– Нет… Но нам нельзя разговаривать. Надо сидеть тихо, – настойчиво прошептала Сита.

Она сама не понимала, почему впала в такую панику при виде вопящих всадников и чего именно боится. Но сердце у нее по-прежнему выпрыгивало из груди, и она знала, что даже холера или ужасная последняя ночь в лагере не вызывали у нее такого страха, как проскакавшие по дороге мужчины. Холера, в конце концов, не представляла для нее никакой загадки, равно как болезни, смерть и повадки диких зверей. Но это было что-то другое. Что-то необъяснимое и наводящее ужас…

По дороге медленно протряслась телега, влекомая парой сонных быков, и знакомое погромыхивание колес по ухабам подействовало на Ситу умиротворяюще. Солнце поцеловало краешек небес над далеким горизонтом, и внезапно наступил день – и Сита задышала ровнее и спокойнее. Осторожно поднявшись на ноги, она всмотрелась между сухими стеблями травы и увидела, что залитая солнечным светом дорога пустынна. На ней не наблюдалось никакого движения – и это само по себе казалось странным для обычно оживленной Мирутской дороги, по которой текли основные транспортные и людские потоки из Рохилкханда и Ауда в Дели. Но Сита этого не знала, а тишина придала ей смелости, хотя она не горела желанием слишком скоро последовать за всадниками с безумными глазами и сочла разумным малость подождать. У них еще оставалось немного еды, но молоко они допили накануне вечером, и оба начинали томиться жаждой.

– Жди меня здесь, – сказала она мальчику. – Я схожу к реке за водой и скоро вернусь. Шагу не ступай отсюда, золотко мое. Сиди тихо, и с тобой ничего не случится.

Аш послушался. Паника Ситы частично передалась ему, и впервые в жизни он испытывал страх, хотя тоже не сумел бы объяснить, чего именно боится.

Ждать пришлось долго, потому что Сита пошла не кратчайшим путем, по дороге, а окольным и достигла берега реки несколько выше по течению от понтонного моста. Отсюда она видела песчаные отмели и извилистые протоки Джамны, текущей к Калькуттским воротам, и длинную крепостную стену, тянущуюся мимо Арсенала к Водному бастиону, а также слышала, теперь более отчетливо, шум города, напоминающий жужжание рассерженных пчел в перевернутом улье, только тысячекратно усиленное.

К этому ровному мощному гулу примешивались резкие звуки выстрелов, то одиночных, то рассыпающихся частым стаккато; в небе над крышами носилась тьма-тьмущая птиц – ястребы, каркающие вороны, испуганные голуби кружили в высоте, временами устремляясь вниз и вновь взмывая вверх, словно встревоженные чем-то происходящим на городских улицах. Да, нынче утром в Дели явно творится что-то неладное, и соваться туда с ребенком не стоит, пока не выяснится, в чем там дело. Жаль, съестное у них на исходе, но Ашу хватит. И по крайней мере, у них будет вода.

Сита наполнила медный лота на отмели и крадучись двинулась обратно к безопасному убежищу в зарослях красного пеннисетума, стараясь держаться подальше от дороги и по возможности укрываясь за редкими деревьями кикар, валунами и кустами пампасной травы. Они останутся здесь до вечера, решила Сита, а после наступления темноты перейдут мост и направятся прямиком к военному городку. Для Аш-бабы путь долгий, но поскольку он отдыхал весь день… Она вытоптала для него местечко поудобнее в глубине зарослей, и, хотя было невыносимо жарко, душно и пыльно, а Аш, уже забывший о своих страхах и изнывавший от скуки, беспокоился и капризничал, в конце концов палящий зной и вынужденное бездействие нагнали на малыша сон, и вскоре после полудня он заснул.

Сита тоже погрузилась в чуткую, прерывистую дрему, убаюканная мерным скрипом влекомых волами телег, ползущих по пыльной дороге, и редким тарахтением проезжающих мимо икк. Эти звуки означали, что движение по Мирутской дороге возобновилось, а следовательно, опасность (коли таковая была) миновала и всадники, которых она видела, были просто-напросто гонцами, спешившими к Бахадур-шаху, Великому Моголу, с известием о некоем важном событии, что привело город в возбуждение и ликование. Возможно, это было известие о победе, одержанной Бенгальской армией Компании на каком-нибудь далеком поле брани, или о рождении наследника у какого-нибудь монарха – например, у падишаха Виктории в Билайте (Англии).

Такого рода успокоительные мысли притупили остроту страха, и городской шум больше не доносился до Ситы: хотя слабый ветерок, тянувший от влажных песчаных берегов и извилистых протоков Джамны, даже не взметал пыль, толстым слоем устилавшую дорогу, у него все же хватало силы шевелить верхушки стеблей красного пеннисетума, и тихий сухой шелест заглушал все прочие звуки. «Мы уйдем отсюда, когда малыш проснется», – подумала Сита. Но едва она успела это подумать, как иллюзия покоя разом разрушилась. Мощная дрожь прокатилась по равнине незримой волной, сотрясши высокую траву и поколебав самую землю под женщиной, а в следующий миг оглушительный грохот расколол шуршащую тишину знойного дня, как молния расщепляет сосну.

Аш вздрогнул и проснулся, а Сита вскочила на ноги, ставшие словно ватными от испуга, и сквозь дрожащие стебли травы увидела громадный столб дыма, вырастающий над далекими стенами Дели: чудовищный клубящийся столб с грибовидным облаком наверху, внушающий ужас в ослепительном свете солнца. Они понятия не имели, что это значит, и так никогда и не узнали, что видели взрыв делийского склада боеприпасов, уничтоженного горсткой защитников, дабы он не попал в руки мятежной толпы.

Спустя несколько часов над городом все еще висело облако дыма, окрашенное в розовато-золотистые тона заката, а ко времени, когда Сита с малышом отважились наконец выйти из укрытия, первый отблеск луны, стоявшей низко над горизонтом, уже посеребрил его расплывчатые края.

Сейчас, когда они находились так близко к цели, о том, чтобы повернуть назад, не могло идти и речи, хотя, имейся у них возможность добраться до военного городка другим путем, Сита непременно воспользовалась бы таковой. Но она не рискнула переходить Джамну вброд, а других мостов на расстоянии многих миль не было. Им ничего не оставалось, кроме как пройти по понтонному мосту, что они и сделали: торопливо прошагали через него при тусклом свете звезд, пристроившись в хвосте свадебной процессии. Сразу за мостом вооруженные мужчины окликнули и остановили всю группу. Одинокая женщина с ребенком не вызывала никаких подозрений, и часовые их пропустили, а остальных принялись расспрашивать, и именно из услышанных вопросов и ответов Сита почерпнула первые сведения о сегодняшних событиях.

Хилари был прав. И Акбар-хан тоже. Слишком много жалоб оставалось без внимания, слишком много несправедливости творилось и не исправлялось, и люди не могли мириться с таким положением вещей вечно. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стала мелочь – вопрос о покрытых смазкой патронах, выданных пехотинцам Бенгальской армии для новых винтовок. В этой смазке заподозрили смесь говяжьего жира и свиного сала – наличие первого наносило удар по кастовой системе индусов, а второе оскверняло мусульман. Но это был только повод.

С того самого дня, когда полвека назад, после попытки Компании заставить солдат в Веллуру носить кожаную обувь и головные уборы нового образца, вспыхнул мятеж и произошло кровопролитие, сипаи подозревали о существовании заговора, направленного на уничтожение кастовой системы – самого чтимого общественного института индусов. Мятеж в Веллуру был подавлен быстро и жестоко, как и все прочие восстания, имевшие место в последующие годы. Но руководство Компании не сумело прочитать письмена на стене, и протест против смазанных патронов привел его в негодование.

В Барракпоре один возмущенный сипай, некий Мангал Панди из 34-го полка туземной пехоты, открыто призвал своих товарищей к восстанию, а потом выстрелил и ранил британского адъютанта. Впоследствии мятежника повесили, а всех сипаев, которые молча наблюдали за происходящим и не предприняли попытки вмешаться, разоружили. Сам полк расформировали, но, поскольку ропот продолжался, генерал-губернатор наконец издал приказ об изъятии новых патронов. Однако к тому времени было уже слишком поздно. Сипаи увидели в приказе лишь доказательство справедливости своих подозрений, и в результате он послужил не к ослаблению напряженности, а к усилению оной до критической точки. Со всех концов Индии приходили сообщения о массовых поджогах, но, несмотря на взрывоопасность ситуации и тот факт, что осведомленные люди прекрасно сознавали надвигающуюся беду, командир 3-го кавалерийского полка, размещавшегося в Мируте, решил преподать своим подчиненным урок, приказав всем пользоваться означенными патронами. Восемьдесят пять соваров, которые твердо, хотя и вежливо отказались выполнить приказ, были арестованы, преданы военному суду и приговорены к пожизненной каторге.