Юная Изабелла в наряде юнги

Влияние Трофимовского, человека весьма эксцентричного, на формирование личности Изабеллы было очень велико, поэтому расскажу о женевском базарове чуть подробнее.

Превыше всего Александр Николаевич ставил независимость и свободу выбора, а бурные проявления чувств презирал. Когда его любимый сын Володя покончил с собой, Трофимовский отбил телеграмму: «Мой любитель кактусов умер» (юноша любил ботанику). Когда Изабелла на похоронах матери зарыдала и стала кричать, что хочет умереть, отец подошел и молча протянул ей револьвер. От такого папочки, я полагаю, не то что в Магриб – на тот свет сбежать можно. Однако характером при этом Изабелла несомненно пошла в отца.

Особенно удивляться тому, что она уговорила мать перейти в Ислам, не приходится. Наталья де Мордер в Женеве во всем слушалась сожителя, а в Алжире точно так же оказалась всецело под влиянием своей решительной дочки. И потом, как известно, принять мусульманство просто. Довольно в присутствии двух свидетелей сказать: «Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед – пророк его».

Редкий снимок Изабеллы в «женском» виде. Так и хочется вслед за Кутузовым из «Гусарской баллады» сказать: «А девкой был бы краше!» (Хотя она тут, видимо, в парике. Обычно брилась наголо)

Следующая тайна – как Изабелле удавалось дурачить своим маскарадом арабов – объясняется совсем легко. Арабы отлично знали, что имеют дело с переодетой девушкой. Однако, согласно арабскому этикету вежливости, человека считают тем, за кого он себя выдает. Местным жителям даже льстило, что белая женщина так хорошо выучила диалект и старается во всем следовать обычаям, а шейх суфиев приблизил к себе липового Махмуда из уважения к неподдельной вере удивительной и храброй девушки, к ее недилетантским познаниям в Исламе. (Между прочим, покушение на жизнь Изабеллы было вызвано тем, что ее, не знаю, справедливо или нет, фанатики считали любовницей вероучителя.)

И про наводнение всё правда. 21 октября 1904 года городок Айн-Сафра стал жертвой редкого природного явления. В горах стаял снег, и по сухому руслу реки, совершенно неожиданно, в ясную погоду, хлынул мощный поток грязи и ледяной воды. Он был высотой в два или три метра, несся с бешеной скоростью, сметая всё на своем пути. В ветхом доме, где находились Изабелла и ее муж, рухнули балки. Его вытащили, ее – нет.

А вводить в свою книгу персонаж, похожий на Изабеллу Эберхардт, я передумал, потому что история храброй, талантливой, абсолютно свободной женщины, будто по случайности попавшей в свое время из будущего, слишком хороша, чтобы декорировать ее вымыслом.

Потоп в пустыне. Ужасно, но ничего мистического

Вот французы сняли о ее жизни художественный фильм – вышло не очень.

По такому материалу следует «докудраму» снимать – получилось бы то, что надо.

У меня всегда вызывали особого рода любопытство люди повышенной живучести, стопроцентной непотопляемости и феноменальной приспособляемости. На свете встречаются прямо гении этакой акробатики. Их головокружительные кульбиты и сальто особенно впечатляют во времена потрясений и переворотов. Такой человечек в любую щель протиснется, вокруг любого дерева плющом обовьется и от бабушки уйдет, и от дедушки. Всегда знает прикуп, всегда оказывается близ светила, которое в зените – но немножко сбоку, чтобы в случае чего вовремя спрятаться в тень.

При этом никакой загадки в этих существах нет. Их психологическая конституция элементарна, в чем и заключается ее прочность. У такой личности есть железный нравственный закон, с которого ее не собьешь: всё, что ей на пользу – Добро; все, что ей во вред – Зло. С такой установкой на свете живется легко и просто.

Один виртуоз-эквилибрист находится у меня в разработке для будущей книги, где он, может быть, мелькнет периферийно, и рассказать о нем подробно не хватит места. А рассказать хочется, до того этот колобок румяный да укатистый. Впрочем, кто-то из вас про него наверняка слышал: товарищ Люшков Генрих Самойлович, он же Рюсикофу-сан.

Это был человек предприимчивый, безусловно одаренный, храбрый (впрочем, тогда храбрых было много) – и абсолютно беспринципный, что в сочетании с звериным нюхом являлось непременным условием выживания в те опасные времена.

Генрих Люшков родился в нехорошем с точки зрения жизненных перспектив 1900 году. Вырос в турбулентном городе Одессе. Уже в семнадцать лет учуял, в какую сторону дует ветер, и сразу поставил на большевиков.

Паренек был бойкий, нахрапистый, с авантюрной жилкой. В двадцать лет стал комиссаром бригады, получил орден Красного Знамени – я же говорю, трусом он не был.

По окончании боевых действий армию почти всю распустили. Многие бывшие начальники оказались не у дел. (Мой дед, например, в 1922 году после демобилизации работал на заводе токарем, – а на войне был немаленький начальник). Но юный Генрих знал, на какую лошадку садиться, – и пристроился на самую правильную службу, в ЧК. Сначала бегал на небольших должностях, потом потихоньку вскарабкался. Умный был, работоспособный, незаменимый для начальства.

Поработал в «загранке» (это уже тогда было и выгодно, и престижно) – немножко пошпионил в Германии. Но главной жар-птицей для него стало покровительство непосредственного начальника и тезки Генриха Ягоды. Люшков вознесся вместе с наркомом на головокружительные высоты.

Отличился в следствии по делу об убийстве Кирова, сфальсифицировал еще несколько процессов, лично допрашивал Зиновьева и Каменева (знак очень высокого доверия со стороны руководства).

По сталинским законам периодической профилактики палаческого аппарата Люшков должен был сгореть вместе со своим патроном. Однако тут случилось чудо номер один – Люшков уцелел. Единственный из всех ягодинских начальников управлений НКВД.

Он вовремя уловил своими чувствительными локаторами сияние новой звезды – товарища Ежова и сумел соскочить с тонущего корабля.

В 1937 году наш колобок укатился на Дальний Восток – стал там большущим начальником, полпредом НКВД. В то время это было самое важное из региональных управлений, поскольку врагом номер один у нас тогда считалась Япония. Ну а кроме того, в нервные времена Большой Чистки находиться подальше от Москвы было и для здоровья полезней.

На Дальнем Востоке товарищ Люшков, по его собственному признанию, произвел 200 тысяч арестов; семь тысяч человек расстрелял; депортировал в Среднюю Азию корейцев – в общем, хорошо поработал.

Уж не знаю каким образом он, находясь в нескольких тысячах километров от московской банки с пауками, унюхал опасность раньше своего покровителя Ежова, но в июне 1938 года Люшков совершил трюк доселе небывалый. Получив срочный вызов в столицу «на ответственную работу в центральном аппарате», товарищ комиссар госбезопасности 3 ранга ответил энтузиастическим согласием, но отлично понял, что пришла пора укатываться и от дедушки. У него, впрочем, уже всё было спланировано.

Большой человек

Жена повезла больную дочку лечиться в Польшу. Люшков в своем Хабаровске дождался телеграммы с условным текстом «Шлю свои поцелуи» и провел отличную операцию по уходу через границу. Явился на заставу при всех регалиях, сказал, что у него встреча с секретным агентом на нейтральной полосе, – и скоро оказался у японцев. Те прямо не поверили своему счастью: чекист такого уровня, три ромба, то есть по-ихнему генерал-лейтенант!