Пак Чхонок в свою очередь догадывался, что происходит вокруг него. Затаив злобу, он испытывал жгучую ненависть к классовым врагам. В любое время был готов к смертельным схваткам с ними. Видимо, не случайно после зачисления в нашу группу он был избран вожаком первичного звена Союза демократической молодежи школы. Его активная деятельность была замечена, и он быстро продвинулся вперед, вскоре став хозяином положения. Можно сказать, Пак Чхонок настолько увлекся общественной деятельностью, что учеба отошла на второй план. Главным для него стало выяснить, кто реакционер, кто пассивный, кто еще не освободился от буржуазных предрассудков. Многие считали его поведение отвратительным, просто не могли его терпеть. Его невозможно было слушать. Например, на собрании учащихся он в течение 30–40 минут безостановочно с надрывом в голосе говорил одни и те же давно известные, заученные фразы. То же он делал и на политзанятиях, на коллективных читках. Тем не менее, Пак Чхонока все время возвышали. На крупных мероприятиях, съездах, конференциях он выступал первым или вторым оратором. Его власть прочно устанавливалась над ученическим коллективом. Более того, большинство учителей избегало его присутствия, они опасались стать объектом критики со стороны нового лидера учащихся.
Прошел год с тех пор, как Пак Чхонок пришел в наш школьный коллектив. Вслед за классным руководителем — преподавателем английского языка — многие учителя тоже перебрались на Юг. В школе за это время появились молодые преподаватели, окончившие двухгодичные педагогические институты. Они довольно быстро адаптировались в новом школьном коллективе.
К этому времени в школу прибыл и новый классный руководитель, преподававший одновременно русский язык. Его звали Чхве Санхо. Пак Чхонок быстро нашел с ним общий язык и сдружился. Учитель русского языка обладал голосом тенора, всегда носил простую куртку. Взгляд его всегда был каким-то свирепым. Он родился в нищей деревне. Рос с матерью-одиночкой. После освобождения страны поступил в пхеньянскую школу русского языка. Как правило, ее выпускники служили в армии офицерами. Он же уклонился от призыва и стал учителем русского языка в школе. Однако через пару лет понял, что допустил серьезную ошибку в выборе специальности. Дело в том, что наше учебное заведение по своему значению приравнивалось к английской военной школе в Южной Корее. Отличалось только названием. Чхве Санхо не знал, что в этой школе готовят офицеров Корейской народной армии. Уклонение от армии было его сознательным выбором, он действительно считал заботу о матери своим первейшим долгом. Лишь через два года, осознав свою ошибку, он пошел служить в армию простым солдатом. К тому времени его сокурсники уже стали старшими офицерами. До сих пор помню, как однажды ранней весной 1950 года к нам в школу приходил тщательно остриженный Чхве Санхо, одетый в солдатскую шинель. Казалось, на его лице было заметно раскаяние за то, что два года назад после окончания школы русского языка он уклонился от армии и пошел работать учителем.
И вот 25 июня 1950 года разразилась война между Севером и Югом. В один миг вся страна оказалась в состоянии хаоса. В этот сложный момент Чхве Санхо особым распоряжением был мобилизован в армию в чине майора. Вот такая обстановка была в то время в Северной Корее, такими непредсказуемыми событиями была наполнена жизнь северян.
Надо отметить, что учитель русского языка Чхве Санхо вел себя агрессивно, как и Пак Чхонок, всегда с вызовом смотрел на людей. Даже вид его был неприятен: налитые кровью глаза всегда бегали, словно следили за чем-то. В то время новым директором нашей школы был назначен выпускник японского университета в Киото. Еще до освобождения страны он был теоретиком социализма, а после стал директором высшей партийной школы в одной из корейских провинций. Говорили, что он владеет шестью иностранными языками и пользуется уважением среди учащихся. Будучи человеком невысокого роста, он всегда носил опрятный костюм и шляпу, словно стремясь показать свою образованность и интеллигентность.
