Раньше Гримпоу ни минуты не сомневался бы и с радостью согласился бы стать верным оруженосцем блестящего рыцаря. Вот только Побе желал двинуться на юг за славой героя, а путь Гримпоу лежал на север.

— Я уйду сегодня ночью, когда монахи уснут. Еще не поздно пойти со мной, — прошептал на ухо юноше Побе де Ланфорг как-то утром, когда Гримпоу занимался в библиотеке, а брат Ринальдо переносил за своим рабочим столом записи с дощечек в манускрипт.

— Ты спятил? Разбойники схватят тебя раньше, чем ты покинешь долину, а узнав, кто ты, потребуют у твоего отца выкуп, угрожая отрубить тебе голову, если он не согласится заплатить. Я хорошо знаю этих людей, мошенников и убийц, им собственных детей не жалко, уж поверь мне, — ответил Гримпоу тихо.

— Я не вынесу больше и дня заточения, тут мы словно в склепе. Все эти молитвы не для меня, я мечтаю взять меч, вскочить на коня и пуститься в путь, покоряя сердца незнакомок, — стоял на своем Побе, привыкший изъясняться в стиле трубадуров.

— Обожди хотя бы каравана паломников. Ты ведь знаешь, они придут в аббатство, едва в лесах сойдет снег, — настаивал Гримпоу.

Побе де Ланфорг покачал головой.

— Завтра может быть слишком поздно. За этими стенами меня ожидают свобода и слава, но я совсем не уверен, что эти утонченные дамы будут долго ждать. Каждый день я слышу их сладкие голоса, манящие тысячами наслаждений и приключений, так что я решил без промедления вручить себя в нежные руки этих богинь до того, как моя душа увянет от песнопений и молитв. — Глаза молодого послушника сверкали.

Уже не в первый раз Побе де Ланфорг говорил Гримпоу о наслаждениях любви, сладости поцелуев и нежных ласках. Слова его вызывали в памяти изображения сирен, их округлые груди и волшебные голоса, и очарование делалось столь всепоглощающим, что Гримпоу чувствовал готовность поддаться соблазну и сбежать из аббатства, чтобы как можно скорее отправиться на поиски приключений и любви. В конце концов, это именно то, о чем Гримпоу мечтал всю жизнь, — стать оруженосцем рыцаря, объездить весь мир от турнира до турнира, подобно героям романсеро, которые распевали хуглары на площадях и рынках. Похожая цель была у них с Дурлибом, они собирались отправиться на поиски finis mundi, найдя труп рыцаря в горах: но сейчас, когда появилась реальная возможность убежать из аббатства и открыть для себя новую жизнь, полную приключений, рядом с Побе де Ланфоргом, внутренний голос подсказывал, что у него другая судьба и не стоит принимать второпях столь важное решение.

— Куда ты собираешься идти? — спросил наконец Гримпоу.

— Пойду на юго-запад, доберусь до замка Ланфорг, чтобы попрощаться с матерью до отъезда в Испанию.

— Отец вернет тебя обратно под конвоем, как только увидит в замке.

— Поверь, я даже мертвым не вернусь на это кладбище.

— Да здесь не так плохо, — искренне сказал Гримпоу, — я ведь достаточно пожил бродячей жизнью.

— Ты так говоришь, потому что свободен, как птица, пусть тебе и нравится проводить дни в окружении бесполезных манускриптов, которые ничем не послужат рыцарю и нисколько не нужны оруженосцу. Если пойдешь со мной, никогда об этом не пожалеешь, клянусь, — воскликнул Побе де Ланфорг.

— Дай подумать, я не совсем уверен, что судьба направит нас по одной дороге, а наши приключения и подвиги будут общими, — ответил Гримпоу, терзаемый сомнениями.

— У тебя есть время до вечерни. Если, когда погаснет последний факел галереи, ты не придешь в конюшню, я посчитаю это отказом и уйду один, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Этой ночью соломенный тюфяк Побе де Ланфорга пустовал. Когда еще до рассвета колокола отзвонили к заутрене. Гримпоу понял, что в церкви будет большой переполох, как только монахи заметят пустую скамью. Поэтому он побежал предупредить брата Ринальдо до того, как слухи о новом убийстве распространятся среди монахов быстрее, чем огонь по жнивью. Но когда Гримпоу пришел на кухню и попросил повара передать настоятелю и брату Ринальдо, что ему нужно с ними поговорить по личному и очень срочному делу, было уже поздно. Несколько послушников заметили, что Побе де Ланфорг исчез, и пришли в ужас при мысли, что призрак рыцаря-тамплиера убил молодого человека.

