Разве это не странно: зачем тянули с радиограммой почти 90 часов? Если с лодкой что-то случилось, реагировать надо было немедленно. А столица-матушка пропустила три сеанса связи, трое суток ждала «с моря погоды», неизвестно чего… Или — кого?
Вразумительный ответ, пожалуй, единственный: с 7 марта Горшков в Большом Козловском переулке не появлялся. И становится понятно, чего ждал флот и сутки, и вторые. И, фактически — с учетом разницы во времени, — третьи, о которых Алексин почему-то умолчал. Ждали — главкома. Любые иные мотивы попросту противоречат здравому смыслу.
Страна праздновала Международный женский день, который в 1968 г. пришелся на пятницу. Затем законные суббота и воскресенье. Совсем недавно, к юбилею Октября, советским трудящимся был дарован второй выходной на неделе. О том, что это никакой не подарок, а просто государство к своей же выгоде перетасовало на неделе 42 рабочих часа, — понимали единицы. Зато народ моментально вошел во вкус «уик-энда». Оказалось, чертовски приятно не ходить на работу два дня подряд! Военным оставили прежнюю неделю-«шестидневку». Но в войсках суббота сразу же стала днем негласно облегченным, на который старались не планировать ничего серьезного.
К 1968-му Горшков командовал Военно-морским флотом СССР уже тринадцатый год. Новенькая маршальская звезда на галстуке бриллиантовым лучистым блеском высвечивала его фавор и силу. Мог флотоводец дать себе маленькое послабление — «сквозной» праздник на все три дня, что было еще в диковинку? Отчего же нет? Для него и вопроса такого не было. Снял главком телефонную трубку на аппарате с гербом (другими, поди, и не пользовался!) — и сразу при исполнении, где бы не находился. Вопрос в другом. Замы не рискнули беспокоить патрона. Будь бы конкретно ЧП, тогда другое дело. А здесь непонятно что. Ситуация была тривиальная, обыденная, именно поэтому в молчании глубин заместители главкома ничего чрезвычайного не увидели. Или не захотели увидеть: сам нагородил запретов, сам расхлебывай? Так или иначе, Горшков не был своевременно информирован Главным штабом ВМФ о потере связи со стратегическим подводным ракетоносцем.
Первым на поиски потерявшейся подлодки вышел из Авачинской бухты морской буксир, и было это… 23 марта. Завидная оперативность — через 14 суток! Вот и объяснение, почему дата начала поисков утоплена во всякого рода адмиральских экивоках. Не тот пример, чтобы им воспитывать личный состав в духе морского братства и товарищеской взаимовыручки. Поисково-спасательная операция началась, когда не получили радиограммы Кобзаря о занятии квадрата патрулирования. Даже если он в этом квадрате находился, но не имел связи с управляющим командным пунктом, задачу он выполнить не мог и его патрулирование потеряло смысл.
На борту буксира СБ-43 находился заместитель командира 29-й дивизии подводных лодок 15-й эскадры, в состав которого входила К-129, капитан 1-го ранга (ныне контр-адмирал в отставке) Валентин Бец. Назначенный старшим в районе поиска, он собирал информацию от кораблей по УКВ, обобщал и телеграфировал в штаб ТОФ. Но обобщать было нечего. Слабая надежда, что аварийная субмарина, по каким-то причинам обездвиженная и лишенная связи, дрейфует где-то в надводном положении (поэтому-то и выслали именно буксир) быстро пропала.
«Не успели мы приблизиться к району, — вспоминает Бец, — где, по нашим расчетам, исчезла К-129, как над нами начали кружить американские патрульные самолеты «Орион». Надо отдать должное их пилотам: в крайне сложных метеоусловиях работали отлично, держались на предельно малой высоте. Нередко отдраивали иллюминаторы и ручкой нам махали. Буквально висели над нами все светлое время суток. И это вызывало определенное подозрение: с чего бы такое пристальное внимание к нашему скромному суденышку? Когда же через несколько дней в район подошли еще 11 наших кораблей, интенсивность их полетов стала еще большей… Между тем погода была не из лучших. Волнение моря было в пределах 8–9 баллов, к тому же постоянно висел туман. Мы прочесывали район на малых скоростях, 2–3 узла максимум. Вдруг за кормой на экране локатора появилась неизвестная цель. Мы делаем повороты — цель продолжает следовать за нами. Появилось предположение, что это иностранная подлодка. Тогда я, подозвав ГИСУ (гидрографическое судно) «Невельской» на голосовую связь, в мегафон проинструктировал его командира о порядке действий и мерах безопасности, после чего по радио открытым текстом передал:
— Обнаружил за кормой в 4 кабельтовых неизвестную малую цель. Выйти на визуальный контакт с ней. ГИСУ повернул к цели, кратковременно увеличил ход, а затем круто отвернул. Грубо говоря, попугал. Но цель сразу пропала и больше не появлялась».