Не прошло и года после его назначения, как он был понижен в должности и отправлен переводчиком в издательство ЦК партии. Причиной этому послужило следующее: однажды в кабинет к нему пришла трактирщица в нарядной юбке и кофте, чтобы вернуть какие-то свои долги. Этот случай стал предметом разбора в первичной партячейке. Затем дело дошло до вышестоящих парторганов. Как и следовало ожидать, директор был обвинен как буржуазный элемент.
В нашей школе директор на общественных началах руководил литературным кружком. Словно желая подтвердить слухи о том, что он знает шесть иностранных языков, мелом на доске писал стихи Гёте на немецком языке. Скорее всего, это была показуха.
На место отстраненного директора прибыл новый. Это был доброжелательный человек высокого роста. В прошлом он руководил партийным комитетом уезда Пхёнган. При каждом удобном случае он всегда давал искренние советы молодому коллеге Чхве Санхо — читать как можно больше мировой классики. Но Санхо не питал никакого интереса к литературе. Он был занят другими делами, и ему некогда было заниматься чтением классиков.
Пак Чхонок, как и учитель Чхве Санхо, был человеком переходной эпохи. Не случайно их авторитет среди учащихся и учителей был мнимым.
Кажется, это случилось, когда я учился в 10-м классе. Однажды в субботу, на редкость рано, мы вместе с Пак Чхоноком возвращались домой. По пути Пак Чхонок вдруг предложил зайти к нему домой. Его дом стоял за железнодорожным переездом в практически безлюдной деревне, где не росло ни одного деревца. Крыши старых домов были покрыты черной копотью от паровозного дыма. В этой бедной деревушке коротали последние дни картежники, воры, старые беспризорные женщины и мужчины, пьяницы… Одним словом, все отбросы общества. Резкий зловонный запах исходил от ветхих жилищ и их обитателей. На подходе к своей хижине Пак Чхонок внезапно сник и замолчал. В школе он был совсем другой — вел себя довольно раскованно. Сейчас же он шел впереди меня поникший, с кипой книг, завернутых в платок. В эту минуту мне почему-то стало грустно. Не припомню такого случая в прошлом. Обычно у Пак Чхонока был злобный, неудовлетворенный взгляд. Сам он всегда казался чем-то озабоченным. Хоть он и был выходцем из простой семьи, он не проводил свободное время с уличными мальчишками. Да и ко мне в общем-то относился вполне нормально. Не знаю, может быть, поэтому в тот день я захотел посмотреть, как он живет.
— Что сказал тебе этот Ким Хогё? По твоим словам, и Толстой был таким же человеком. Как известно, Ленин высоко ценил Толстого. И Сталин во время Великой Отечественной войны неоднократно ссылался в своей речи на него. Но почему же такой человек верил в религию, в этот опиум для народа? — спросил Пак Чхонок. Я был растерян и не знал, как ответить на этот вопрос.
Вся обстановка говорила о том, что в этом жилище влачат нищенское существование. Высокая, крытая, почти полностью развалившаяся терраса была покрыта толстым слоем серой пыли. Зато обзор местности с этой высокой точки был хороший. Сверху было четко видно, где проходит граница между берегом реки и дорогой.
К единственной комнатушке была пристроена кухня, пол которой был застелен соломенным матом. Эта хижина лишь условно могла называться домом. Из предметов обихода я заметил лишь старый сундучок и большой латунный таз. Здесь же находилась старая мать Пак Чхонока, одетая в лохмотья. Она страдала астмой.
— А, это ты пришел… На кухне две вареные картошки. Возьми, съешь, — сказала она тоненьким голосом. Еще добавила, что отец на работе, а братишка в школе.
Пак Чхонок сходил на кухню. Принес белую тарелку с остывшей вареной картошкой и с горсткой соли. В школе он всегда отличался дерзостью и непослушанием. Теперь же от такого его поведения не осталось ни малейшего следа. Он выглядел как простой и добрый человек.
— Давай съедим по одной. Хоть и остыла, но есть можно, — сказал он, бесхитростно улыбаясь, и протянул мне одну из картофелин.
