Отношение к нам со стороны полицейских становилось все лучше. Даже во время передачи нас одним полицейским участком другому не производили никакого осмотра. Не случайно во время перехода от одного пункта к другому иногда пять-шесть человек отставали от основной группы. А однажды даже был такой случай. Произошел он около 38-й параллели, недалеко от местности Ингу. Один из пленных ополченцев, одетый в легкую куртку и в белые штаны, случайно сказал, что недалеко, за гребнем горы, находится его дом. Хотя сказано это было довольно тихо, эти слова услышал один полицейский, проходящий мимо. Неожиданно он отреагировал:

— Что? Ваш дом там находится? Но я ничего не вижу.

— Гребень горы закрывает, поэтому не видно. Но совсем недалеко. Отсюда можно дойти за десять минут, — ответил пленный.

— Вот как! В самом деле? — вдруг воскликнул полицейский. Затем о чем-то шептался с другим высоким полицейским, который отвечал непосредственно за надзор над пленными.

После снова подошел к ополченцу и непринужденно спросил:

— Значит, ты хочешь домой?

Парень даже не успел отреагировать, а полицейский тем временем продолжал:

— Ну, иди домой, коли в самом деле там твой дом. Отпускаю. Вот только скажи, ты коммунист или нет? Пусть даже так. Мы не враги с тобой в этой войне. Так зачем я буду тащить тебя за собой? Считай, что я делаю для тебя доброе дело. Ну, теперь ступай домой.

На прощание, как бы желая удачи, полицейский дал пленному легкого пинка по заднице. Ополченец в белых штанах был настолько растерян, что никак не мог сообразить, что с ним происходит.

— Ну, иди, малый! Хорошо ухаживай за родителями. Беги, пока не я передумал!

Полицейский хотел еще раз подтолкнуть парня, чтобы тот наконец сообразил, что происходит. Но пленный уже ступил на тропинку по меже рисового поля и изо всех сил побежал в сторону своего дома.

В этот момент в отряде наступила глубокая тишина. Пленные со своими надзирателями стояли все вместе. Лениво садилось вечернее солнце, казалось, все вокруг мило улыбается — и горы, и реки… Казалось, что никогда наша природа не была такой красивой. Все меньше становилась фигура человека, бегущего по межевой насыпи рисового поля. А там, за гребнем горы, поднимались клубы дыма из трубы его родного дома.

Наверно, там зажгли очаг и готовили ужин. Мы медленно шли и смотрели в ту сторону. «Белые штаны» уже поднимались по горной тропе. Наконец ополченец взобрался на самую высокую точку гребня, обернулся, посмотрел на нашу сторону и тут же исчез. Я еле сдерживал слезы.

Вот в таком состоянии мы, пленные, находились в то время. На первый взгляд казалось, что творится такая неразбериха, что никто никого не замечает. Действительно, прием и передача пленных в полицейских участках происходили формально. Проверка личного состава происходила также поверхностно. Однако и в такой сложной обстановке, как оказалось, человек всегда остается человеком. Ведь расстояние до дома этого парня составляло меньше километра. С точки зрения нормальных человеческих отношений в тот момент других решений и быть не могло! В данном случае даже легкий пинок под зад означал не грубость, а дружеский жест, знаменующий свободу. Этот поступок полицейского выходил за рамки существующих правил военнослужащих и объяснялся только его личными человеческими качествами и его настроением в той обстановке. Конечно, в данном случае это также зависело от другого полицейского, который поддержал его в столь благородном деле.

С одной стороны, мне было завидно, что вот так запросто человек освобождается из плена и возвращается домой. С другой стороны, мне казалось, происходит что-то невероятное, почти невозможное.

Вообще-то наше положение в то время было весьма неопределенным. Фактически находясь в плену, мы нигде в официальных документах не числились как пленные. В этом смысле наша судьба целиком зависела от сопровождавших нас полицейских. По своему желанию они могли нас отпустить или же пристрелить всех в пути — все равно не было бы особых последствий. Даже Женевская международная конвенция вступает в силу, лишь когда пленные внесены в реестр.

