А с другой стороны, и дома, и техника, и люди казались невообразимо старыми, обветшалыми — куда более старыми, чем экспонаты в музеях Империи, Конфедерации или в хранилищах треухов, больших знатоков антиквариата. Этот мир не был музеем.

Больше всего он напоминал свалку.

Старческая усталость чудилась Василию даже в глазах мальчишек, гонявших ногами какую-то гадость по узким улочкам, и даже в глазах молодых пар, прогуливавшихся по набережным Босфора.

Когда Василий сказал об этом Ольге, она энергично кивнула.

— Свалка. Где, по-твоему, могла бы вырасти такая дрянь, как Блидинг?

Василий сразу вспомнил шутливый стишок дунганского поэта Го Цзепина:

«Если бы граждане знали, Какая грязь Питает корни цветов!» Но Ольге не было смешно.

— Твой поэтишко наврал. Красивые цветы растут на здоровой почве. А здесь… Ты погляди, во что меня нарядили!

Шикарные шаровары, короткую курточку и накидку Ольге пришлось снять — Борис объяснил, что в Стамбуле так одеваются только проститутки. Теперь на Ольге были нелепые штаны до колен с множеством карманов, простая сорочка без застежки, с изображением какого-то нелепого ушастого существа в белых перчатках, и бесформенная куртка из той же материи, что и штаны — из плотного голубого хлопка. Сапожки Ольга оставила, Борис согласился, что они вполне элегантны.

Хафизулла остался в своей форме — Борис сказал, что во все черное одеваются некоторые подростки, и налепил Хафизулле на грудь несколько цветастых круглых жетонов с какими-то рожами и надписями.

Василию Борис посоветовал переодеться, но тот наотрез отказался расставаться со своей униформой. Борис не стал возражать, хотя заметил, что в Турции так ходят курды.

— Значит, сойду за курда.

— В Стамбуле, — усмехнулся Борис, — морду набьют.

— Мне?! Послушай. Ты ведь понимаешь, с чем мы боремся. Получше других понимаешь. Думаешь, с нашей стороны на эту борьбу выставили кого попало? Я был в первой тысяче по искусствам персонального боя среди янычар. Считай, это тысяча лучших бойцов в половине обитаемой Вселенной. Хаф вообще профессиональный убийца. Ольга в своей половине тоже, думаю, входит в тысячу. Пурдзан и Мин-хан, как ты бы выразился, «держали масть» в Буферах — а там живут не просто люди и не просто треухи. Там — крутые из крутых. Вот, девочки тоже оттуда. Кто на вашей свалке мне набьет морду?

Разговор происходил в просторной круглой гостиной номера-люкс отеля с неблагозвучным названием «Хилтон». Гуля, Татьяна и Резеда в своей спальне мучились, натягивая местную одежду. Для Мин-хана нашли рабочий комбинезон. Он возражал меньше всех: похожие комбинезоны в его мире носят офицеры среднего командного состава. Хуже других пришлось Пурдзану. Козлиные ноги он спрятал под длиннополым неудобным плащом, рога — под тюрбаном. Копыта Пурдзан просто обмотал тряпками.

— Пусть все думают, что я болен.

— Я буду говорить, что ты — мой сумасшедший родственник из Афганистана. На Пушту разговариваешь? — И Борис произнес несколько фраз на языке, в котором Василий признал вариант восточнотурецкого. Но Пурдзан говорил только на общетурецком и на своем родном Рджалсане.

— Ладно, — согласился Борис, — выдумаем для тебя какое-нибудь дикое афганское племя. Они там, впрочем, все дикие.

— Афганцы?! — удивился Василий, вспомнив центр вселенской науки, бывшую столицу Конфедерации, древний Гондишапур, афганский город, ставший великим еще задолго до Барбароссы.

Борис поднялся с кресла, потянулся, хрустнув суставами.

— Да, афганцы. Наши турки тоже недалеко ушли. Да и греки, в общем-то, порастеряли всю культуру, пока были под властью турок. А что до морды, Вась, то я ее набью тебе сам — в два счета. Прямо сейчас.

Василий вскочил с подушки, которую для удобства приволок из своей спальни в гостиную, но не успел принять стойку, даже не успел сориентироваться. Босая нога Бориса твердым внешним ребром подошвы врезалась ему в переносицу. Борис не приседал для прыжка — просто оказался рядом. Его нога, не опускаясь, отошла чуть в сторону, но Василий ушел от следующего удара, перекатился и принял низкую стойку. Бориса уже не было на прежнем месте.

