Но когда, не унимая слез, Гримпоу вытащил мешочек из ямки и открыл его, он увидел, что внутри нет ни серебряных монет, ни драгоценностей мертвого рыцаря. Замерзшими руками он снова и снова ощупывал кожаный мешочек, дабы убедиться, что глаза его не обманывают, и наткнулся пальцами на веточки розмарина, которых раньше там не было. У него вырвался радостный крик, который эхо унесло далеко за горы. И он снова крикнул, так громко, что если Дурлиб еще прятался в соседних лесах, то наверняка услышал бы. Теперь у Гримпоу не осталось ни единого сомнения в том, что его друг жив. Об этом говорили веточки розмарина, найденные в мешочке. Дурлиб должен был помнить, что это амулет, который юноше повесила на шею мать, когда он был еще ребенком, и превратил веточки в своего рода метку. Сам того не ведая. Дурлиб создал для них двоих несложный тайный язык. Дурлиб знал, что Гримпоу поймет, только он догадается, что никто, кроме него, не мог положить эти веточки в мешочек, забрав драгоценности и серебряные монеты. Гримпоу взял запечатанное письмо и золотую печать, оставленные Дурлибом, и снова закопал пустой мешочек в ямке. Он был уверен, что Дурлиб вернется, чтобы удостовериться в том, что Гримпоу получил его послание, но чтобы он не сомневался, кто это был, юноша положил в мешочек камушек, похожий на тот, что принадлежал мертвому рыцарю. Так Дурлиб точно поймет его послание и не замедлит вернуться в аббатство, чтобы снова встретиться с ним.

Так сильна была радость Гримпоу, что, едва вернувшись в аббатство, он побежал на кухню, чтобы сообщить брату Ринальдо добрую весть. К его удивлению, брат-повар уже все знал.

— Но откуда? — изумился Гримпоу.

Монах поднес ко рту половник, отведал капельку и положил обратно в кастрюлю с супом, кипевшим на огне.

— Дурлиб приходил сегодня утром после молитвы третьего часа, когда все монахи были заняты своими делами, а ты занимался с братом Ринальдо в библиотеке, — сказал он так, будто ему было тяжело об этом упоминать.

— А почему ты мне не сказал? Ты как никто другой знал, как я хочу его видеть! — яростно упрекал Гримпоу, заметив, что брат Бразгдо смотрит в пол.

— Дурлиб просил меня не говорить тебе, что он здесь, пока снова не уйдет, — сказал повар огорченно. — Он подумал, что будет лучше, если ты его не увидишь.

— Как такое может быть, чтобы Дурлиб не захотел меня увидеть?! Он ведь знал, что я жду его возвращения! Мы должны были продолжить наше путешествие на конец света! Он ведь сам об этом рассказал в ту ночь, когда мы приехали, помните? — Во рту у Гримпоу пересохло от злости.

Брат Бразгдо подошел к юноше и положил увесистую ладонь ему на плечо.

— Гримпоу, Гримпоу, мой мальчик… — сказал он со вздохом. — Твой друг Дурлиб не хочет, чтобы ты продолжал вести жизнь бродяги и беглеца, которую он влачил как вечное наказание. Он сказал мне, что все эти дни, после того как оказался на волосок от смерти в руках инквизитора Бульвара Гостеля, много думал о твоем будущем в одиночестве гор и пришел к выводу, что рядом с ним ты никогда не избавишься от бедности и невежества и, скорее всего, закончишь жизнь на виселице на какой-нибудь жалкой деревенской площади.

В этот миг Гримпоу вспомнил, что когда впервые дотронулся до камня мертвого рыцаря, то почувствовал важные, роковые перемены в своей жизни, внутри себя ощутил сильное волнение от осознания всего, что его окружало. Потому он радовался, что добрался до обители, что познакомился там с библиотекарем Ринальдо Метцем, который столько мог рассказать о природе и космосе; но в душе он оставался тем же озорным, веселым и строптивым мальчуганом, который привольно бродил с Дурлибом по деревням и дорогам, беспокоясь только о том, чтобы просыпаться каждое утро живым. Если бы он мог выбирать, то не променял бы неопределенность жизни рядом с Дурлибом ни на какие богатства и знания мира.

— Но я не хотел покидать его! Дурлиб мой единственный настоящий друг! — Гримпоу залился слезами.

