Колодец роют, глину копают —
чистое все на себя надевают.
Не ссорятся бабы, не курят мужчины,
словно у роженицы за дверью —
тихо!.. И холодом веют холстины,
и с цвирканьем в желтую мокрую землю
входит лопата, входит лопата,
и разливается снежная мята.
Внизу уже остается один —
самый ловкий из сельских мужчин.
И гонит он к солнцу бадью за бадьёй
с заледенелой глубинной землей.
Дядька упорно и долго копает,
кто-то советы надумал давать,
голос глухой из земли отвечает —
просит земля болтуна помолчать.
В деле от лишнего крика — беда —
мутная будет в колодце вода.
Все осторожнее надо копать —
выход криницы нельзя прозевать.
Струи ударят, заходят на дне —
вот уже ведра ему по спине.
Молча советчиков дядька ругает,
вот он еще осторожней копает.
Вдруг над притихшей нарядной толпой
в небо торопится голос глухой:
«Смотрите, браточки,
браточки, пошла!»
Сразу же в темную сырость ствола
канули крики веселые: «Эй,
эй, не зевай, шевелись веселей!»
Хукает дядька на пальцы, копает,
будто бы клад для себя добывает,
ноги застыли, а все не беда —
светлая будет в деревне вода!
