, честный парень, — похвалил Ларька Смита. — Не виляет, как эти Круки...

Потом, когда Ларька был уже один, к нему подошла малоизвестная девочка, очень некрасивая, и молча, осуждающе сунула черную матросскую ленточку и катушку с остатками черных ниток...

— Вот это да, — сказал Ларька, скаля зубы. — Сплошной траур.

И он замахнулся, не зная, куда швырнуть дорогие сувениры.