В те суровые дни, когда происходили упомянутые события, всё в конечном счете зависело от того, кто контролировал ситуацию. Тогда наряду со злыми людьми встречались и добрые. От личных качеств начальника и от конкретной обстановки зависела судьба человека. В этой связи хочется вспомнить слова одного философа, который говорил, что в жизни человека его разумные и сознательные поступки составляют лишь половину, а другая половина поступков зависит от опасных случайностей. Возможно, это связано с какими-то магическими силами.

Может быть, следующий случай также происходил под влиянием момента. Если исходить из логической последовательности рассуждения, то начало и конец рассказа должны поменяться местами. Но я намеренно раньше рассказываю о маленьком эпизоде, который произошел на границе 38-й параллели недалеко от местности Ингу. Сам толком не понимаю, почему я так делаю. Тем не менее, есть у меня кое-какое предположение.

Сегодня, когда совершенно изменилась обстановка по сравнению с девяностыми годами двадцатого столетия и мы можем отвлеченно рассказывать о событиях пятидесятилетней давности, мы не думаем о тех драматических событиях в их хронологической последовательности. Кроме того, сегодня я все больше задумываюсь о добре и зле в человеческих отношениях. О том, что в зависимости от условий существования человек может стать добрым или злым…

Итак, этот случай произошел после пребывания в Чумунчжине. По указанию сверху мы должны были отправиться на Юг на попутных суднах, но это было невозможно, так как в действительности не было никаких судов.

Поэтому одну ночь мы переночевали в Чумунчжине, а у военных полицейских произошла смена. Передав нас другому посту, сопровождавший нас отряд уходил обратно в Каннын. Их главным ответственным был человек из Чиннампхо. Собираясь в обратный путь, он почему-то часто оглядывался назад, словно искал меня среди пленных. Я не ошибся.

На прощание он сказал:

— Я постараюсь помочь тебе выбраться отсюда.

Он уже не ехал на Юг вместе с другими полицейскими, сопровождавшими нас в течение двух дней, а отправился в город Вонсан, в штаб корпуса. Об этом ему было известно уже с момента выезда из Каннына. Откровенно говоря, я не совсем верил этому обещанию и поэтому отнесся к его словам довольно равнодушно. Ведь у него должны быть другие, более важные дела, подумал я. В то же время он производил приятное впечатление, и где-то глубоко в душе у меня теплилась слабая надежда, что он сдержит свое слово.

— Если вам не трудно и у вас будет такая возможность, прошу оказать мне помощь. Буду вам очень благодарен, — сказал я спокойно, уже не так волнуясь, как вчера, когда состоялся наш разговор.

Он же вместо «до свидания» сказал «бай-бай», словно прощаясь с детьми при уходе на работу в офис. При этом он поднес одну руку к уху и тут же быстро ушел. Все еще сомневаясь, что происходящее — реальность, я задавал себе вопрос: как такое возможно, в чем причина, почему все выглядит так естественно, может ли быть, чтобы все это называлось «война»?

Теперь пора переходить к рассказу о тех противоречивых и ужасных событиях, которые произошли позже. Но рассказ о них я почему-то по-прежнему откладываю на потом; я не могу разобраться в событиях, которые произошли так неожиданно. Сам не знаю, почему так поступаю. Может быть, это объясняется тем, что они развивались очень быстро и еще быстрее мы забыли о них. По моему разумению, люди, живущие вместе, не должны так поступать…

Так или иначе, наша судьба целиком зависела от сопровождавших нас полицейских. В этом мы убедились на следующий день до прибытия в Ингу, когда полицейские отпустили на волю еще одного ополченца, тоже в белых штанах и куртке. Вместе с тем, днем раньше, до прибытия в Чумунчжин, совершенно случайно был убит другой ополченец в точно такой же одежде.

Каждый человек в подобной ситуации инстинктивно использует все свои пять органов чувств для самосохранения. К данному случаю вполне подходит древнее изречение о том, что, даже находясь в когтях смерти, можно выжить, если сохранить ясный ум. Вот в такой обстановке мы находились тогда.