Конец жизни Елизаветы Давыдовской теряется в сумерках. Судя по адресной книге, накануне революции она жила в Москве с дочерьми, которые, очевидно, досидели в Сибири до стародевичества. Год смерти Дмитриевой-Давыдовской неизвестен.

Краткое резюме этой непоследовательной жизни выглядит так: жила-была прекрасная и прекраснодушная девушка незаурядной смелости и силы, мечтала построить царство справедливости и даже приступила к осуществлению этого грандиозного прожекта, но – любовь зла – полюбила рогатого козла и потратила свою драгоценную жизнь на служение этому несимпатичному животному.

Какая горькая потеря. Какая безрассудная растрата.

И дело, конечно, не в коммунистической идее (пропади она пропадом), а в том, что большой человек разменялся на мелочи. Променял Большой Мир на Малый, да и тот оказался пшиком.

В общем, как-то так относился я к этой грустной и даже оскорбительной истории.

А сейчас вдруг подумалось: что если Елизавета была вопреки всему счастлива со своим моральным уродом? И четвертьвековые тяготы были ей в радость?

Масштабный человек остается масштабным, даже если сворачивает с широкого тракта на глухую тропинку. Если сражается за справедливость – так до тех пор, пока не унесут с баррикады без сознания. А если полюбит – то пожертвует ради любимого всем, не считая это жертвой, и никогда ни о чем не пожалеет.

Одно дело – ехать в Сибирь женой декабриста или народовольца. А женой «червонного валета»? Пожалуй, здесь потребовалось еще большее величие души.

Не буду больше обижаться за Елизавету Дмитриеву. Она всё равно прекрасная.

Всё началось с Трулльского собора, постановлениями которого оперировали эксперты обвинения по делу несчастных «кощунниц» из «Пусси райот». Что за труляля такое, заинтриговался я и полез искать.

В Хамовническом суде упоминались 62-е и 75-е правила почтенного церковного съезда, состоявшегося в 691–692 годах нашей эры.

Правило № 62 в кратком каноническом пересказе звучит следующим образом: «Еллинских обычаев удалятися, личин на ся не налагати, и плясания не творити». Так, с этим ясно.

Кто из нормальных христиан станет с ними дружить? Бр-р-р…

Правило № 75, которое тоже нарушили осужденные преступницы, вот какое: «Желаем, чтобы приходящие в церковь для пения не употребляли бесчинных воплей, не вынуждали из себя неестественнаго крика, и не вводили ничего несообразнаго и несвойственнаго церкви, но с великим вниманием и умилением приносили псалмопения Богу, назирающему сокровенное».

Там было принято еще много всяких мудрых решений, на том соборе. Например, правило № 11 запретило христианам под страхом отлучения дружить с иудеями, лечиться у них и в особенности (почему-то) ходить с евреями в баню. Думаю, если бы следствие работало добросовестней, то запросто могло бы обнаружить у злодеек среди друзей какого-никакого еврея, опять же есть дантисты, гинекологи. В общем, недоработка.

Но я пишу пост не про Pussy Riot и даже не про Трулльский собор. Как я уже сказал, с этого всё только началось.

Меня (я ведь как-никак историк) заинтересовали политические обстоятельства, при которых происходил собор. И, в частности, кто был инициатором созыва этой роковой конференции. Роковой – потому что ее решений не признал папа римский, и с этого момента начался серьезный конфликт между западным и восточным христианством, впоследствии завершившийся полным разрывом.

Так я открыл для себя византийского императора Юстиниана Второго – это он постановил собрать церковных иерархов, дабы восстановить религиозную дисциплину и пошатнувшееся благочестие.

Золотой Юстиниан

Пожалуйста, не путайте этого Юстиниана с великим реформатором Юстинианом Первым (482–565). Разница между ними еще больше, чем между Петром Вторым, который ничего не успел сделать в своей коротенькой жизни, и Петром Первым.

Юстиниан Второй Риномет как раз много чего натворил (и помимо Трулльского собора). Это один из самых омерзительных правителей всех времен и народов – а у истории в данной номинации, как вы знаете, конкуренция очень жесткая.

