Она совсем и забыла про письмо, уронила его, и мама подняла:

— От бабы Усти? Что же ты молчишь? — похоже, мама не так письму обрадовалась, как тому, что можно перевести разговор на другое.

— «Желанные вы мои! — читала мама вслух. — На крыльях бы к вам прилетела, да неможется мне нынешней весной. Как вы там? Рассаду-то помидорную высеяли или ещё нет? Пакетики с семенами в коробочке, в буфете, и сорта помечены: ранний, поздний. Смотрите не перепутайте. А землю за сараем берите, там чернозём добрый. Поди, оттаяла уже земля-то…»

Мама дочитала письмо и задумалась. Все молчали, и, наверно, каждый видел перед собой бабушку Устю — маленькую, сухонькую, в чёрном шерстяном платке, на котором шёлковой гладью вышиты бирюзовые цветы.

Мама открыла дверцу буфета и стала передвигать коробки и склянки.

— Чего ты ищешь? — Даша уже предчувствовала ответ и заранее радовалась.

— Да вот семена, про которые она пишет. Неужели затерялись?

— Дай я поищу.

Даша искоса взглянула на папу. Он уткнулся в газету, но, похоже, ему тоже было небезразлично, отыщутся семена или нет.

— Вот, вот они! — воскликнула Даша. — Бумажные стаканчики будем делать, да, мама?

— Ну да… и ящики надо подремонтировать.

Мама не обращалась к папе, но ясно было, что ремонтировать ящики для рассады придётся ему.

Папа отложил газету.

— А где они, ящики?

— Да на чердаке…

Мама завязала семена в тряпичные узелки и положила в глубокую тарелку с водой. Намокнут семена, разбухнут, потом посеют их в бумажные стаканчики с землёй, растёртой руками до пуха, стаканчики в ящики поставят, а ящики — на подоконник, на солнце. И будет Даша каждое утро глядеть, не показались ли ростки. Наконец увидит: вылез первый тонкий стебелёк, узкие прямые листочки, словно руки пловца, сомкнуты, и на них уже ненужная одежда — оболочка семени. А за ними — ещё такие же ростки. Сбросят листочки старую одежду, распахнутся навстречу солнцу, станут тепло и свет впитывать, корешками из земли силу тянуть.

Зажелтели поляны одуванчиками, расцвели яблони и сирень.

— Вот и кончается учебный год, — сказала третьеклассникам Анна Матвеевна. — В четвёртом у вас будут разные учителя, а у меня опять первый класс. Но мы с вами не расстанемся, правда? Вы ведь будете мне помогать воспитывать первоклассников?

— Будем! — закричали ребята. А Тарас Бахтюк погрозил кому-то в окно:

— Пусть попробуют баловаться — уши оторву!

— Если бы тебе за всё уши отрывать, — возразила Галя, — у тебя давно бы уже ни одного уха не было!

Даша представила щеголеватого Тараску без ушей, и такой взял её смех…

— Тише, ребята! — подняла Анна Матвеевна руку. — Слушайте внимательно. Завтра вы приходите в школу после обеда и уже без книг. Мы едем с ночёвкой на полевой стан к нашим шефам — девятому «А».

— Ура-а-а-а!

Старый кактус вздрогнул от радостного гвалта.

— Ты к тёте Фае зайди, — сказала мама, провожая Дашу. — Может, она Але что передаст…

Голова у тёти Фаи была туго стянута полотенцем.

— С утра так и раскалывается, — пожаловалась она.

— Мы в бригаду едем, тётя Фая. Что Але передать?

— Да что? Была я у них там вчера. Мучают детей. То с трактором её мурыжили, теперь к телятам приставили… В пять утра встают, на луг выгоняют. Вот и расстроилась я, на неё глядя, и давление подскочило… Да, скажи ей, что достал отец путёвки. В «Золотой бор» с ней поедем. А насчёт бригады пусть не беспокоится. Папа договорится.

Тучки бегали над полями. То здесь брызнут, то там польют, то в бороздки за сеялками начнут мелкие градинки пригоршнями швырять. Нет, чтобы подождать, когда пшеницу посеют, — тогда бы дождик в самый раз.

