Среди отступающих на Юг 1 апреля 1951 года были и те, кто получил земельные наделы во время земельной реформы, но все-таки решил покинуть родные места. По их словам, перейти на Юг их вынудил прежде всего Сучан, терпеть которого стало уже невозможно. До поры до времени жители деревни мирились с его дикими выходками, но не у всех хватило сил, чтобы выдержать его произвол. Надо было смириться или сесть в тюрьму. Вот они и решили бежать на Юг. Разумеется, нельзя полностью верить тому, что говорили эти люди, но, полагаю, их слова были недалеки от правды.

Ранней весной 1948 года Компартия и Новая народная партия объединились в Трудовую партию Северной Кореи. Через год младший дом Сок, дом Вэголь и три семейства нашего дома подверглись конфискации и были высланы за пределы Хёнчжудона. Это произошло также по доносу Сучана. К тому времени молодые из дома Сок уже перебрались на Юг, а из членов семьи остались лишь две старенькие женщины и мой дедушка, который формально являлся старейшиной сходки родственников. В один из этих весенних дней он вынул из старой лакированной деревянной шкатулки все документы и без слов передал их своему старшему брату.

Для человека, который более 70 лет был связан с землей, эта реформа была страшнее, чем удар молнии. Дедушка носил очки для дальнозорких. Когда он получил извещение о конфискации имущества, его руки задрожали, как осиновые листья на ветру, а колени подогнулись. Он даже не обратил никакого внимания на человека, который доставил приказ о конфискации. Лишь сказал единственному сыну, поддерживающему новый режим:

— Почему ты так поступаешь?

Обстановка круто изменилась. Теперь даже Ан Саниль, когда-то руководивший земельной реформой, оказался в числе бывших уважаемых старших. Ими уже не интересовались, их не замечали. Приспосабливаясь к новой обстановке, Ан Саниль переметнулся на сторону парторганизации южного уезда Пхёнган.

В этот день я — ученик старшего класса средней школы — сидел в большой комнате вместе с тетушками. Как мог, я старался убедить их в необходимости происходящих перемен, говорил о благе страны… Затем я вышел по надобности на улицу и случайно за воротами увидел парня крепкого телосложения, стоявшего с винтовкой. Это оказался Пхунён из дома Квандон. Я заметил, что вид у него был очень печальный, даже жалкий. Увидев меня, он смущенно отворачивался. Я был потрясен увиденным, мне даже хотелось приободрить его в тот момент. Вечером того дня я снова и снова вспоминал нашу встречу, а образ Пхунёна все время мелькал перед моими глазами. И это не случайно.

Когда я впервые пошел в первый класс, Пхунён уже переходил в 6-й класс народной школы. Тогда ему было примерно четырнадцать лет. При первой же возможности он всегда помогал нам, младшим ученикам. Когда начинался сезон дождей, в нашей деревне убирали деревянный мостик через реку и переходили её вброд. При сильном наводнении обходили реку через дальние поля. Бывало так, что иногда нас, первоклашек, Пхунён перетаскивал через бушующий поток на своей спине. Я никогда не забуду теплую спину этого заботливого человека, который, видимо, тоже получал большое удовольствие от своего благородного поступка.

Несколько позже я узнал, что в ужасное время, когда зверствовали такие люди, как Сучан, Пхунён некоторое время оставался в тени, не знал, что делать. Но после 1949 года, осенью, пошел в армию в качестве офицера.

Что касается меня, то я не стал офицером спецотряда в Нансоне и был направлен в резервный батальон — проводить воспитательную работу. Затем вместе с новобранцами этого батальона в качестве заместителя командира взвода добирался до Ульчжина. Я не был произведен в офицеры, потому что являлся всего лишь выпускником средней школы повышенной ступени, а не студентом. Но главная причина, по-видимому, заключалась в том, что кадровая служба бригады узнала о моем социальном происхождении.

Я был удивлен тем, что в сложной обстановке военного времени они так быстро докопались до самого дна моей биографии. Впрочем, у меня были кое-какие предположения на этот счет. Когда нас отправили из Нансона в резервный батальон города Тансалли, мы ненадолго останавливались в строевой части бригады. Здесь я неожиданно встретился с Ан Чжупхилем — лейтенантом, служившим писарем в воинской части. Откровенно говоря, особой радости от этой встречи я не испытал, но для проформы сухо поздоровался. Полагаю, мой знакомый чувствовал то же самое.

