— Посев на молодую луну — к богатому урожаю, бригадир, — сказала Анна Матвеевна Лёше Зырянову.

— Правда? — обрадовался тот.

— Ручаться не буду, но старики так говорят… Что вы скажете, Иван Филимонович?

— Слышал и я о такой примете, — кивнул тот. — Да у нас ведь хлеб богатый — ещё не всё. Надо, чтоб вызрел, чтоб под заморозки не попал, убрать за погоду, ой, много ещё забот будет!

Сухой хворост вспыхнул разом. Лёгкий ветерок раздувал языки пламени — они то никли к земле, то взлетали к самому небу, озаряя макушки берёз.

— Устали, хлопцы? — спросил Иван Филимонович. — Ничего, закаляйтесь. Другим в ваши годы потруднее было. Такие вот, как вы, ехали целину осваивать. По семнадцать, по восемнадцать лет. Сам я, правда, к тому времени бывалым себя считал: как-никак воевал и в колхозе уже наработался, а всё равно пришлось солёного хлебнуть. На голом месте начинали. Снег и мороз градусов тридцать. Выдолбили хлопцы ямку, поставили шест и подняли красный флаг. Потом сняли мы шапки, постояли минутку: вот это наш флаг, это наш дом… И взялись ставить палатки, прямо на снегу. Утром просыпаюсь — волосы к шапке пристыли. Ну, думаю, закоченели наши хлопчики. Гляжу — поднялись, кто щёку трёт, кто нос… Но ничего, с шутками, с прибаутками, вспоминают, что кому снилось… А ближе к маю, когда потеплело, и девчата подъехали. Ваша учительница с ними. «Где школа? Где ученики? Нет ещё? А что же мне делать?» — «Садись прицепщицей на трактор…» Помните, Анна Матвеевна?

— Ну, о моей тогдашней работе лучше не вспоминать. Птицы по старой памяти в степи гнёзда вили. Увижу гнездо куропатки — бегу к трактористу. «Остановись, — кричу, — надо гнездо перенести». А он ругается: «С такой дурочкой много не насеешь…» Возвращаюсь как-то с поля, а мне подружки кричат: «Анюта, твои ученики приехали, целых трое!» — «Где?» — «Вон в той палатке». Побежала я туда. «Где ребята?» — спрашиваю. «Да и сами не знаем, по палаткам растащили. А вам они зачем?» — «Да я же учительница, это мои первые ученики!» У меня классный журнал был наготове. Ну и расписала я их: старшего — в четвёртый, а девочек-близнецов — во второй. Мальчика Гришей звали. Гриша Бахтюк…

Все посмотрели на Тараса. Ведь это его отец был — Григорий Фёдорович Бахтюк, он теперь трактористом работал в совхозе. Тарасик сиял, поправляя новенькую будёновку с красной звездой.

— Будёновка-то у тебя славная, — сказал Лёша Зырянов, — и отец знатный. А сам ты чем отличился?

— Ничего, время придёт — отличится, — вступилась за Тараса Анна Матвеевна.

А Даша вдруг хватилась: где Аля? Она отыскала сестру в вагончике красного уголка перед телевизором. Аля медленно вращала рычажок, шумел птичий базар на скалистых островах, всадники мчались по степи, аксакал играл на домбре.

Даша обняла её за шею:

— Ты почему ушла?

— Так… — Аля повернула рычажок, и снова загорланил птичий базар.

— Тебе не нравится здесь?

— Нет, почему же… Ребята хорошие. Только видишь, Даша, тебе ещё, может, не понять… Вот у вас у всех любимая учительница есть, а у меня нет. Слишком часто мы переезжаем, ни одна школа толком не запомнилась.

— Ничего, — утешила её Даша. — В «Тополином» вам хорошо, вот и будете жить.

— Ты думаешь, мы здесь задержимся?

— А разве нет? — испугалась Даша.

— У мамы-то опять давление скачет… Ты ей ничего не говори, что я телят упустила, а то она расстроится.

— Ой, чуть не забыла! — спохватилась Даша. — Дядя Сеня путёвки достал в «Золотой бор»!

— Ну вот… — опустила голову Аля. — Опять скандал будет. Не поеду я никуда, ну как они не поймут!

В дверях показалась высокая фигура.

— Так вот ты где! — раздался басок Лёши Зырянова. — А там уже танцы начались. Идём, Аля!

— Не хочется…

— Идём, идём… — Лёша взял её за руку и потянул к выходу.