— Дурлиб решил, что для вас обоих будет лучше расстаться, особенно сейчас, когда ты привык обходиться без него. Он убежден, что в аббатстве ты научишься всему, чего он сам никогда не смог бы тебе дать, и сможешь найти свой путь в жизни. Он просил меня передать тебе, чтобы ты перестал искать тот магический путь, о котором мечтал, а если найдешь, чтобы помнил о нем, будто он с тобой рядом.

Гримпоу подумал, что это тайный способ передать ему, что если когда-нибудь он решит продолжить миссию погибшего рыцаря, чтобы не переставал пытаться; именно поэтому Дурлиб не взял с собой послание и золотую печать. Он предположил, что Дурлибу хватит серебряных монет с драгоценностями, чтобы начать новую жизнь, далекую от бедности.

— Но почему он не сказал это мне сам? Я хотя бы попрощался с ним.

— Он боялся, что, если снова увидит тебя, ему не хватит сил расстаться, — сказал брат Бразгдо уже с улыбкой.

Смирившись, Гримпоу принял решение Дурлиба и постарался скрыть свои чувства, хотя понимал, что грусть надолго поселилась в его душе.

— А Дурлиб не сказал, куда собирается пойти и что собирается делать? — спросил он.

— Он только сказал, что поедет посмотреть на море, чтобы выяснить, существуют ли на самом деле сирены.

Когда на следующее утро Гримпоу спросил брата Ринальдо, видел ли тот море, глаза старого монаха наполнились меланхолией. И он объяснил, что море — как огромное озеро без берегов, иногда зеленое, как изумруд, а бывает и голубым, как само небо. Еще он рассказал, что море может казаться спящим, но становится жутким, как ад, когда гигантские волны вздымаются, чтобы безжалостно поглотить судна, осмелившиеся помешать их пути.

— А вы видели в море хотя бы одну сирену? — спросил Гримпоу, увлеченный мыслями о путешествии, о котором Дурлиб сообщил брату Бразгдо.

— Во время моих морских приключений мне так и не повезло встретиться хотя бы с одним из этих существ с телом женщины и рыбьим хвостом, о которых мореплаватели рассказывают сказочные легенды.

Брат Ринальдо попросил прощения и вышел ненадолго из библиотечной комнаты, где Гримпоу изучал трактат по анатомии человека, написанный арабским мудрецом по имени Авиценна. Старый монах направился в комнату, где хранились запрещенные книги, и вскоре вернулся с объемным манускриптом под названием «Liber monstruorum», который и положил на письменный стол. Он открыл его, полистал страницы и нашел изысканное изображение девушки необычайной красоты, чьи золотые косы падали на плечи подобно фонтану золотых нитей. Ее глаза небесно-голубого цвета, казалось, бросали вызов глазам Гримпоу, который без какого-либо стыда наслаждался, рассматривая круглую и большую грудь, ощущая странную и в то же время приятную тревогу. Ниже пупка тело сирены переходило в сияющий серебряный хвост крупного морского существа, которое безмятежно покоилось на скалистом берегу. А рядом с изображением колонка текста, написанного на латыни, гласила: «Сирены — морские девушки, которые соблазняют моряков великолепием своей фигуры и сладостью песен. С головы до пупка у них женское тело, такое же, как и у представителей рода людского, но отличаются они своими чешуйчатыми хвостами, как у рыб, при помощи которых они передвигаются в пучине вод».

В то время как Гримпоу не сводил глаз с обнаженной груди девушки, полурыбы-получеловека, брат Ринальдо рассказывал историю, которую он слышал в одном из своих путешествий. В ней говорилось об отряде крестоносцев, что направлялся по морю в Святую Землю и был заброшен бурей на неизвестный остров, где все они отчетливо слышали шепот, пение и смех сирен. Крестоносцы, привлеченные сладостью голосов, поддались соблазну, и больше о них никто ничего не слышал до тех пор, пока много лет спустя корабль с венецианскими торговцами не приплыл к берегам загадочного острова, где были найдены скелеты рыцарей, наряженные в парадные одежды.

Услышав эту легенду, Гримпоу не на шутку заволновался, ведь Дурлиб собирался искать сирен. Юноша боялся, что его друг найдет в море смерть, которой ему удалось избежать в горах. Но старый монах успокоил его: мол, прекрасные сирены суть всего лишь химеры, эмблемы сладострастия и влечений тела, которые еще со времен, когда Адам был соблазнен Евой, приносят людям уйму несчастий.