Значит, в подземных штольнях арсенала Камчатской флотилии в начале 1968 г. находились только три нужных термоядерных заряда. Лодка Кобзаря была единственная на ТОФ с такими ракетами. Ракеты Р-21 имели шестимесячную гарантию эксплуатации. То же самое — термоядерные боеголовки. В середине шестидесятых годов на Северном и Тихоокеанском флотах были проведены полугодовые транспортные испытания. При этом на Севере «катали» заправленные ракеты с зарядами тротила, а на Тихом океане макеты ракет, но с ядерными боевыми частями. Работоспособность компонентов затем испытали: ракеты — пуском, боеголовки — подрывом на Новой Земле. Замечаний не было. Но более длительные эксплуатационные возможности до 1969 г. не проверялись. Едва ли Арзамас-16 мог за 7—10 дней специально подготовить новых три плутоний-тритиевых сборки специально для экстренного выхода К-129. Логично предположить, что на лодку Кобзаря выдали те самые ракеты с теми же боезарядами, которые уже два месяца провели в океане. Формально ресурс выработали на две трети. Но никто не теперь не скажет, насколько чисто были проведены операции погрузки-выгрузки, слив-налив агрессивных топливных реагентов, манипуляции с боевым блоком…
Отзывать людей из отпусков, как следует из воспоминаний В. Дыгало, начали за две недели, т. е. 9 февраля. Экипаж состоял из 88 человек, а 10 моряков были дополнительно направлены с других подводных лодок. Экипаж стал 98 человек. 13 штатных офицеров и двое прикомнадированных — корабельный врач капитан 3-го ранга Черепанов и старший лейтенант Мосячкин, командир группы радиоразведки ОСНАЗ.
«Удалось отозвать из уже «успевших улизнуть в отпуска на материк» только часть офицеров. Недостающих пришлось доукомплектовывать с других ПЛ соединения. Кроме того, на борт была принята группа матросов-учеников из подплава», — данное заявление Анатолия Штырова не следует считать даже косвенным свидетельством, оно неконкретно и явно с чужих слов.
В советское время в большом ходу был пошленький анекдотец про отпускника: ты, спрашивает начальник, теплую водку (там еще и про женщин…) любишь? Нет? Тогда твой отпуск в декабре! Не было таких любителей на К-129 — они уходили не в отпуск, а в отгулы. И то лишь потому, что их нужно было отгулять до конца декабря, не то «сгорят»: к отпуску нельзя плюсовать прошлогодние отгулы. Их за осеннюю «автономну» 1967 г. накопилось не так много. Проезд на материк не оплачивался. Если кто и отлучался с полуострова, то в Приморье к семьям. Известно, что капитан-лейтенант Зуев собирался слетать в Ленинград, но не получилось. Поэтому офицеры, вернувшиеся из похода и не переведенные куда-либо по службе, должны были успеть отгулять положенные дни и вернуться на корабль не позднее середины января 1968 г.
«Из того, кобзаревского, экипажа в соединении… служили еще два человека. Их минула чаша Марианской впадины, — вспоминал в «Красной Звезде» бывший офицер 29-й дивизии А. Орлов, — капитана 2-го ранга Сергеева задержал буран в Хабаровске, когда он летел на выход в море. Еще один подводник, мичман, тоже припозднился из отпуска».
Этого мичмана, Бориса Салахова, из мотовилихинского Запруда, отправили в отпуск с таким расчетом, чтобы он непременно вернулся перед выходом лодки на боевое задание. Его тоже спасла судьба… и Аэрофлот. Борис застрял на обратном пути из-за нелетной погоды. Он примчался в бухту, когда лодка уже шесть часов была в море.
Свистать-то свистали… но «высвистали», получается, только двоих, которые остались жить…
Две недели достаточный срок, чтобы вернуться на Камчатку из любой точки Союза. Проблему авиабилета по срочному служебному вызову решалась в любом аэропорту с помощью военного коменданта. Опоздание офицера и мичмана могло быть вызвано тем, что телеграммы им направили существенно позднее 9 февраля.
Эти два отозванных отпускника опровергают утверждение, что «почти весь» экипаж был отпущен в отпуска. Возможно, имелся в виду и рядовой состав тоже. Но они отдыхали в военном санатории на Камчатке, фактически при части, и отозвать их на службу не составляло никакой проблемы.
