Хунн снова взял со стола свечу и проводил гостей по короткому коридору до темной лестницы, которая вела к жилым комнатам. Огарком, что был у него в руке, Хунн начал зажигать маленькие свечки под потолком, и из сумрака проступил просторный коридор со множеством дверей по обе стороны.

— Я дам тебе ту же комнату, в которой всегда останавливался твой отец, когда приезжал в Страсбург. Возможно, ты сам ее вспомнишь, хотя вряд ли, уж слишком ты в молодости был шебутной, чтобы запоминать подобное. Ему она нравилась, потому что из окна видна река и три башни моста, а когда встает солнце, его лучи падают прямо на постель.

Хунн вручил каждому зажженную свечу, затем попрощался, пожелал хорошего сна, после чего вернулся к себе в спальню, улегся и почти сразу уснул.

А вот поздним гостям не спалось. Гримпоу задул свечу и лежал с открытыми глазами, размышляя о своей судьбе. Итак, он добрался до Страсбурга. Наступила новая пора его жизни. Многое осталось позади: хижина в горах, Дурлиб, аббатство Бринкдум, монахи, долгие часы занятий в библиотеке, ночное созерцание неба вместе с братом Ринальдо, обеды услужливого и трусливого брата Бразгдо, алхимические опыты брата Асбена и таинственные слова слепого столетнего старца Уберто Александрийского. Гримпоу на мгновение представил себе, что бы стало с ним, продолжай он блуждать по дорогам с Дурлибом или останься в аббатстве и прими обет. Всего за несколько месяцев он понял, что бытие, как и сама природа, полно контрастов, чередующихся, повторяющихся, образующих в итоге магический круг, который едва ли можно объяснить. Юноша не сомневался, что ему предстоит еще многое узнать и раскрыть много тайн, чтобы найти и постичь секрет мудрецов. Чудесный камень, оказавшийся в его руках, все изменил, и Гримпоу чувствовал с камнем столь тесную связь, словно тот стал частью его тела.

Сальетти тоже не спал. Рыцарю виделись кровавые поля сражений, страдания и любовь. Он боялся печального будущего, которое могло ожидать их в замках Каменного Круга, а еще отчетливо слышал через тонкую стену, в нескольких шагах от себя, неспокойное дыхание Вейнель, нетерпеливо ожидавшей обещанной и желанной встречи. Девушка же закрыла глаза и предавалась воспоминания о недавнем прошлом и об отце. Однако в ее груди трепетала надежда благодаря вновь обретенной свободе и встрече с Сальетти, который, как ей показалось, влюбился в нее с первого взгляда. И тут Вейнель услышала, как открывается дверь комнаты и как Сальетти зовет ее по имени, чтобы она не испугалась, и поняла, что этой безлунной ночью их обнаженные тела сольются на ложе среди бесконечных ласк и поцелуев.

На следующее утро Хромой Хунн принес новости, такие же свежие, как форель и хлеб, которые он подал к завтраку. Они спустились в зал, еще не проснувшись до конца, и хозяин постоялого двора сказал:

— В Страсбурге новости разносятся быстро.

— И какую новость ты нам принес? — спросил Сальетти.

— В городе только и говорят, что о стреле, ранившей барона.

— Он жив? — спросила Вейнель, надеявшаяся, что барон де Вокко не умер, несмотря на то что он заточил ее в замке: ведь именно барон спас ее от палачей инквизитора Гостеля.

— Ему повезло, стрела угодила в грудь, ниже левого плеча, но сердце не задела. Он тяжело ранен и проклинает итальянского рыцаря, победившего на турнире и укравшего у него возлюбленную. Говорят, хуглары уже складывают романсеро об этом событии, чтобы распевать по деревням и рынкам.

Гримпоу и Вейнель дружно посмотрели на Сальетти, который, по их мнению, вовсе не годился в герои-любовники, о каких поют хуглары.

— Известно, кто стрелял в барона? — спросил Гримпоу, которому этот вопрос не давал покоя, словно жужжание надоедливого шмеля.

— Нет, но все уверены, что это был рыцарь-тамплиер, одетый как деревенский житель, который спрятался на одной из башен крепости. Полагают, что он напал на одного из лучников барона, переоделся в его одежду и встал у зубца стены, прямо напротив помоста.

— Его видели? — не отставал Гримпоу.