Намочило с утра и поля ученической бригады. На катки сеялок наматывалась сырая земля, пришлось ждать, пока солнце подсушит. Когда третьеклассники подъехали, работать только ещё начали по-настоящему. Автобус остановился у края поля, и ребята, высыпав на лужайку, смотрели и не могли насмотреться, как уходят вдаль тракторы с сеялками и там словно повисают в зыбком мареве, а возвращаясь, вновь опускаются на землю. Неужели и они смогут так лет через шесть? Один трактор приблизился к дороге, из кабины выскочил Лёша Зырянов. Лицо у него было озабоченное.

— Похоже, мы не вовремя, Лёшенька?

— Что вы, Анна Матвеевна! — горячо возразил Лёша. — Мы вас ждали, уже и хворост для костра приготовили, брезентом от дождя укрыли. Только мы сегодня чуть позже кончим — видите, дождь помешал.

Подошёл Иван Филимонович, наставник бригады. Долгие годы он был полеводом-бригадиром, потом вышел на пенсию, но дома не усидел. Теперь учил молодёжь обращаться с техникой.

— Ну как наши ребята? — спросила Анна Матвеевна.

— Подтягиваются. Я с них по-военному требую. Пускай не думают, что хлеб легко даётся. В классе, пока теория, всё не то. Бывало, говоришь им: «Чтоб хлеба кусок съесть — комок земли проглотить нужно» — смеются, не понимают. А вчера возвращаются с поля — пыльные, чумазые, один самый сорвиголова говорит: «Иван Филимонович, кажется, я вашу пословицу понимать начинаю». — «Ну вот, говорю, а то небось хлеб в столовой ногами пинал…» — Иван Филимонович достал из кармана горсть подсолнечных семечек. — Угощайтесь. Врачи мне курить запретили, так я семечки грызу.

— Спасибо, Иван Филимонович. Мы, чтоб вам здесь не мешать, пока на полевой стан поедем.

Впереди, среди берёз, уже показались разноцветные вагончики школьного полевого стана, и вдруг, наперерез автобусу, из молодого леска выскочили телята. Вывернув руль, шофёр затормозил так резко, что Даша и Галя стукнулись лбами. А телята, взбрыкнув, помчались в зеленеющую люцерну.

— Какой разгильдяй телят распустил! — бранился шофёр.

— Помогите!

Даша не вдруг узнала свою двоюродную сестру: волосы космами, куртка и сапоги заляпаны грязью…

— Помогите! — кричала Аля. — А то они в село убегут!

Долго носились ребята по люцерне, пока не собрали в загон беглецов. Подбежали Клава Сивцова, ещё несколько девочек.

— Опять у тебя происшествие! — Клава пересчитывала телят. — Одного не хватает.

— Я и сама вижу, — убито сказала Аля. — Вислоухого нет…

— С электропастухом и не смогла уберечь.

— А я электропастух выключила.

— Зачем? — округлила глаза Клава.

И тут Аля рассказала, как всё произошло. Электропастух — это обыкновенные провода, натянутые на колышки вокруг поляны, где пасутся телята. По проводам идёт слабый ток. Если телёнок пытается убежать, его легонько бьёт током, он пугается и отскакивает. Один раз ударил, другой, а на третий он уже и не подходит к проводам, мирно пасётся на лужайке. Но в Алиной группе оказался бычок Буран, сильный и норовистый. Буран на провода не лез, а взялся толкать слабенького Вислоухого. Толкнёт — и отскочит. Вислоухий шарахнется от удара тока и замекает жалобно… А Буран опять к нему подбирается, да как поддаст!.. Другие телята с него пример взяли и тоже стали наваливаться на Вислоухого — делать кучу малу, как озорные мальчишки. Вислоухий уже шатался от слабости — ему совсем не давали пастись.

— Я их гоню, они отбегут, а потом опять, — рассказывала Аля. — Просто издевательство над слабым! Тогда я выключила электропастух, чтоб хоть не било беднягу. Я же не думала, что они такие хитрющие. Толкнули опять на провода Вислоухого, а он не шарахается и не мычит. Тут они и сообразили, что больше тока нет. Повалили колышки с проводами — и наутёк…

— Значит, ещё вдобавок электропастух испорчен! — ахнула Клава. — А за телка кто будет отвечать? Ведь нет его…

Но Вислоухий пришёл сам. Ткнулся мордой в Алины руки, и она стала гладить и голубить его:

— Обижают тебя, горемычного… У, мы этому Бурану зададим…

— Больше панькайся с ним! — сердилась Клава.

В зеленоватом небе повис ясный круторогий месяц. После рабочего дня ребята вымылись в жарко натопленной баньке, поужинали и собрались на поляне, где был приготовлен хворост для костра.