Во сне офицеру чудился голос Кобзаря: «Валентин Иванович… Спасай нас!» На зов ночных галлюцинаций он вскакивал с койки и бежал на мостик… Обстановка на борту буксира была напряженной, на грани нервного срыва. Экипажам других кораблей экспедиции было проще, там пропавших лично не знали. А на этом искали сослуживцев, друзей…
Командиру 29-й дивизии контр-адмиралу Владимиру Ды-гало приказали на атомной лодке пройти весь маршрут бое во-го задания. Периодически давать подводные звуковые сигналы, всплывать под перископ, слушать по графику эфир — не вышла ли она на связь. Почти месяц бороздил глубины океана и атомоход с единственным грустным пассажиром Дыгало. Безрезультатно. Ни обломков, ни масляных пятен. «Каких-то следов не обнаружили и другие» — и поныне утверждает бывший комдив-29. Вообще-то это странно: на ТОФ есть АСС, специалисты-спасатели. Однако комдива посадили на подлодку, нач-штаба — на буксир, как нарочно, отослали на поиски тех, чьи показания больше всего интересовали правительственную комиссию…
«SSN-596 «Барб» паслась у советского порта Владивосток, когда начались эти неистовые поиски. Командир «Барб» Бернард Кодерер раньше не видел ничего подобного. Четыре или пять советских подлодок срочно вышли в море и начали активный поиск гидролокаторами. Эти подлодки погружались, всплывали на перископную глубину и снова погружались. Советские корабли словно забыли о бдительности, о скрытности поиска».
В основном это не расходится со свидетельством контр-адмирала Алексина: «По прибытии в район четыре подводные лодки были построены в завесу интервалом 10 миль и так в надводном положении утюжили океан почти месяц».
Но Шерри Зонтаг и Кристофер Дрю, авторы процитированного абзаца из нашумевшей на Западе книги «Блеф слепого: подводный шпионаж против СССР», дали подсказку, которой у нас или не заметили, или не захотели замечать.
С берегового командного пункта командир «Барб» получил краткое указание: «Оставаться на позиции». То есть, — не сопровождать скрытно отряд советских субмарин, а продолжать барражирование в районе острова Аскольд, откуда хорошо прослушиваются и просматриваются Владивосток, залив Стрелок с бухтой Павловского… и вся центральная часть Японского моря. Еще из этого следует, что коммандер Кодерер задержался на кромке советских вод не на день и не на два. Иначе он так не сокрушался бы о митцвахе своего сына. Двое-трое суток он легко наверстал бы самым полным ходом, чтобы успеть в синагогу поздравить наследника с приобщением к мужицкому иудейству. А если у берегов южного Приморья «Барб» застряла изрядно, напрашивается вывод: советские подводники почему-то не спешили искать своих пропавших товарищей в Тихом океане.
Именно здесь таится главное противоречие советской версии. Кобзарь не прислал контрольный сигнал, который обозначал его время и место. Казалось бы, самое логичное — немедленно бросить все силы в расчетную точку маршрута, чтобы именно оттуда начинать поиск — в порядке, обратном движению! А если этого не сделано, можно предположить только две вещи:
— либо у командования были веские основания предполагать, что лодка в Тихий океан не выходила;
— либо в Тихом океане ей вообще нечего было делать.
Этому есть еще одно косвенное подтверждение. Вначале район поиска охватывал 300 тыс. км2, затем его расширили до 1 млн км2. Миллион — это впечатляет… пока не откроешь справочник: площадь Японского моря составляет 1 062 тыс. км2. Выходит, площадь поиска в точности равняется япономорскому зеркалу… за вычетом территориальных вод Японии, Северной и Южной Кореи!