Кстати, он не принадлежал к местной родовой общине нашей деревни. В отличие от других, кто также не являлся родственниками местного клана, после долгого скитания на чужбине он не вернулся на родную землю, а поселился в верхней деревне Помяги, где в основном жили родственники по фамилии Ан. Так случилось, что она объединилась с нашей, и он стал жителем объединенной деревни. В последние годы японского колониального господства в Корее по просьбе его матери мой отец устроил его посыльным в канцелярию Ан Саниля. С тех пор я, можно сказать, знал его лучше других. Возможно, лейтенантом, которого в строевой части встретил господин Чо Сынгю, был тот самый Ан Чжупхиль.

Много воды утекло с тех пор, в деревне произошли существенные изменения. Однако эти перемены особо не затронули бедных крестьян, например таких, как Ёнбёнский Товарищ, Ёнхынский Папаша и Ковонский Дядюшка, не коснулись они и человека по прозвищу Батат из Чонпхёна, мунчхонского Камень-картошки и других бедняков. Несмотря на происходящие вокруг перемены, эти люди не расставались со своим старым, привычным укладом жизни. Следует отметить, что в результате аграрной реформы они получили свою долю земли, но в партию так и не вступили.

Если говорить по существу, то первое впечатление господина Чо Сынгю о Северной Корее сложилось, когда он прибыл туда и увидел всё своими глазами. Мое же сложилось в последние пять лет, когда я сам все видел и испытывал непосредственно на себе. И у господина Чо Сынгю, и у меня данное «впечатление» сложилось в результате знакомства с реальной действительностью этой страны.

Наши впечатления были одинаковы, хотя сложились в разных условиях. Думаю, мое безразличное отношение к выступлениям против командиров со стороны Но Чжасуна из Янъяна, Енбёнского Товарища и других можно объяснить идеологической позицией. Полагаю, что поведение Чо Сынгю в той обстановке объясняется также его разочарованием увиденным.

Тем временем, в начале шестого лунного дня, исчезла луна, наступили темные ночи. Казалось, из темного неба звезды пускают вниз острые, как кинжалы, лучи. Высоко в небе висело слегка покосившееся созвездие Большой Медведицы, излучая свой холодный синий цвет.

Словно преследуемые невидимым противником, люди шагали всё быстрее и быстрее. Пока мы шли двумя длинными рядами по разным сторонам дороги, мы могли видеть друг друга и даже различать мрачные лица соседей. Но в кромешной темноте порядок движения был нарушен, все смешалось — ряды исчезли, все устремились к центру дороги. Одним словом, начался такой хаос, что сам чёрт ногу сломит.

Создавалось такое впечатление, что люди куда-то очень спешат, каждый шел сам по себе, изо всех сил стараясь не обращать внимания на других. Те, у кого были длинные ноги, оказались впереди, а солдаты с коротким шагом сильно отставали. В результате полностью расстроились ряды — как впереди, так и сзади. Шедшие впереди командир и гид под напором догоняющей их разъяренной массы вынуждены были также двигаться значительно быстрее. В какой-то момент с ними поравнялись новобранцы, шедшие далеко позади них. Уже невозможно было отличить офицера от рядового, младшего от старшего.

И я вместе с другими также шел быстрее, а иногда почти бежал, догоняя впереди идущих. В тех условиях никто не мог объяснить и показать, что делать, как искать выход из создавшегося положения. Все это напоминало общее хаотическое состояние в стране. Никто не мог объяснить, почему происходит такая неразбериха.

Интересно отметить, что Ёнбёнский Товарищ видел во сне нечто подобное. Стоя у дороги «на тот свет», вначале он видел сумерки перед заходом солнца. Но когда пошел по этой дороге, все больше натыкался на кромешную темноту. Ему казалось, что в конце концов она приведет только в ад. Он заметил, что спасался как мог, то ускоряя, то замедляя шаги. Люди надеялись, что в конце концов они все же увидят в царстве повелителя мертвых — Ямы — сине-фиолетовый огонек.