Он стал базилевсом в шестнадцатилетнем возрасте, правил десять лет и даже по тем суровым временам отличался невыносимо гнусной жестокостью. Подобно Иосифу Сталину, он любил отправлять в ссылку неугодные народы, которые в пути вымирали от голода и болезней. Однажды после поражения в войне с арабами император приказал умертвить семьи воинов того отряда, который обвинил в неудаче. При этом Юстиниан считал себя ревностным христианином и еретиков с сектантами предавал сожжению.

Еще хуже были императорские фавориты – министр финансов Феодот и казначей патриархии Стефан, которые занимались прямым вымогательством: хватали богатых людей и пытали их до тех пор, пока не заплатят выкуп. Настоящей властью в стране обладала именно эта парочка эффективных менеджеров. Однажды они даже приказали выпороть вдовствующую императрицу, мать Юстиниана, и тот ничего, стерпел.

В конце концов произошло то, что должно было произойти, – бунт. Временщиков прикончили, кесаря свергли и отправили в ссылку.

Но еще через десять лет изгнанник вернулся, приведя с собой чужеземное войско, и снова захватил трон.

Тут-то и начинается поразительное. Второе правление Юстиниана Риномета прямо-таки заворожило мою писательскую фантазию, а заодно пробудило воспоминания о прежней профессии.

Когда-то я перевел с японского роман Юкио Мисимы «Золотой Храм». Там главный герой, препротивный мальчишка, страдающий сильным заиканием, предается грезам о власти: «…Начитавшись исторических романов, я воображал себя могущественным и жестоким владыкой. Он заикается и поэтому почти всегда молчит, но как же трепещут подданные, живущие в постоянном страхе перед этим молчанием, как робко заглядывают в лицо своему господину, пытаясь угадать, что их ждет, – гнев или милость? Мне, государю, ни к чему оправдывать свою беспощадность гладкими и звучными фразами, само мое молчание объяснит и оправдает любую жестокость. С наслаждением воображал я, как одним движением бровей повелеваю предать лютой казни учителей и одноклассников, мучивших меня в гимназии».

Очень возможно, что герой романа прочитал какой-то роман о базилевсе Риномете (что по-гречески означает «Безносый»). Дело в том, что после свержения мятежники отрезали деспоту нос и язык. Вместо носа император стал носить золотой футляр, но язык заменить было нечем. Поэтому в период реставрации рядом с Юстинианом всё время находился толмач, умевший понимать мычание правителя и переводить его приказы. Приказы эти были чудовищны, фантазия калеки – причудлива и ужасна. Первое правление Юстиниана вспоминалось теперь подданным как утраченный рай.

Ну, месть обидчикам – это, как говорится, святое. Хотя, конечно, повесить на стенах всех офицеров столичного гарнизона (переводчик, наверное, десять раз переспросил, правильно ли он понял) – это перебор. С патриархом тоже получилось некрасиво: ладно отрезали нос и язык, это с учетом личных страданий кесаря по-человечески понятно – но выколоть главе церкви глаза и замуровать живьем в стену? Как-то оно все-таки не comme il faut. (Представляю, сколько времени мычал и жестикулировал Юстиниан, чтобы объяснить этот свой креатив.) С двумя императорами, успевшими поцарствовать во время его ссылки, триумфатор поступил изящнее: не сразу казнил, а сначала поунижал – во время праздничных игр на стадионе положил их наземь, наступил ногами на головы, любовался ристалищем и слушал, как толпа поет 90-й псалом: «На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона».

Однако праздник мести закончился, начались будни, а безъязыкий задавал переводчику всё новую работу. Хроника рассказывает, что тиран очень любил черный юмор. Осчастливит чиновника назначением на высокую должность – и тут же посылает вдогонку палачей. Сёрпрайз! Или пригласит кого-то на пир, да и подсыплет яду. Тот корчится, орет – смехота! Еще очень любил обласкать кого-нибудь на аудиенции, а потом «му-му» переводчику – человека в мешок, да и в море.