— Где… — начал Василий, и тут получил страшный удар в затылок. Прежде, чем тряхнуть головой, привести себя в порядок, он с силой лягнул ногой назад.

Борис охнул — удар пришелся в цель, кажется — в живот. Василий прыгнул повыше прямо из низкой стойки, разворачиваясь в воздухе, и с ужасом увидел, что Борис прыгнул вместе с ним. Еще до приземления произошел обмен ударами. Противники разлетелись по разным углам гостиной.

Василий лежал у стены. Борис уже снова был на ногах, стоял, свободно свесив руки. Но Василий угадал в его мирной позе стойку боевого ожидания. Любое движение вызовет его реакцию. Значит, надо двигаться как-то по-дурному, возможно даже — подставить под удар плечо или ногу.

Василий вспомнил силовые шахматы. Жертва пешкой. Переднего нападающего вырубают, он отвлекает на себя силы противника, а в это время слон или ферзь забрасывают мяч.

Спину. Надо подставить спину. На ногу или плечо он не клюнет.

Василий толкнулся ногами и принял стойку на плечах, якобы намереваясь, изогнувшись, вскочить на ноги. По полу зашуршали босые подошвы. Удар!

Борис метил в поясницу, но Василий, обманув его, встал не на ноги, а на руки, и чуть развернулся. Удар пришелся в плечо. Василий же левой ногой, обутой в голубой янычарский сапог, нанес Борису удар в голову. Борис согнулся пополам, прижав ладони к лицу, и стал неуклюже разворачиваться к Василию спиной. Судя по всему, он перестал что-либо соображать от боли. А может, кривлялся.

Василий вскочил на ноги и сразу прыгнул, выставив правую ногу. Борис, конечно, кривлялся. Мгновенно разогнувшись, он тоже прыгнул. Василий был готов к любому встречному удару, но Борис прыгнул к стене. Сразу оттолкнувшись от стены, он оказался у противоположной стены, потом — где-то сверху, за спиной Василия. Василий крутился на месте, пытаясь уследить за движением противника, но Борис всегда оставался на самом краю поля зрения.

Открылась дверь одной из спален. Раздался изумленный крик Ольги. Было, чему изумляться. Василий не мог уследить за стремительными полетами Бориса. Где-то справа на пол упала тяжелая хрустальная вазочка и глухо покатилась по ковру. Василий рефлекторно обернулся на звук, и тут Борис нанес свой удар — вовсе не оттуда. Он обрушился сверху, видимо, очень высоко подпрыгнув и толкнувшись ногами от потолка. Василию показалось, что удар пришелся по всем точкам сразу. Шею и живот скрутило от боли, в глазах потемнело.

Когда Василий пришел в себя, он лежал на полу, лицом вниз, с руками и ногами, связанными за спиной в один пучок шелковым шнурком. Василий наощупь понял, что шнурок — типа стандартной измаилитской удавки.

Борис опять сидел в кресле, нога на ногу, и выглядел бы абсолютно цветущим, если бы половину его лица не уродовал зеленовато-желтый синяк.

— Откуда у тебя удавка? — спросил Василий.

— А ты — профи. Нет, чтобы спросить, там, каким приемом я тебя завалил. Ценю. А ты?

— Что?

— Ценишь?

— Тебя — да. А мир ваш — все равно свалка.

— Свалка. Не спорю.

— Ну тогда развяжи.

Борис, не вставая с кресла, потянулся к узлу у Василия за спиной, легонько дернул за кончик шнурка — и шнурок соскользнул на пол.

Василий встал, размял руки, потряс в воздухе ногами. Ольга все еще стояла в дверях своей спальни. Даже в мешковатой местной одежде из голубого хлопка она выглядела великолепно.

— Что пялитесь, ханум? — сердито буркнул Василий.

— Сделал он тебя, янычар. Слушай, Борис, а ты такой удар знаешь?

И Ольга сложила пальцы, как бы готовясь нанести «кре-корх». Борис кивнул и сложил пальцы тем же способом.

— Да, это «удар пьяницы». А если так, — он развернул кисть вертикально, — то получится «удар богомола».

— Но это ведь один и тот же удар! — опешила Ольга.

— Не то, Оль, не то! Разный настрой. Пьяница полностью спонтанен, он сам себя не помнит. Потому и силен. А богомол логичен, просто логика у него извращенная, противник теряется…