Даша проснулась от птичьего гама. Её подружки ещё крепко спали. Кричали скворцы, над каждым вагончиком на шесте был свой скворечник. «Это у нас вместо будильников», — шутили девятиклассники. Солнечные лучи пронизывали клейкую берёзовую листву, золотили песчаные дорожки. На мачте развевался флаг, а под ним стояли на линейке старшеклассники. Даша уловила Алину фамилию и прислушалась.

— Ей телят больше доверять нельзя! — громко говорила Клава Сивцова. — Вчера всю люцерну истоптали, пока за ними гонялись. Огрела бы как следует Бурана кнутом, он и отстал бы от Вислоухого, а она ещё — нате вам! — электропастух отключила.

— Не могу я кнутом, — виновато возразила Аля.

— Значит, не берись телят пасти!

— Может, тебе лучше на кухне будет? — нерешительно обратился Лёша к Але.

— Я готовить не умею…

— В подсобные пусть идёт! — вмешалась Клава. — Картошку чистить, посуду мыть.

— Уж и на кухню, — вмешался Иван Филимонович, до этого времени стоявший в стороне. — Что ж так сразу…

— Нет, почему же, я согласна, — быстро сказала Аля и стала пристально разглядывать ближайший скворечник.

Лёша потоптался, вздохнул:

— Ну что ж, переходим к следующему вопросу…

В траве под берёзами несмело белели цветы земляники, покачивались тёмно-лиловые колокольчики. Даша нарвала большой букет, а когда вернулась из рощи, все её одноклассники уже встали.

— Где ты пропадаешь? — встретила её Галя. — Ага, колокольчики рвёшь, а твою сестричку на кухню разжаловали, картошку чистить.

— За что ты её так не любишь?

— А за то, что она шибко нежная. Постельку дай ей мягкую, кашку сладкую…

— Это Клава твоя говорит?

— Все говорят, не одна Клава!

Даша отдала букет Але.

— Вот спасибо! — обрадовалась та. — Я цветы в стаканчиках на столы поставлю, красиво будет.

— Ты не расстраивайся, Аля, — сказала Даша.

— Да я и не расстраиваюсь! — тряхнула головой Аля и обняла Дашу. — Курлышке привет передай, уж так я по нему соскучилась! Как-нибудь на выходной вырвусь.

Когда ехали обратно, небо было ясное и глубокое. Поля парили под горячим солнцем. Между сеялками сновали зернозаправщики с хоботами, обмотанными синей материей.

— Остановитесь, дяденька! — вдруг закричал Тарас шофёру.

— Что такое?

— Кто-то пшеницу просыпал.

В самом деле, на обочине дороги золотилась кучка семян. Ребята собрали всё, до единого зернышка, и бросили в дымящиеся борозды.

— Расти, пшеничка, — сказала Сауле. — Осенью приедем урожай собирать.

А Тарас гордо поправил будёновку: ведь это он первый заметил, что зерно просыпано.

Папа надел парадный костюм, повязал галстук.

Даша вертелась возле него:

— Папа, возьми меня с собой!

В «Тополином» принимали от строителей новую школу, и папу, как электрика, тоже пригласили в комиссию.

— Куда же ты, Дашутка, поедешь? Там одни взрослые.

— А я в сторонке, я мешаться не буду.

Возле ограды, в тени тополей, выстроились легковые автомашины, и папа тут же поставил свой мотоцикл.

— Побудь здесь, Даша.

Члены комиссии кого-то ждали и в школу не заходили.

Были тут и Анна Матвеевна, и Иван Филимонович. И дядя Сеня прыгал с фотоаппаратом вокруг школы — то на лавочку встанет, то, наоборот, на одно колено опустится. Даша осмелилась и бочком подобралась к папе.

— Ого, самый главный приёмщик прибыл, — пошутил Иван Филимонович. — Тебя-то мы и ждали.

Дядя Сеня откинул со лба волосы.

— Ну-ка, Даша, встань вот здесь. Извините, товарищи, всех в сторонку попрошу. Улыбнись, Даша. Да разве так кисло улыбаются?

Даша уж не рада была, что появилась. Дядя Сеня и на окно школы заставлял её смотреть, и на крыльцо взбегать. На Дашино счастье, плёнка у него скоро кончилась.

— «Я в сторонке», — передразнил Дашу папа, — а сами с дядей Сеней всех в сторонку оттёрли.

— Ничего, — вступился Иван Филимонович. — Для неё школа — не для нас… — Он полез в карман — видимо, хотел угостить Дашу семечками, но вовремя спохватился: не тот был случай, чтобы семечки грызть.