— матрос Владимир ПОГАДАЕВ, старший электрик;

— старший матрос Юрий ТЕЛЬНОВ, старший моторист;

— матрос Геннадий ЧЕРНИЦА, кок;

— старшина 2-й статьи Анатолий ЧИЧКАНОВ, командир отделения радиотелеграфистов;

— матрос Юрий ШИШКИН, старший моторист.

Если же внимательно посмотреть на будущие вакансии, грядущий кадровый крах станет абсолютно очевидным. Старшина команды подготовки и пуска баллистических ракет и командир отделения старта. Старшины команд штурманских электриков, мотористов и радиотелеграфистов, командиры отделений этих важнейших специальностей и большинство старших специалистов. Почти в полном составе трюмные машинисты. А также химик, шифровальщик, оба кока…

На флоте существует незыблемое правило. Если личный состав обновляется на 30 %, корабль не может быть признан боеготовым. Его просто опасно выпускать в море с экипажем, где каждый третий — зеленый новичок. В подобном случае кораблю назначают оргпериод, после чего сдаются заново все курсовые задачи. Дело не одного месяца. Наша субмарина, как известно, вышла из заводской реконструкции в мае 1967 г. и провозилась с этими «курсовыми» все лето! А теперь представьте, что из неприкасаемой «первой линии» вываливается один из всего двух, на тот момент, ракетоносцев подводного старта на Тихоокеанском флоте. За такое по головке не погладят. Владимир Кобзарь, уходя на штабную должность, никак не мог оставить за собой пепелище.

Сколько же моряков навсегда унесла в своей стальной утробе субмарина класса «Гольф»? Сын капитан-лейтенанта Орехова Игорь приводит в своем письме — 105 человек. Очевидно, это число он мог слышать в разговорах отца с сослуживцами за праздничным столом 23 февраля 1968 г. Тема предстоящего похода просто не могла быть обойдена.

За сутки до отдачи швартовов весь экипаж должен быть собран на борту и находиться на своих местах неотлучно. Отлучиться невозможно: с самого утра, кроме часового у трапа лодки, выставлялся караул у входа на пирс. Чтобы исключить панибратский сговор сослуживцев, службу несли вооруженные морские пехотинцы из батальона охраны базы. С морпехами у подводников традиционно напряженные отношения, и просьбы типа «пусти, земляк, слетать за куревом» не проходили. Право схода на берег имели только командир и замполит. Следовательно, с семьей капитан-лейтенант Николай Орехов простился не позднее

7.30 24 февраля, и поспешил на восьмичасовой подъем флага. За сутки же могли произойти любые перестановки в экипаже. Поэтому число 105, запечатленное в мальчишечьей памяти, нельзя принять за окончательную…

«Двадцать два года молчавшая о гибели лодки пресса вдруг обрушила на читателей поток всевозможной информации об этой трагедии, — с возмущением писала вдова старпома Ирина Журавина. — Но если для тысяч читателей это является просто занимательным чтивом, то для вдов и матерей, потерявших близких каждое напоминание о погибших мужьях и детях новая сердечная боль, новые страдания. Особенно когда нетерпеливые авторы вольно обращаются с фактами. Г. Мелков, «Совершенно секретно» (1990, № 7) и А. Куликов («Залп», 1990, № 52) утверждают, лодка вышла в море 24 февраля. Ю. Богатов («Гипотеза», 1991, № 2) — ушла 25 февраля. Г. Мелков — экипаж более 100 человек. Ю. Богатов — экипаж 86 человек, в том числе 13 офицеров. А. Куликов — экипаж 98 человек, С. Ковальчук («Сын Отечества», 1991, № 8) — 96 человек».

Обида офицерской вдовы понятна и справедлива. Но право, когда И. Журавина писала свою гневную отповедь журналистам (как всегда, крайним), флот сам понятия не имел, сколько же народа вместил стальной гроб с Камчатки.

«…Κ сожалению, до сих пор неизвестны фамилии и имена Деех моряков, которые входили в экипаж К-129. Неизвестна точная цифра погибших. По одним данным, их было 78, по другим 105, по третьим — 129. Они ушли в дальний поход без оформления необходимых документов…» Заявление пресс-секретаря ВМф Веледеева, опубликованное в газете «Известия», доказывает, Что даже в 1994 г. высшее флотское командование России не представляло себе точного числа погибших подводников. Каким же образом, при естественной убыли причастных лиц, удалось восстановить списочный состав из 98 человек к 1999 г.?

