— Мадам, минуту, готов ради вас сделать скидку и отдать буквально в убыток себе за восемьдесят.

Маша рассмеялась и уже по-русски ответила:

— Неужели я так похожа на иностранку, что меня можно так легко перепутать?

Парень сконфуженно и в тоже время с разочарованием произнес:

— Судя по одежде и языку, вы за кого угодно сойдете и за иностранку и за новую русскую и за эту, — он не договорил, но Маша поняла, кого он имел в виду и от обиды, хотела сказать парню, что он просто хам, но, подумав, ответила:

— Извини, кажется, сегодня дурацкий выдался день или настроение не то.

— Нет проблем. Хотите, уступлю за десятку?

Маша достала из сумочки кошелек и, подумав, вынула из него двадцать долларов, протянула их парню.

Тот протянул ей платок, поблагодарил и дал сдачу.

— Оставь себе, я не обеднею, просто никак не могу привыкнуть, что я здесь иностранка, — и, положив платок в сумку, пошла дальше.

Идя по Арбату в сторону Праги, Маша рассматривала витрины магазинов, продавцов с товаром, а мысли волей неволей возвращали её к разговору с Анатолием.

— Нет, он считает, что он меня не бросил? Каково? — Она кипела от злости и в то же время помимо своего желания, пыталась найти оправдание.

— Но ведь действительно, кто он и кто я. Как бы я поступила на его месте? Возможно, точно так же. Сказала бы, что я нашла себе другого и если бы у меня была гордость, а у него она, безусловно, есть, не стала бы цепляться за квартиру и папу дипломата, пусть даже и покойного. Нет, я сама, сама во многом виновата, что не удержала его, не сказала тех слов, которые должна была сказать. Дура, самая настоящая дура. Цеплялась за свое понимание отношений и боялась первой открыть ему свои чувства. Ну почему? Почему в этой жизни всё так, кажется, что ты взрослая, а поступаешь, как ребенок, потом мучаешься и пытаешься дать оправдание своим поступкам, ища причину в чем угодно, только не в самой себе? Зоя права, мы сами должны говорить о своих чувствах, а не ждать, когда их выскажут другие. Ведь мужчины, такие же, как и мы, тоже порой бояться первыми сделать шаг. Вот и возникает иллюзия стены, которую не перепрыгнуть, а дотронешься до неё рукой и понимаешь, что это лист бумаги.

— Простите.

— Что? — Маша только сейчас заметила, что идет, не замечая куда, и от этого чуть не налетела на встречного прохожего.

— Ой, это вы меня извините, задумалась, иду, и не замечаю никого вокруг.

— Нет-нет, всё нормально, — и они разминулись. Маша пошла дальше, пытаясь прогнать от себя назойливые мысли, но ей это никак не удавалось. Она дошла до Праги, спустилась в подземный переход, на минуту остановилась послушать, как играет на скрипке юная скрипачка, и, положив в футляр несколько монет, пошла дальше.

На работе её встретили с воодушевлением. Прошло почти полтора года, как она уволилась, но, оставив о себе хорошие воспоминания, ей были действительно рады. Маша купила по дороге большой торт, и сотрудницы отдела тут же поставили чайник. Вопросы сыпались один за другим и Маша, отвечая на них, на время забыла о своих переживаниях, связанных с недавней встречей. Она рассказывала о Греции, доме, жизни и многом о чем. Им было все интересно, ведь многие никогда не были за границей и знали о ней либо по кинофильмам, либо по книгам. Маша с увлечением рассказывала, особенно о тех достопримечательностях, которые она с мужем посетила.

Спустя два часа, она распрощалась и довольная тем, как её встретили, отправилась домой. Стоило ей выйти из музея, как вихрь мыслей, снова захлестнул её. Пройдя мимо главных ворот музея, она неожиданно вспомнила, как первый раз увидела Василиса с букетом цветов в руке. Мысли полетели вперед и выхватывали, как кадры кинохроники, воспоминания их супружеской жизни.

Впервые, Маша неожиданно для самой себя, стала оценивать их взаимоотношения. Какими они были?

Разными. Ровными, спокойными, без скандалов и упреков, образцовыми, как сказали бы несколько лет назад соседи по дому. Да и не удивительно. Маша сидела дома, занимаясь мелкой работой, так как основные обязанности по дому выполняли Апполинария и Григорис. Василис работал в министерстве, получал вполне приличную зарплату, и они ни в чем не нуждались. Поскольку Маша не привыкла до этого к расточительности, походы по магазинам не сопровождались бессмысленной тратой денег и покупками бесконечного количества нарядов. Наоборот, Василис порой упрекал её, что она совсем ничего себе не покупает из новой одежды и только под его давлением, она соглашалась купить себе новый наряд, да и то по причине выхода в свет или в гости.

С работы Василис приходил довольно поздно. Хотя он и заканчивал в районе семи вечера, но раньше девяти, он не возвращался. Задерживался на работе или проводил время с сотрудниками пару часов в каком-нибудь ресторане или кафе. Вначале Маша никак не могла привыкнуть к этому, но вскоре поняла, что это стиль жизни, и не только Василиса, а довольно большого числа семейных мужчин в Греции. Иногда она прохаживалась вечером по улице и видела, как в большинстве небольших ресторанов, столики которых были выставлены прямо на улице, сидели группы мужчин и о чем-то живо беседовали, обсуждая то ли рабочие, то ли семейные проблемы. И что удивительно, в их компании за редким исключением присутствовали женщины.

Сами отношения с Василисом тоже претерпели отношения. Нет, он по-прежнему был очень деликатный, внимательный, и заботливый муж, но, как показалось Маше, добившись того, чего он хотел, а именно, женившись на ней, он своего рода, успокоился. Да, именно успокоился, как выразилась бы она. В его взгляде, словах, исчез тот неуловимый шарм, который в свое время так пленил Машу, заставил сделать последний шаг, когда она готова была сказать, что между ними ничего не сложится, и вместо этого, вдруг изменила свое решение и согласилась выйти за него замуж. Любила ли она его? Сейчас, по прошествии полутора лет, она не могла твердо и уверенно ответить себе на этот вопрос. Скорее да, чем нет, но… Слишком много но, было в этом ответе, и чем больше вопросов задавала она себе, тем больше вырастало этих но.

Часто ли она задавала себе этот вопрос? Не очень, но после того, как у неё произошел выкидыш, она нет-нет, а задумывалась о своей жизни и их взаимоотношениях. Почему? На это она ответить не могла. Видимо не всё так хорошо складывалось в их отношениях, как казалось со стороны. Иногда она корила себя, что слишком холодна с ним, ведет себя, словно фарфоровая кукла. То наоборот, винит его, что он целыми днями на работе или с друзьями, и пользуется ей только в постели, совершенно не понимая, что она не собирается всю жизнь провести в безделье остаток жизни. Она умная, грамотная, образованная женщина и ей хочется не просто сидеть дома, а быть среди людей, разговаривать с ними, обсуждать проблемы, решать какие-то вопросы, быть тем, кем являются большинство людей, полнокровным членом общества. Иногда и то и другое вызывало у неё хандру, и она говорила самой себе: — Ну, чего мне не хватает? Все есть. Живи и радуйся. Так нет, то угрызения совести проявляешь, то жалость к самой себе.

Она вышла из подземного перехода, прошла вдоль здания и в ожидании, когда зажжется зеленый сигнал светофора, стояла у перекрестка. Резко затормозившая машина, немного привела её в чувства, и она, перейдя дорогу, направилась к дому. Уже подходя к подъезду, она посмотрела на окна квартиры и подумала:

— Вот мой дом. Он всегда будет моим, и всегда будет ждать меня, чтобы не случилось. И чего я так разволновалась, сама не понимаю? — и, открыв дверь парадного, вошла в подъезд.

— Как прогулялась? — спросила её мать, когда Маша вошла в квартиру.

— Отлично. Была на работе. Меня так хорошо встретили. Я торт купила, посидели, попили чаю, поболтали. Я им рассказала, короче всё отлично.

— Ну и хорошо, ужинать будешь?

— Нет, попозже.

— Тогда я пошла, — и она вышла, прикрыв за собой дверь. Маша переоделась и легла на кровать. Спать не хотелось, а мысли, связанные с неожиданной встречей с Анатолием, снова заставили вспомнить прошлое. Она пыталась прогнать их прочь, даже взяла книгу, чтобы отвлечься, но через пять минут отложила её в сторону и погасила свет, в надежде, что заснет. Сон не шел. В памяти одна за другой вставали давно, казалось забытые сцены их встреч, редкие, но памятные минуты близости, когда они занимались любовью на кровати, на которой она сейчас лежала. Потом в памяти всплыла та последняя встреча, слезы и роза в руках. Все перемешалось в огромный комок воспоминаний.