Не исключено, что Сергеев и Салахов только планировались в штат К-129. Ладно мичман, но капитан 2-го ранга — замена кому? Судя по званию, он мог заменить одного из двух — командира или старшего помощника. Старпом отпадает. Рабочих лошадок на переправе не меняют. На себе вывез всю подготовку, он один знает доподлинно, где и какие оставил огрехи. Остается — капитан 1-го ранга Кобзарь?
Тезис об измотанном экипаже нагнетается умышленно. С момента возвращения из похода прошло более двух месяцев. Если считать по 9 февраля (до этой даты никто никого никуда посылать не собирался) — 71 сутки. Срок для восстановления молодых организмов вполне достаточный. Если нет, то сколько же надо отдыхать от морей?
Собрать корабль в море — старшему помощнику полмесяца из жизни вычеркнуть. Старпом отвечает за все, от навигационных карт до матросских трусов. Он обязан полностью выполнить план-график подготовки к выходу в море, разработанный штабом эскадры. Да какой уж тут график! Решение на поход вынесено 9 февраля. Отход в ночь на 25 февраля. Полных 14 суток. Две рабочих недели. Можно ли за такое время обеспечить полноценную подготовку корабля?
— Я никогда не видела Сашу в таком подавленном состоянии, — вспоминает вдова старпома И. Журавина, — он даже написал завещание на вклад в сберкассе. В последний раз мы виделись в аэропорту Петропавловска. Через несколько дней его лодка должна была уйти в «автономку». Я улетала во Владивосток… Он все предчувствовал. Из всех провожающих он один пробился на летное поле и побежал к самолету. Я смотрела на него через стекло иллюминатора и видела слезы в его глазах.
Первая забота — сам корабль и его оружие. Пополнение всех видов запасов, топлива и воды до полных норм.
Затем люди. Собрать их не так-то просто. Опытных матросов, уволенных осенью в запас, сменили первогодки из учебного отряда, которые еще не нюхали моря. У офицеров — отпуска, классы, переводы с повышением или семейные обстоятельства. Всех надо пропустить через медицинское обследование.
Водолазы должны осмотреть подводную часть корпуса, гребные винты, вертикальный и горизонтальные рули, стабилизаторы, волнорезы торпедных аппаратов и обтекатели гидроакустических станций. Все аварийно-спасательное имущество необходимо предъявить по наличию и проверить на готовность к применению.
Помимо хозяйственных дел, старпом завален бумажной работой. От него требуют не столько порядка на деле, сколько на бумаге, в корабельной документации. Надо получить документы на поход и произвести множество вычислений, в первую очередь — расчет дифферентовки.
Помимо всего прочего, от старпома требовалось подлинное искусство замазывать глаза бесконечным проверяющим. Особое беспокойство вызывали специальные емкости для хранения НЗ — неприкосновенного запаса продуктов. Важно было успеть предъявить опломбированные бачки полными. Бачки находились в каждом отсеке и нередко «выедались» матросами подчистую, да так, что концов не найдешь… Не с голодухи, конечно. В основном, просто так, скуки ради.
А уж за аварийный буй могли запросто снести голову вместе с фуражкой… На лодке их два: ближе к носу и в корме из палубы выступают бело-красные полосатые полусферы. В случае аварии полагается выпустить буй на поверхность. Он снабжен проблесковым маячком, может автоматически запустить несколько сигнальных ракет, недолго подымить красным дымом. Внутри лежит телефонная трубка для связи с терпящими бедствие. Под Владивостоком, когда 21 октября 1981 г. рыбацкий «Рефрижератор № 13», буквально на входе в бухту Золотой Рог, протаранил и утопил подводную лодку С-178, потерпевшие выпустили буй. Один из нескольких случаев практического применения этого устройства в отечественном флоте. В толчее сбежавшихся на подмогу катеров и буксиров телефонный кабель быстро оборвали. Это типичная ситуация.
Американцы от спасательных буев давно отказались. По их мнению, потенциального вреда от него гораздо больше, чем пользы. Потерянный буй — отличная «наводка» для противолодочных сил противника. А сорок метров длины кабель-троса — столь же короткая, сколь и непрочная надежда на спасение.