— Да его точно зарезали, как бывшего настоятеля! — закричал брат Бразгдо, увидев входящего на кухню Гримпоу и не давая тому возможности рассказать что-либо о случившемся.

— Вы о чем? — поразился Гримпоу.

— Ты еще не знаешь? Молодой послушник Побе де Ланфорг пропал. Его никто не видел со вчерашней вечерни, на заутреню он тоже не явился. Его ищут по аббатству, и ходят слухи, что он убит.

Посмотрев на брата Бразгдо — лицо у повара было такое, словно он ожидал в любой миг увидеть перед собой призрак тамплиера, — Гримпоу сказал:

— Перестаньте хоронить его, ибо Побе де Ланфорг жив и здоров.

— Что?

— Он покинул аббатство, чтобы сменить религиозный орден на рыцарский, в поисках наслаждений любви, — усмехнулся Гримпоу.

Повар поставил на стол ковш с молоком, вытер руки о ризу и проговорил:

— Я всегда подозревал, что этот шустрый подлец… Но ты-то откуда знаешь, что он сбежал?

— Он сам мне сказал. А еще предложил убежать с ним заодно, стать его оруженосцем, расписал наши подвиги, каких не видел свет, во всех христианских королевствах.

— Когда его отец узнает, что блудный сын, которого он мечтал превратить в епископа, сбежал из аббатства, юному Побе останется один подвиг — попробовать спасти свою спину от порки.

— Граф де Ланфорг так суров? — поинтересовался Гримпоу.

— Рассказывают, что ударом кулака он валит медведя и что никто никогда не смел перечить его желаниям, иначе дерзкого наденут на клинок, как на вертел.

Гримпоу не знал, шутит ли брат Бразгдо, но уточнить не успел: в кухню вошли настоятель и брат Ринальдо, о чем-то беседуя.

— Если в конюшне не хватает одного коня, значит, его увел послушник, — услышал Гримпоу слова библиотекаря.

Гримпоу подошел и выложил все, что знал. Настоятель нахмурился, выказывая досаду по поводу услышанного, ведь граф Ланфорг был не только ревностным приверженцем святого Дустана, отшельника, чьи мощи хранились в сырой и темной крипте аббатства, но и каждый год выплачивал солидное пособие на содержание монахов, а побег сына ставил под сомнение щедрые графские дары.

Оба монаха покинули кухню, обсуждая случившееся, а Гримпоу остался наедине с братом Бразгдо, который увлеченно пытался сотворить козий сыр в глиняном тазу, полном свежего молока.

— Это правда, что граф Ланфорг часто посещает аббатство? — спросил юноша у повара, встав рядом с ним и помогая заворачивать сыр в тонкое льняное полотно.

— Он имеет обыкновение приезжать в аббатство вместе со свитой, весной и пару раз летом, пока тепло, ведь ему досаждает подагра с тех пор, сколько я себя помню.

Он всегда говорит, что, помолившись святому Дустану в крипте и приняв травяной отвар брата Асбена, он чувствует такое облегчение, что если бы не бесконечные обязанности и заботы, он поселился бы в аббатстве, чтобы каждый день наслаждаться такими чудесами.

— Неужели граф Ланфорг верит, что святого Дустана заботят приступы подагры? — спросил Гримпоу.

— Хоть ты и не верующий, так что еретиком тебя не назвать, — сказал брат Бразгдо, покосившись на юношу, — чудеса святого Дустана известны по всему христианскому миру. Сам увидишь, когда в аббатство придут первые паломники.

Теперь-то Гримпоу понял, почему Побе де Ланфорг так торопился покинуть аббатство до того, как его отец приедет по весне. Однако юноша не ведал, что вскоре снова встретит графа, вооруженного копьем и мечом, в замке барона де Вокко.

Первые паломники начали прибывать в аббатство в апреле, а с ними пришли и свежие новости. Великого магистра ордена Храма заживо сожгли на костре вместе с другими тамплиерами, а Жак де Молэ проклял папу и короля Франции, пообещав, что и года не пройдет, как они умрут. Гримпоу не придавал большого значения слухам, а монахи аббатства их обсуждали, но спустя некоторое время юноша все-таки осознал важность этих новостей.