Переговоры глав государств состоялись после обеда в салоне флагмана ракетного крейсера, который кружил в это время по заливу Петра Великого. Формат конфиденциальных встреч на борту боевого корабля в море издавна считается самым надежным. Лидеры беседовали с глазу на глаз около двух часов, без помощников и переводчиков. Ким Ир Сен прекрасно говорил по-русски. О чем они говорили, останется тайной навсегда, но, исходя из логики дальнейшего развития советско-корейских отношений, смысл довольно прозрачен. Ким Ир Сен позволил убедить себя в том, что новый вооруженный конфликт в Восточной Азии обречен на неудачу — и выторговал, надо думать, немалые отступные в виде списания старых долгов, новых льготных кредитов и военных поставок. Не случайно именно военный министр КНДР уже через два дня прилетел в Москву. Согласовывать товарную номенклатуру по своему заведованию.

Утром 27 февраля, после прощального ужина накануне, Брежнев улетел в Москву, а Ким Ир Сен — в Пхеньян. Прошли ровно сутки, как экстренный выход советской ракетной субмарины на боевое патрулирование стал неактуален. Но, заметьте, никто даже в мыслях не держал завернуть ее обратно. Пусть поплавают, пусть поучатся…

За 55 суток до захвата «Пуэбло» на камчатскую базу подводных лодок в бухте Тарья с боевой службы возвратилась К-129. На Тихоокеанском флоте это стало знаковым событием. В мае 1967 г. подлодка К-129 закончила переоборудование и модернизацию на Дальзаводе во Владивостоке и получила на вооружение ракетный комплекс нового поколения Д-4 с подводным стартом.

До 1966 г. строевые отечественные лодки для атаки были вынуждены всплывать, запуск баллистических ракет выполнялся только из надводного положения. Лодка слишком много времени проводила на поверхности, рискуя быть уничтоженной раньше выполнения своей главной задачи.

Старт с глубины пятидесяти метров резко расширил боевые возможности корабля, и в первую очередь скрытность. По сравнению с прежним «изделием» ракета Р-21 имела ядерный заряд пониженной мощности (800 килотонн в тротиловом эквиваленте вместо 1,5–2 килотонн), зато вдвое превосходила предшественницу Р-13 по дальности стрельбы. Стрелять можно было значительно мористее, не подходя под самый берег противника, что особенно важно для живучести лодки.

Именно поэтому боевому патрулированию К-129, которое началось 5 октября и благополучно закончилось 30 ноября 1968 г., командование ТОФ придавало особое значение. Экипаж торжественно встретили традиционным жареным поросенком. Командир лодки капитан 1-го ранга В. Кобзарь был представлен к ордену Красной Звезды. Представление удовлетворили, но получить орден офицер не успел. Формулировка (или хотя бы намек на мотивы награждения) никогда никем не упоминались. За что же В. Кобзарь мог удостоиться самого строгого и, пожалуй, самого красивого из советских орденов?

Награждение боевым орденом в мирное время — всегда редкое исключение. Для этого должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, причем обязательно с положительным исходом. Орден боевого Красного Знамени Н. Затеева за предотвращение гибели атомного ракетоносца К-19, видимо, была единственным в ВМФ СССР исключением, сделанным для командира-аварий-щика. Из награжденных командиров подлодок проекта 629А известен только капитан 2-го ранга Л.Н. Шабалин. Орден Красной Звезды он получил за успешный пуск ракеты Р-21 на полную дальность с подводной лодки К-91.

Кобзаря могли наградить за успешное освоение нового образца ракетного оружия. Сегодня, когда минуло уже более 10 лет со дня списания из боевого состава последней лодки этого проекта, нет разумных причин скрывать такое убедительное основание.

Кобзарь мог образцово провести боевую службу, то есть выдержать сроки нахождения на огневой позиции и не обнаружить себя. Что обычно заслуживает благодарности в приказе по дивизии, эскадре, флотилии, по флоту, наконец, но никак не ордена.

Командир мог ловко уклониться от преследования противолодочных сил предполагаемого противника, применив новый тактический прием. Такое ценилось высоко. Но какой смысл спустя три с половиной десятилетия замалчивать предмет законной флотской гордости? Что-то здесь не так.