Приводя в книге поименный список из 98 человек, с очень содержательными уточнениями об известных ему судьбах, Николай Мормуль в тоже время пишет — «с экипажем более 100 человек». Видимо, не желая осложнять и без того непростых отношений с флотскими верхами, которые уже однажды сломали ему жизнь, подведя под тюрьму, автор дает понять — он сомневается в достоверности официальных данных о числе жертв загадочной катастрофы. По крайней мере, одну неучтенную морскую «душу» Н. Мормуль назвал:

«Пичурин Александр Александрович, 1948 г. рождения, матрос, старший гидроакустик. Прибыл на К-129 учеником гидроакустика 1 февраля 1968 г. (еще до решения о неплановом выходе в океан — прим. авт.). Приказом командира дивизии В. Дыгало был переведен в 453 экипаж. Однако фактически в экипаж не передавался, и участвовал в подготовке подлодки к боевой службе. Перед выходом в море старший помощник командира капитан 2-го ранга Журавин о нахождении матроса Пичурина на борту субмарины при докладе командиру дивизии не сообщил, и поданный им раньше список не откорректировал».

Трудно представить, чтобы не нашли времени отпечатать две страницы для строевой части. Или это свидетельство перетасовок людей до последнего момента? Все стояли «на ушах»? Странно: за сутки у командира БЧ-5 («сердце корабля») есть длительное время находиться дома и, похоже, отмечать в кругу семьи и друзей день Советской армии — праздник «сапог»…

У Журавина уже никто не возьмет объяснительной. Но грубый служебный проступок старшего помощника с четырехлетним стажем, на выдвижении в командиры, согласитесь, выглядит странным и немотивированным. Едва ли у комдива со старпомом могли возникнуть трения из-за одного неквалифицированного матроса-ученика. Непонятно и другое: почему старший помощник через голову непосредственного начальника общается с прямым? И почему он — без подписи командира — подает первый вариант «судовой роли»? И, наконец, где этот «ранее поданный список»?

«Обращает на себя внимание тот факт, — делится возмущением Анатолий Штыров в записках «За кулисами операции «Дженнифер», — что на КП эскадры не оказалось списка экипажа подводной лодки К-129 (подписанного лично командиром и заверенного печатью корабля), о чем спохватились только 12 суток спустя, когда К-129 не вышла на связь. С военной точки зрения это не просто разгильдяйство, а преступление. Подчеркиваю: подводная лодка вышла не на прогулку, не на полигон боевой подготовки, а в боевой поход (!)».

Имелась в виду 15-я эскадра, ныне расформированная, командир контр-адмирал Я. Криворучко. Не у кого спрашивать.

Однако так ли вопиющ этот факт? Вспомним Л. Жильцова, его первый поход к Северному полюсу, и возвращение — в присутствии главы партии и государства.

«…Дело в том, что у нас на лодке был «заяц». На К-3 самый сложный участок — пятый, реакторный отсек. Из-за ответственности и высокой радиоактивности вахта в нем такая тяжелая, что вместо трех человек, полагавшихся по штату, мы всегда назначали четверых. Сверхсрочники в этом отсеке никогда не работали, и дополнительным человеком был техник-старшина срочной службы. В то время на каждой лодке при экипаже в сто человек всегда было еще человек тридцать учеников, которым предстояло служить на других лодках. Перед походом у нас стажировался очень толковый парень, Володя Резин. Незадолго до выхода в море ко мне подошел Тимофеев:'

— Давай возьмем его с собой!

Приказывать Резнику я не имел права, да и не хотел. Спросили мнение самого матроса, а у него глаза загорелись, он так мечтал пойти в плавание. Но вот проблема — приказано взять на борт лишь 125 человек: 104 — экипаж, 20 ученых и конструкторов и руководитель похода. Лишних мест нет. Но нет и лишних людей тоже, тем более в реакторном отсеке. А спрятать на лодке можно батальон. И я сказал Тимофееву: