Он стоял в свете предвечернего солнца, держа шляпу в руке, и неотрывно смотрел на нее полными любви глазами, лишенный возможности произнести заранее подготовленные слова, поскольку родители Белинды находились рядом, а по нервному возбуждению миссис Харлоу и вежливому безразличию ее супруга Аш ясно понял, что разговор о помолвке еще не состоялся. В данных обстоятельствах он мог лишь пожать девушке руку и пообещать, что приедет в Пешавар при первом же удобном случае, дабы иметь удовольствие навестить ее. Миссис Харлоу сказала, что они будут рады увидеться с ним, хотя не в ближайшие две недели, ведь предстоит столько возни с распаковкой вещей, – как насчет следующего месяца? А майор неопределенно сказал: «Конечно, конечно» – и добавил, что к Рождеству большинство молодых парней умудряются получить отпуск на несколько дней и он смеет предположить, что мистер… э-э?.. тоже сумеет испросить увольнение и непременно заглянет к ним. Белинда густо покраснела и пробормотала, что мистер Пелам-Мартин, конечно же, изыщет возможность посетить Пешавар задолго до Рождества, а в следующий миг возница гхари Харлоу, надзиравший за сменой лошадей, объявил о готовности тронуться в путь.

Майор Харлоу снова усадил свое семейство в повозку, дверца с грохотом захлопнулась, звонко щелкнул кнут – и они уехали в облаке пыли, а Аш остался стоять на обочине, подавленный и растерянный, сожалея, что не набрался смелости поцеловать Белинду и тем самым ускорить ход событий. Предложение миссис Харлоу наведаться к ним где-нибудь в следующем месяце не обнадеживало, но замечание майора насчет отпуска к Рождеству особенно неприятно поразило Аша, ибо он намеревался приехать в Пешавар через день-два после прибытия в полк и впервые осознал, что вновь поступившему на службу субалтерну могут и не дать увольнительную – во всяком случае, до тех пор, пока он не предъявит достаточно уважительную причину для подобной просьбы, а он едва ли мог обсуждать свою помолвку с начальником строевого отдела или командиром части прежде, чем о ней уведомят отца Белинды. Ашу оставалось лишь надеяться, что, как только миссис Харлоу объяснит своему мужу ситуацию, майор Харлоу вызовет будущего зятя в Пешавар или же сам прибудет в Мардан. Но все будет зависеть от того, как он воспримет новость, и внезапно Аш усомнился, что отец девушки одобрит помолвку.

– Из полка прислали тонгу, – сказал Зарин, неожиданно возникший рядом. – Нам всем в нее не поместиться, поэтому я велел Гулбазу нанять еще одну для него самого и Махду, и они уже уехали вперед с багажом. Близится вечер, а до Мардана еще более десяти косов. Поехали.

На Востоке ночь опускается быстро, здесь не бывает затяжных сумерек, смягчающих переход от дневного света к ночной тьме. Река Кабул сверкала золотом в лучах закатного солнца, когда Аш с тремя своими спутниками проезжал по понтонному мосту в Ноушере, но задолго до прибытия в Мардан луна уже стояла высоко в небе, и маленькая звездообразная в плане крепость, построенная Ходсоном в годы, предшествовавшие Великому восстанию, чернела впереди неясной тенью на молочно-белой равнине.

В прежние дни, когда Земля Пяти Рек (Пенджаб) все еще была сикхской провинцией и единственными британскими войсками на данной территории были полки Ост-Индской компании, стоявшие в Лахоре для поддержания власти британского резидента, идея создания элитного и высокоподвижного войска, способного в два счета переместиться в любую горячую точку, пришла в голову сэру Генри Лоуренсу, этому великому и мудрому руководителю, впоследствии павшему смертью храбрых во время Восстания в осажденной резиденции в Лакхнау.

Эта «пожарная команда» должна была состоять из одного кавалерийского полка и двух пехотных, не скованных традициями и отвечающих совершенно новым требованиям в том смысле, что обычную военную службу там предполагалось сочетать с работой по своевременному сбору точных разведывательных данных, а ее членам – избранным солдатам под командованием избранных офицеров – предстояло носить просторную, удобную форму цвета хаки, сливавшуюся с серовато-коричневым фоном пограничных гор, а не алые мундиры с тесными портупеями, в которых большинство полков пеклось и парилось на жаре, делавшей подобную одежду чистым наказанием, не говоря уже о том, что эти мундиры были видны с расстояния многих миль. В дальнейшее нарушение традиций сэр Генри назвал свое детище Корпусом разведчиков и доверил воспитание оного некоему Гарри Ламсдену, молодому человеку исключительных способностей, силы воли и мужества, полностью оправдавшему такой выбор.

Изначально штаб-квартира нового корпуса размещалась в Пешаваре, и на первых порах обязанности разведчиков состояли в усмирении воинственных пограничных племен, которые грабили мирные деревни и угоняли женщин, детей и домашний скот в суровые пограничные горы, не считаясь с сикхским дурбаром, номинальным правительством Пенджаба, от чьего имени горстка британских чиновников осуществляла власть. Позже корпус был отправлен на юг сражаться на равнинах в окрестностях Фирозпура, Мултана и Лахора и покрыл себя славой в кровопролитных боях Второй сикхской войны.

Только когда война закончилась и правительство Компании аннексировало Пенджаб, разведчики снова вернулись на границу – правда, не в Пешавар. В пограничных областях установилось относительное спокойствие, и корпус обосновался у реки Калапани, в месте слияния дорог из Свата и Бунера, сменив палатки на земляные стены Марданского форта на Юсуфзайской равнине. Это была унылая голая местность, когда Ходсон начал строительство форта, и его жена София в своем письме домой, датированном январем 1854 года, писала о ней следующим образом: «Представьте бескрайнюю равнину, плоскую, как бильярдный стол, но не такую зеленую, вся растительность на которой состоит из разбросанных там и сям кустов верблюжьей колючки высотой не более восемнадцати дюймов. Такой вид открывается к югу и западу от нас, но на севере, за расположенной неподалеку невысокой горной грядой, вздымаются могучие Гималаи, одетые вечными снегами».

С тех пор пейзаж не переменился, но численность корпуса возросла, и разведчики насадили деревьев, чтобы укрыть в тени свое поселение. Этой осенней ночью сад, разбитый Ходсоном для своей жены и единственного нежно любимого ребенка, умершего в младенчестве, источал аромат жасмина и роз. На кладбище, где покоились погибшие в ходе кампании в Амбале, десять надгробных памятников смутно белели в лунном свете, а рядом, в месте слияния трех дорог, тутовое дерево отбрасывало черную тень на место, где полковник Споттисвуд, командир пехотного полка Бенгальской армии, посланного на подмогу разведчикам в страшном 1857 году, застрелился, когда его любимый полк взбунтовался.

Знакомые запахи и звуки военного городка поплыли навстречу Ашу, словно теплое приветствие. Запахи лошадей и дыма от костров, воды и опаленной солнцем земли, горящего угля и пряной стряпни; цоканье копыт и фырканье кавалерийских лошадей на привязи, сливающиеся в пчелиный гул голоса мужчин, занятых досужей болтовней после трудного дня. В офицерской столовой нестройный хор пел популярную балладу под аккомпанемент дребезжащего пианино, и где-то на базаре монотонно бил гонг, сопровождая тоскливый лай бродячих собак на луну. В каком-то храме резко загудела раковина, и с молочно-белой равнины далеко за рекой донесся заунывный вой шакалов.

– Как здорово вернуться сюда, – сказал Зарин, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. – Это лучше, чем жара и шум юга да грохот поезда.

Аш не ответил. Оглядываясь вокруг, он вдруг осознал, что этот маленький рукотворный оазис между предгорьями Гималаев и бескрайними равнинами на много лет станет для него домом. Отсюда он будет выходить со своим полком, чтобы поддерживать порядок на границе и сражаться среди вон тех гор, похожих на складки смятой ткани в лунном свете, или выезжать на танцы, охоту и скачки в любой из веселых военных городков от Дели до Пешавара, но по какой бы причине он ни покинул Мардан – по долгу службы или развлечения ради, – он всегда будет возвращаться сюда, покуда будет служить в Корпусе разведчиков.