О поощрениях личного состава за ту «автономку» ничего не известно, но многотиражная газета Камчатской военной флотилии «Залп» посвятила этому событию целую полосу, что само по себе неординарное явление. Разумеется, в военной многотиражке не могло содержаться даже косвенных сведений, раскрывающих характер похода и новое боевое качество корабля. Отмечено грамотное исполнение служебных обязанностей матросами и старшинами, выделены примеры самоотверженности. Вместе с тем газета Камчатской военной флотилии первой зафиксировала факт довольно серьезной аварии на К-129: во второй половине ноября 1967 г., на курсе возвращения, у одного из трех дизелей выбило крышку цилиндра. Двухтактный дизель 37Д Коломенского моторного завода, был, так скажем, очень похож на германский двигатель МЛН. Над ним начали работать в 1942 г., а в серию запустили только в 1950-м, когда буйно расцвела вся советская промышленность, напитавшись от немецких корней. Этот дизель определил развитие целого поколения подводных лодок проектов 611, 613, 633, 641 и 629, но был довольно коварным. При испытаниях на лодке С-80 он взорвался, убил двоих и покалечил несколько человек. Оіушить двигатель требовалось с особой осторожностью.

К вечеру третьего дня перехода к дому, писал военный журналист В. Митин, заштормило. В одном предложении автор «Залпа» непроизвольно раскрыл, по крайней мере, два существенных обстоятельства. Во-первых, время аварии — к вечеру… Для подводника понятие «вечер» только тогда имеет значение, когда над поверхностью темнеет. В данном случае «к вечеру» в середине октября означало максимум 17.00 по поясному времени. Во-вторых, «на третьи сутки» означало, что на пути к дому пройдено около 50 ходовых часов! Помножив их на 4 узла экономического хода, получим те самые 200 миль — стандартную дистанцию скрытного отхода от боевого квадрата. Отсюда вывод: ЧП произошло сразу либо вскоре после постановки под РДП. В «их» океанской зоне командир просто не мог всплывать засветло без крайней нужды…

Лодка, разумеется, «Н». Упомянутый в газетной зарисовке офицер Орехов не имеет звания, должности и даже имени… Мотористам из отделения старшины второй статьи Петра Гооге, чумазым от масла и моторной копоти, еду носят прямо в дизельный отсек. Здесь же они валятся спать на груду ветоши и старые бушлаты… Орехов дал своим подчиненным на весь ремонт максимум двое суток. Отчего так поскупился? К родному берегу еще идти и идти…

Сито советской военной цензуры всегда было очень густым. Для показа в печати на всем Тихоокеанском флоте открыли один-единственный ракетный крейсер «Варяг» и еще какой-то полк береговой артиллерии. Все остальные — «энские части» и подразделения «где служит офицер имярек». Невозможность привести действительные обстоятельства вынудила В. Митина сконструировать мало-мальски правдоподобную версию скромного матросского подвига. У неработающего дизеля крышки цилиндров не вылетают. Значит, он должен работать, а лодка должна быть на поверхности. Пришлось выдумать «ледяные катышки», которые на самом деле ничьих лиц не секли…

Капитан-лейтенант Орехов торопил подчиненных, зная, насколько разряжены аккумуляторные батареи после двух суток подводного хода на электродвигателях. Командир БЧ-5 понимал, что у него не будет никакого резерва емкости, если американцы загонят лодку под воду. Оторваться от них можно только на безопасной глубине 150–200 метров, отойдя самым малым ходом миль на двести в сторону, для чего необходима полностью набитая батарея. Лодка продолжала двигаться под РДП. Но двумя дизелями полноценной зарядки не сделать.

РДП всегда рядом с ЧП. Русская идея, голландское воплощение, германское усовершенствование, советский военный трофей. Категория высшего государственного секрета, известного всему миру — лодки со «шнорхелем» достались также США, Великобритании и Франции. «Шнорхель» — по-немецки хобот. Но, разумеется, военный журналист В. Митин не мог написать, что экипаж Кобзаря использовал режим РДП — «работа дизеля подводная». Раскрыть тактический прием было равносильно выдаче военной тайны. Считалось идеологически неприемлемым признать копирование в СССР трофейной германской техники. О чем на Западе прекрасно знали. Все та же идиотская игра в секретность!