Хунн пожевал губу.

— Вроде нет. Думаю, он давным-давно сбежал и укрылся в замках Круга.

— Я знаю, кто пустил стрелу, ранившую барона де Вокко, — сказал Сальетти, и все удивленно воззрились на него.

— Ты видел, как кто-то стрелял? — спросил Хунн.

— Нет, но я говорил с этим человеком по дороге к замку барона, когда мы обогнали несколько кортежей знати.

— Рыцарь Радогиль де Курнильдон?! — догадался Гримпоу.

— Да. Он сообщил мне, что папа Климент отравлен, что король Франции боится, как бы не сбылось проклятие великого мастера храмовников, брошенное на костре за мгновение до смерти в языках пламени. Де Курнильдон сказал мне, что идет в крепость, чтобы исполнить некую миссию. Наверняка не случайно его оруженосец нес на спине большой лук, а у седла висел колчан, полный стрел с черно-белыми перьями. Вероятно, они задумали убить короля Филиппа во время турнира, а когда тот вернулся в Париж, решили покончить с его союзником де Вокко, чтобы не возвращаться с пустыми руками.

— До Страсбурга тоже дошли слухи об этом проклятии и новость о смерти папы. Я не удивлюсь, если очень скоро поползут всякие нелепые слухи, — сказал Хунн.

— Кроме того, этот рыцарь сказал, что ему знаком герб на твоем щите, помнишь? — добавил Гримпоу.

— Да, это так, — подтвердил Сальетти.

Хунн почесал бороду.

— Тамплиеры всегда хорошо разбирались в алхимических символах. Если этот рыцарь — тамплиер, он должен был знать, что солнце на твоем гербе олицетворяет золото, а луна — серебро. Вполне возможно, он был знаком с твоим отцом или дедом, так как у ордена Храма были союзники по всему миру. Поэтому маловероятно, что с ними удалось покончить.

— А что говорят в городе о войне? — спросила Вейнель.

— Из-за своего ранения барон де Вокко вчера приказал Вальдигору Ростволю возглавить войско и наутро отправиться к северной границе, где их уже ждут силы короля Франции. Они намерены напасть на замки Круга сегодня ночью.

— Больше пяти тысяч солдат и сотни рыцарей жаждут стереть с лица земли замки Круга, чтобы завладеть их сокровищами и тайнами, как поступил король Франции в Париже, — процедил Сальетти.

— Если де Вокко и король Франции хотят занять крепость герцога Гульфа Остембергского, для начала им придется справиться с рыцарями замков Круга, а это будет нелегко.

Все замолчали, будто задумавшись о тревожном будущем.

— Значит, война уже началась, — пробормотал Гримпоу.

— Боюсь, что да, и мы мало чем можем помочь, — ответил Хунн.

Сальетти поднялся.

— Займемся тем, ради чего мы приехали. Нам нужно найти того, кого нет, и услышать голос теней, — повторил он слова Гуриельфа Лабокса, отца Вейнель, из записки в приходской книге церкви Корниля.

— Я смотрю, твой слог такой же витиеватый, как и у твоего покойного отца, — усмехнулся Хунн.

Они посчитали опасным вместе выходить на оживленные улицы Страсбурга, ведь, по словам Хунна, все в городе знали, что барон де Вокко разыскивает троих людей — прекрасную даму, итальянского рыцаря и его юного оруженосца, которые сбежали из замка после того, как тамплиеры попытались убить барона. Решили разделиться, чтобы обследовать весь город и не привлечь к себе внимания. Сальетти и Вейнель отправились в кварталы ремесленников и торговцев, а Гримпоу с Хунном поручили обойти площади и наведаться на строительство нового собора, потолковать с каменотесами, а также навестить алхимиков, которых знал Хунн.

Страсбург все еще сохранял былое величие, несмотря на опустошившие его недавно грабежи и пожары, вызванные распрями за наследство и земли. Казалось, город вознесся из густого тумана, по зиме устилавшего реку, на которой он стоял; берега реки усеивали деревянные дома с черепичными крышами, подступавшие к крепостным стенам, которые венчали три колоссальных башни, вздымавшиеся над Рейном. Через реку и каналы было перекинуто множество мостов. По ним переправлялись изо дня в день пешие и конные, а также повозки, прибывавшие в город из отдаленных деревень с товарами на продажу.